— Пойдемте домой, вы же очень устали...
— Домой? — Мурат взглянул на солнце.— Домой еще рано.
— А вдруг вы опять свалитесь?
Мурат видел, что Изат снова готова расплакаться, и попытался успокоить ее:
— А я сегодня больше не полезу туда. У нас и другой работы много. Будем копать отводные канавы. А это совсем просто...
И наконец-то наступил долгожданный день, когда Мурат понял, что работа завершена. Он долго смотрел на арык, и ему самому не верилось, что все это он сделал собственными
руками, без чьей-либо помощи. Ведь пришлось соорудить целое архитектурное сооружение — водовод от вершины гребня до кромки поля. Он вспомнил, как перед началом работы ему сделалось просто страшно, когда он представил, что ему предстоит. Устроить ложе из огромного количества камней, законопатить дерном, обмазать глиной... Но другого выхода не было, иначе вода беспорядочным потоком ринется сверху и просто-напросто затопит поле... Но ведь сделал! Вот он, его водопровод, «сработанный еще рабами Рима...». Да, и адская, и рабская работа, но ее необходимо было сделать...
Оставалось проверить арык в действии.
Солнечный, уже по-настоящему жаркий летний день, вновь с ним Изат, нетерпеливо поглядывающая на него.
— Ну что, маленькая, начнем?
Изат молча кивнула, очень серьезно глядя на него. Похоже, подумал Мурат, она волнуется больше, чем он сам...
Он заранее натаскал к оголовку камней, щебня, земли — на тот случай, если вода слишком уж сильно размоет перемычку и ее придется закрыть. Но все обошлось, прозрачная горная вода устремилась по ложу водовода, тут же мутнея на глазах, достигла Изат, стоявшей у кромки поля, и та с громким криком «ура» побежала наперегонки с ней по берегу арыка. И живительная влага растеклась по сухой, уже кое-где потрескавшейся земле... Прав оказался Мурат — после обильных майских дождей уже почти две недели не выпало ни капли...
Теперь он ездил на поле раз в два-три дня и поливал его по частям, пролетами, разделенными отводными канавами. Поле, конечно, не было идеально ровным, и при первом же поливе выяснилось, что до некоторых мест вода почти не доходит, а в других ее слишком много. Пришлось на ходу переделывать канавы, и Мурат досадовал на себя, что сразу не догадался, как надо было копать их,— ведь стоило повнимательнее осмотреть поле, и наверняка видны были бы все неровности. Но ведь никто не учил его этому делу... Хорошо еще, что прежде ему приходилось заниматься кладкой, и водовод — Мурат называл его лотком — получился и в самом деле довольно прочным... Но и в нем вскоре выявились огрехи. Однажды уровень воды в арыке стал понижаться прямо на глазах. Еще не понимая, в чем дело, Мурат быстро пошел к лотку, увидел — вода прорвала его и почти вся уходит в пробоину. Проклятье! Он закрыл перемычку, оглядел разодранный бок лотка. Вспомнил, что, когда работал здесь, ему самому показалось, что дерна слишком мало, но то ли он очень уж
устал в тот день, то ли поленился, но поторопился замазать глиной. Вот и вышло боком... Теперь он заделывал пробоину очень тщательно, осмотрел все ложе, поправил его в нескольких местах и только потом открыл перемычку. И подумал о том, что надо как-то заранее обезопаситься от резкого подъема уровня воды в реке. А так обязательно будет, как только пойдут дожди. Если размоет оголовок, вряд ли они дождутся урожая... А такой момент может в любой день наступить, и не только от дождей, но и от резкого таяния ледника. Незачем испытывать судьбу, надо почаще ездить, а еще лучше — переселиться совсем. На станции и без него управляются, и Гюльшан, и Изат давно стали заправскими , записывают все вовремя и четко, ему остается только просмотреть и перенести данные в журнал.
Но все эти новые заботы были сущим пустяком по сравнению с недавней каторжной работой. Мурат обнаружил, что сам процесс полива — немалое удовольствие. Он мог подолгу смотреть, как растекается по земле вода, как лопаются радужные пузырьки и серый сухой цвет земли сменяется темным и влажным, и однажды ему даже подумалось, что таким способом она благодарит его, хотя и понимал, конечно, что все объясняется куда более буднично и просто. И вряд ли уж так сразу и заметно выпрямлялись ячменные колосья после полива, но если Мурату хотелось так думать, то почему бы нет? Знакомое с детства, но затем надолго забытое и сейчас возродившееся с новой силой чувство единения с землей умиротворяло Мурата, очень приятно было чувствовать себя хозяином этой земли, воды, знать, что всего лишь от нескольких взмахов кетменя зависит благополучие его земли, его посевов, его урожая...
И как хорошо было, что можно не спешить. Куда торопиться? Полить всегда успеем, воды много, арык в порядке... И он садился уже не для того только, чтобы отдохнуть, а просто посмотреть на горы, на небо, на сурков, неподвижными кургузыми столбиками замерших у своих норок,— видно, они никак не могли понять, что нужно этому одинокому человеку на забытом богом клочке их земли...
Но чаще всего он смотрел на свое поле. Вспоминал, с каким нетерпением и страхом ждал всходов, не зная, взойдет ли вообще что-нибудь. Ведь это было не семенное, а самое обыкновенное фуражное зерно, к тому же год пролежавшее, считай, под открытым небом. И какими же жалкими были первые ростки, как тяжело было пробиваться им сквозь неумело обработанную землю... Но со временем поле набирало силу, исчезали проплешины, хотя в нескольких местах и остались, и теперь уже можно было не сомневаться, что какой-никакой, а урожай будет... А какой все-таки? И Мурат, внимательно разглядывая колосья, принимался подсчитывать. И получалось, что если и дальше все пойдет хорошо, можно будет собрать чуть ли не двадцать мешков. Хорошо, пусть не двадцать, а только пятнадцать... Все равно много. С лихвой хватит и на зиму, и на следующий год... Господи, неужели им еще и это предстоит? Ладно, все уже, кажется, смирились с тем, что в это лето к ним никто не приедет, но неужели и весной...
Чтобы отогнать невеселые мысли, Мурат знал только одно средство — работу...
Однажды он подумал: а не сделал ли ошибку, уехав из родного аила и забравшись сюда, в горы? Был бы сейчас, как его отец, хлеборобом. И взращивал бы не этот клочок земли, а тучные поля долины... Он вспоминал эти поля и покойного отца. Были годы таких обильных урожаев, что хлеб не успевали свозить с полей, и сколько же тогда пропадало его... Изобилие... А отец не мог равнодушно пройти даже мимо нескольких зерен, просыпанных на дорогу. Он, кряхтя, нагибался, подбирал их, пересыпал в ладонях и, случалось, сдунув пыль, кидал их в рот и жевал. Тогда Мурату казалось странным это, вон ведь сколько зерна — и на току, и в ямах, и в мешках. Что могут значить несколько зернинок?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78