— Простите меня, апа...
— Что же теперь поделаешь, сынок...
Они уложили Сакинай и молча сидели в углу. Мурат никак не мог понять смысла случившегося. Ведь всего какой- то час назад Сакинай сидела рядом с ним на постели в этом неожиданно белом платье, просила его побриться... Как же все это могло произойти? Ну да, знал он, конечно, что у нее больное сердце, и как-то смирился с этим, как и сама Сакинай,— всё так, но не в такие же годы умирать... Почему она после такой тяжелой дороги не легла отдохнуть? Может, и обошлось бы... Что заставило ее заняться этой проклятой
стиркой, вымыться самой, надеть это белое платье? Неужели она чувствовала приближение смерти? Теперь уж об этом не узнать...
XV
Несколько дней Мурат был словно в какой-то прострации. Он почти не разговаривал, в положенные часы уходил на станцию, записывал показания приборов, потом садился на скамейку у входа, подолгу смотрел в ту сторону, где была могила Сакинай, на пустую дорогу, но уже не ждал никого, почему-то уверенный в том, что и в это лето никто не приедет к ним. Сакинай... Дарийка... Кто же виноват в том, что они умерли? Он, Мурат. Да... Если бы он отпустил Дарийку, она наверняка осталась бы жива. И Сакинай ничего не узнала бы — и тоже была бы жива... Как все просто и ясно теперь... так просто и так ясно, что жить не хочется...
Жить ему действительно очень не хотелось. Чего ради? Ради этой проклятой станции? Но разве все эти цифры стоят жизни двух человек? «Хватит»,— спокойно, отрешенно думал он. Надо собраться, посадить Айшу-апа и Изат на Алаяка и спуститься вниз, к людям. Что могли — сделали, кто их упрекнет?
Так думал Мурат, но где-то в глубине души понимал, что не решится уехать, пока есть хоть какая-то возможность продержаться. Иначе действительно все окажется напрасным — и смерть Дарийки, и Сакинай тоже... Надо жить, надо работать. Надо засеять вскопанное поле...
Все понимал Мурат, а не мог заставить себя взяться за работу.
В пятницу Айша-апа твердо сказала:
— Зарежь овцу.
— Овцу? — переспросил Мурат.— У нас же их всего две.
— Зарежь. Надо сделать поминки по Дарийке и Сакинай. Не нами заведен этот обычай...
— Хорошо, — согласился Мурат.
Но и почти напрочь забытый вкус мяса не оживил Мурата, он равнодушно жевал, уставившись в стол отсутствующим взглядом. После ужина Айша-апа мягко заговорила:
— Сынок, я понимаю, как трудно тебе сейчас. Возьми себя в руки. Нельзя нам, живым, уходить вслед за умершими. Подумай о нас. Только на тебя вся наша надежда, никого ведь у нас больше нет...
Мурат поднял голову. Слова Айши-апа он слышал, понимал, что они означали, но в душе ничто не шевельнулось, сердце не дрогнуло.
— О чем вы, апа?
— Надо жить, сынок...
— Да, надо жить, — согласно кивнул он головой.
— Надо поле засеять...
— Да, надо, — покорно согласился он, задумался — и вдруг спросил: — А надо ли?
— О чем ты, сынок? — Голос Айши-апа дрогнул.— Как же не надо?
— Засеять-то засеем,— со вздохом сказал Мурат,— а потом? Ведь надо будет поливать, значит, арык делать, а справимся ли? Были бы Дарийка и Сакинай — другое дело...
— Дядя Мурат, я ведь буду вам помогать,— сказала Изат.
И впервые за последние дни легкая улыбка появилась на губах Мурата. «Маленькая ты моя,— с нежностью подумал он.— Ты уже помогаешь — тем, что существуешь на свете...»
— А если не сеять, на что мы можем рассчитывать? — говорила Айша-апа, пристально глядя на Мурата.— Этих двух мешков зерна и до зимы не хватит... А надеяться на то, что к нам кто-то приедет... Они бы уже приехали, Муке, ведь перевалы давно открыты... Я еще в прошлый раз догадалась, что ты не добрался до центра. И теперь вы тоже туда не попали, ведь так? Скажи правду.
— Да, апа,— тихо ответил Мурат, не поднимая головы.— Простите меня, в прошлый раз я обманул всех...
Теперь надо было рассказывать все.,. И он рассказал, тихо закончил:
— Вот так... Хотел сделать как лучше...
— Значит, война еще не закончилась...— не спросила, а как об очевидной для нее истине сказала Айша-апа.
— Я не знаю... Я ничего не знаю...
— Не закончилась,— в раздумье повторила Айша-апа.— Поэтому никто и не едет к нам...
— Наверно, так,— подавленно согласился Мурат.
И Айша-апа впервые заговорила о том, что занимало мысли всех женщин:
— Может быть, нам самим надо уехать отсюда? Подумай об этом, Муке...
Мурат долго смотрел на нее и наконец негромко заговорил:
— Апа, я понимаю, как вам трудно... Но ведь и мне нелегко. Очень вас прошу — поймите меня. Останемся хотя бы до осени... Ради чего же мы мучились столько времени, если сейчас бросим все? Может быть, война и в самом деле не кончилась, но ведь когда-то и ей конец придет... Я уж по- всякому думал, но не могу я сейчас уехать отсюда...
— Ну что ж,— не сразу сказала Айша-апа, — давай останемся... Долго терпели — потерпим еще...
— Спасибо вам, апа... А на Кок-Джайык мы завтра же отправимся. Посеем и пшеницу, и ячмень, до урожая как-нибудь дотянем.
— Нет,— возразила Айша-апа, — лучше посеять только ячмень, пшеница здесь может не вырасти. Все равно ведь один мешок зерна надо оставить, да и земли у нас немного.
— Хорошо, пусть будет по-вашему,— согласился Мурат.
На следующее утро они погрузили на Алаяка ячмень и спустились в Кок-Джайык.
Земля стала уже подсыхать, и Мурат понял, что придется основательно пройтись самодельной бороной. Лишь бы и она, как буурсун, не развалилась на части.
Вид вскопанного поля вновь, как в первые часы после смерти Дарийки и Сакинай, вызвал в нем острое чувство боли. Все здесь напоминало о них. Ведь всего-то, кажется, десять дней прошло, как они все вместе работали здесь. Кто мог предвидеть такую беду? Хорошо Айше-апа, у нее всегда наготове объяснение — на все воля божья. Но чем он, Мурат Бекмурзаев, объяснит смерть Дарийки и Сакинай другим, в первую очередь — Дубашу, когда он вернется с фронта, да и самому себе, в конце концов? Не божьей же волей... Разве что своей собственной... Кто мог предвидеть?! Ты обязан был предвидеть, Мурат Бекмурзаев... Раз уж ты взял на себя всю ответственность за женщин — обязан был... А ты в первую очередь решил, что твой долг — выполнить приказ, остаться здесь, а во всем остальном пусть идет так, как прежде... Но ведь с самого начала все было не так, как прежде. Прежде не было войны, были рядом Тургунбек и Дубаш, была связь с центром. И надо было тебе сразу понять, что как прежде — нельзя... Тогда, может быть, ты сумел бы по-другому поговорить с Дарийкой, а не устраивать ей истерику... И когда вернулись сюда, ты не лег бы спать, а наверняка понял бы, что с Сакинай творится неладное и надо
что-то сделать... Может быть, всего-то — сказать ласковое слово, уговорить ее отдохнуть, лечь в постель...
Он чувствовал, как слезы наворачиваются на глаза, и отвернулся от Гюлыпан и Изат, взял топор и полез в кусты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78