Дарийка как- то .странно взглянула на него, заторопилась, поцеловала
руку Айши-апа, смахнула слезы, обняла Изат и тут уж не выдержала, расплакалась. Словно насовсем прощалась... А ведь ехали-то самое большее на неделю... И потом она все время оглядывалась, пока дома не скрылись за поворотом. Тогда Мурат решил, что Дарийка, наверно, вспомнила Дубаша и дочку, вот и разнервничалась, но теперь он был почти уверен — не в этом дело, что-то скрывает она...
Провели в дороге первую ночь, и снова с утра потянулась бесконечная горная пустыня. Встретить бы кого-нибудь или хоть след человеческий увидеть... Но кому тут быть? А если и прошел кто — камни следов не хранят...
Мурату казалось, что сегодня Дарийка еще более встревожена чем-то, и он пытался как-то отвлечь ее, говорил о том, что вот приедут в райцентр, и все станет известно о дочке, а может быть, и о Дубаше... Дарийка хмурилась, молчала. А Мурату самому было противно от своего вранья, ведь он-то знал, что до райцентра они наверняка не доберутся. Ему очень хотелось немедленно рассказать обо всем, но он сдерживал себя. Зачем? Вот придут в Конул-Джар, сами все поймут...
Все больше раздражала его Сакинай. Она вдруг трещала как сорока, несла какую-то чушь и как будто не замечала ни угнетенного состояния Дарийки, ни тревоги Мурата. «Всегда она была такая, что ли? — недоумевал Мурат.— Неужели так трудно заметить — нехорошо Дарийке, и как-то по-женски посочувствовать ей, расспросить, приободрить... Так нет — вертит головой, на Дарийку вообще внимания не обращает, как будто и нет ее, и все время спрашивает, долго ли еще ехать». «Долго»,— бурчал в ответ Мурат и в конце концов на очередной ее вопрос разозлился, повысил голос:
— Чего ты заладила как попка: «Долго, долго?» Или сама понятия не имеешь, сколько от нас до центра? Не ездила ни разу?
Сакинай удивленно взглянула на него:
— Чего это ты? Спросить нельзя, что ли?
— «Что ли»...— передразнил ее Мурат. — Надоело болтовню твою слушать.
Сакинай обиженно умолкла.
На второй день в полдень они одолели первый перевал. Тот самый, на котором в прошлый раз Мурат попал в буран. Он не стал говорить об этом женщинам. Даже и вспоминать не хотелось. Сейчас снег на перевале еще держался, но погода была ясная, и они благополучно одолели его. Мурат думал
в этот же день добраться до Конул-Джара, но захромал Алаяк, разбивший копыта о камни, и сумерки застали их на небольшой поляне, где Мурат и решил остановиться на ночевку.
Они лежали рядом, подложив под головы пустые мешки,— Сакинай посередине, Мурат и Дарийка по бокам. Была в ущелье непроглядная тьма, но вот выкатилась из-за гор луна, и засеребрилась на реке светлая дорожка, и тихо стало. Негромкий говор реки только подчеркивал эту тишину.
Крепко спала Сакинай, иногда громко, неприятно всхрапывая. Мурат лежал с открытыми глазами, смотрел на луну—и вспоминал другую лунную ночь, в прошлом году, на сенокосе. Он приподнялся на локте и посмотрел на Дарийку. И она не спала, прямо взглянула на него. Может быть, и она вспоминает ту лунную ночь?
Мурат почти неслышно, одними губами, сказал:
— Пойду взгляну на Алаяка.
Дарийка молча кивнула.
Мурат осторожно встал, прикрыл одеялом Сакинай и медленно пошел по берегу.
Дарийка пришла минут через десять, села рядом с ним на камень и прижалась виском к его плечу.
— Подожди,— сказал Мурат,— я чапан подстелю, камни холодные.
Он заботливо укрыл ее, обнял левой рукой. Дарийка покорно прижалась к нему.
— Что с тобой, Дарийка?
Она молча смотрела мимо него на светлую лунную дорожку.
— Не молчи,— попросил Мурат,— я ведь вижу — что-то у тебя случилось.
— Помнишь ту ночь, на сенокосе? — словно не слыша его, спросила Дарийка.
— Конечно... Я часто вспоминаю ее... И сегодня тоже.
— Какая была ночь...— тихо заговорила Дарийка.— Я тогда забыла, что где-то идет война, что впереди голодная зима... Почему-то было очень хорошо... Помнишь?
— Да.
— С тех пор каждый раз луна напоминает мне о той ночи... Может быть, мы никогда больше не увидимся...
Так. неожиданно прозвучали эти слова, что Мурат оторопел, нагнулся и, повернув голову, заглянул в лицо Дарийке.
— О чем ты говоришь? Почему не увидимся?
— Тише, — попросила Дарийка.— Сакинай услышит...
— К черту Сакинай! — Но Мурат все же убавил голос.— Почему это мы больше не увидимся?
Дарийка улыбнулась.
— Да это так, к слову пришлось... Не тревожься, Муке... Знаешь, о чем я в последнее время думаю? Как-то не так я жила... По-другому надо. А как — сама не знаю... Почему-то появилось желание уехать — далеко-далеко, чтобы никого не видеть, не слышать, чтобы другие люди были вокруг и какая- то новая жизнь началась... Но ведь нельзя никуда уехать. Хотя бы из-за дочки. Она — и счастье мое, и горе... Сейчас очень жалею, что она не со мной выросла. Все ведь как лучше хотелось. А что получилось? Чужие мы...
Мурат с легким удивлением слушал ее, как-то непривычен был и тон ее, и серьезные слова. Оказывается, Дарийка и такой может быть... А что он, собственно, знает о ней? Просто привык к ее веселости и жизнерадостности...
— Что, Муке? — Дарийка улыбнулась.— Не ожидал от меня таких речей?
— Да нет, почему...— Мурат смутился.
— Не ожидал,— утвердительно сказала Дарийка.— Да ведь не все же время мне зубы скалить. Я ведь тоже всякая... Так уж, стараешься пободрее держаться. А то если и я, как Гюлынан, начну меланхолию разводить — с тоски повеситься можно... Ладно, идем, а то твоя Сакинай скандал устроит...
— Плевать я на нее хотел!
— Нет, Муке,— Дарийка покачала головой,— не наплюешь. Ты ведь добрый... Женщины очень хорошо понимают это — и пользуются. Всю жизнь будешь мучиться с ней — а не оставишь. Не повезло тебе с ней, что уж тут говорить, но этот крест тебе нести до самой смерти... Ты подожди пока, сначала я пойду лягу.
— Хорошо,— подавленно согласился Мурат.
Дарийка ушла, а он еще долго сидел, думал о том, что
сказала Дарийка. Нет, что-то определенно неладное у нее... И очень неприятны были ее слова о Сакинай и о кресте, который ему предстоит нести до самой смерти... Неужели так? А с другой стороны — сколько раз он уже думал о том, что надо расстаться с Сакинай, но ведь даже и додумать до конца эту мысль боялся, не то что сделать так... И разве в одной доброте тут дело? Злым он и правда никогда не был, но ведь... «А, к черту все! — вдруг в ярости вскочил он.— Нашел время рассусоливать. Сейчас о том надо думать, как бы зерно увезти и посадить вовремя...»
Чем ближе подъезжали они к Конул-Джару, тем неразговорчивее становился Мурат. Не отпускала его одна мысль: что с зерном? Он понимал, что нет никакого смысла терзать себя этим вопросом — еще немного, и все станет ясно,— но ничего не мог поделать с собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
руку Айши-апа, смахнула слезы, обняла Изат и тут уж не выдержала, расплакалась. Словно насовсем прощалась... А ведь ехали-то самое большее на неделю... И потом она все время оглядывалась, пока дома не скрылись за поворотом. Тогда Мурат решил, что Дарийка, наверно, вспомнила Дубаша и дочку, вот и разнервничалась, но теперь он был почти уверен — не в этом дело, что-то скрывает она...
Провели в дороге первую ночь, и снова с утра потянулась бесконечная горная пустыня. Встретить бы кого-нибудь или хоть след человеческий увидеть... Но кому тут быть? А если и прошел кто — камни следов не хранят...
Мурату казалось, что сегодня Дарийка еще более встревожена чем-то, и он пытался как-то отвлечь ее, говорил о том, что вот приедут в райцентр, и все станет известно о дочке, а может быть, и о Дубаше... Дарийка хмурилась, молчала. А Мурату самому было противно от своего вранья, ведь он-то знал, что до райцентра они наверняка не доберутся. Ему очень хотелось немедленно рассказать обо всем, но он сдерживал себя. Зачем? Вот придут в Конул-Джар, сами все поймут...
Все больше раздражала его Сакинай. Она вдруг трещала как сорока, несла какую-то чушь и как будто не замечала ни угнетенного состояния Дарийки, ни тревоги Мурата. «Всегда она была такая, что ли? — недоумевал Мурат.— Неужели так трудно заметить — нехорошо Дарийке, и как-то по-женски посочувствовать ей, расспросить, приободрить... Так нет — вертит головой, на Дарийку вообще внимания не обращает, как будто и нет ее, и все время спрашивает, долго ли еще ехать». «Долго»,— бурчал в ответ Мурат и в конце концов на очередной ее вопрос разозлился, повысил голос:
— Чего ты заладила как попка: «Долго, долго?» Или сама понятия не имеешь, сколько от нас до центра? Не ездила ни разу?
Сакинай удивленно взглянула на него:
— Чего это ты? Спросить нельзя, что ли?
— «Что ли»...— передразнил ее Мурат. — Надоело болтовню твою слушать.
Сакинай обиженно умолкла.
На второй день в полдень они одолели первый перевал. Тот самый, на котором в прошлый раз Мурат попал в буран. Он не стал говорить об этом женщинам. Даже и вспоминать не хотелось. Сейчас снег на перевале еще держался, но погода была ясная, и они благополучно одолели его. Мурат думал
в этот же день добраться до Конул-Джара, но захромал Алаяк, разбивший копыта о камни, и сумерки застали их на небольшой поляне, где Мурат и решил остановиться на ночевку.
Они лежали рядом, подложив под головы пустые мешки,— Сакинай посередине, Мурат и Дарийка по бокам. Была в ущелье непроглядная тьма, но вот выкатилась из-за гор луна, и засеребрилась на реке светлая дорожка, и тихо стало. Негромкий говор реки только подчеркивал эту тишину.
Крепко спала Сакинай, иногда громко, неприятно всхрапывая. Мурат лежал с открытыми глазами, смотрел на луну—и вспоминал другую лунную ночь, в прошлом году, на сенокосе. Он приподнялся на локте и посмотрел на Дарийку. И она не спала, прямо взглянула на него. Может быть, и она вспоминает ту лунную ночь?
Мурат почти неслышно, одними губами, сказал:
— Пойду взгляну на Алаяка.
Дарийка молча кивнула.
Мурат осторожно встал, прикрыл одеялом Сакинай и медленно пошел по берегу.
Дарийка пришла минут через десять, села рядом с ним на камень и прижалась виском к его плечу.
— Подожди,— сказал Мурат,— я чапан подстелю, камни холодные.
Он заботливо укрыл ее, обнял левой рукой. Дарийка покорно прижалась к нему.
— Что с тобой, Дарийка?
Она молча смотрела мимо него на светлую лунную дорожку.
— Не молчи,— попросил Мурат,— я ведь вижу — что-то у тебя случилось.
— Помнишь ту ночь, на сенокосе? — словно не слыша его, спросила Дарийка.
— Конечно... Я часто вспоминаю ее... И сегодня тоже.
— Какая была ночь...— тихо заговорила Дарийка.— Я тогда забыла, что где-то идет война, что впереди голодная зима... Почему-то было очень хорошо... Помнишь?
— Да.
— С тех пор каждый раз луна напоминает мне о той ночи... Может быть, мы никогда больше не увидимся...
Так. неожиданно прозвучали эти слова, что Мурат оторопел, нагнулся и, повернув голову, заглянул в лицо Дарийке.
— О чем ты говоришь? Почему не увидимся?
— Тише, — попросила Дарийка.— Сакинай услышит...
— К черту Сакинай! — Но Мурат все же убавил голос.— Почему это мы больше не увидимся?
Дарийка улыбнулась.
— Да это так, к слову пришлось... Не тревожься, Муке... Знаешь, о чем я в последнее время думаю? Как-то не так я жила... По-другому надо. А как — сама не знаю... Почему-то появилось желание уехать — далеко-далеко, чтобы никого не видеть, не слышать, чтобы другие люди были вокруг и какая- то новая жизнь началась... Но ведь нельзя никуда уехать. Хотя бы из-за дочки. Она — и счастье мое, и горе... Сейчас очень жалею, что она не со мной выросла. Все ведь как лучше хотелось. А что получилось? Чужие мы...
Мурат с легким удивлением слушал ее, как-то непривычен был и тон ее, и серьезные слова. Оказывается, Дарийка и такой может быть... А что он, собственно, знает о ней? Просто привык к ее веселости и жизнерадостности...
— Что, Муке? — Дарийка улыбнулась.— Не ожидал от меня таких речей?
— Да нет, почему...— Мурат смутился.
— Не ожидал,— утвердительно сказала Дарийка.— Да ведь не все же время мне зубы скалить. Я ведь тоже всякая... Так уж, стараешься пободрее держаться. А то если и я, как Гюлынан, начну меланхолию разводить — с тоски повеситься можно... Ладно, идем, а то твоя Сакинай скандал устроит...
— Плевать я на нее хотел!
— Нет, Муке,— Дарийка покачала головой,— не наплюешь. Ты ведь добрый... Женщины очень хорошо понимают это — и пользуются. Всю жизнь будешь мучиться с ней — а не оставишь. Не повезло тебе с ней, что уж тут говорить, но этот крест тебе нести до самой смерти... Ты подожди пока, сначала я пойду лягу.
— Хорошо,— подавленно согласился Мурат.
Дарийка ушла, а он еще долго сидел, думал о том, что
сказала Дарийка. Нет, что-то определенно неладное у нее... И очень неприятны были ее слова о Сакинай и о кресте, который ему предстоит нести до самой смерти... Неужели так? А с другой стороны — сколько раз он уже думал о том, что надо расстаться с Сакинай, но ведь даже и додумать до конца эту мысль боялся, не то что сделать так... И разве в одной доброте тут дело? Злым он и правда никогда не был, но ведь... «А, к черту все! — вдруг в ярости вскочил он.— Нашел время рассусоливать. Сейчас о том надо думать, как бы зерно увезти и посадить вовремя...»
Чем ближе подъезжали они к Конул-Джару, тем неразговорчивее становился Мурат. Не отпускала его одна мысль: что с зерном? Он понимал, что нет никакого смысла терзать себя этим вопросом — еще немного, и все станет ясно,— но ничего не мог поделать с собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78