Идти, ползти, карабкаться, но выследить, подкрасться на выстрел.
И еще несколько часов понадобилось ему, чтобы снова приблизиться к архарам. Последние десятки метров были особенно мучительны, — прижавшись всем телом к холодной земле, подтягиваясь на в кровь изодранных руках, он взбирался по крутому склону, зная, что архары там, наверху, и некуда им деться, разве что броситься в пропасть или ринуться прямо на него, и тогда он выстрелит в упор, промахнуться будет просто невозможно... Он все-таки выследил их, загнал на эту площадку...
И все-таки невозможное случилось. Архары, видимо, давно учуяли его, они стояли у самого края обрыва, всего в тридцати шагах от него — о такой удаче Мурат и мечтать не мог,— и словно ждали его смертельного выстрела. Он стал
тщательно целиться — и с ужасом обнаружил, что мушка расплывается перед глазами. Видно, слишком ярко светило весеннее солнце, второй день уже смотрел он на ослепительно сверкающие снега, и в незащищенных глазах все чаще вспыхивали красные, оранжевые, черные круги, все чаще смаргивал он непрошеные слезы. И в самую необходимую минуту глаза подвели его... Выстрел раздался как бы сам собой — и в ту же секунду архары как по команде бросились на него. Один из них промчался в каких-то двух-трех шагах. Мурат трясущимися руками выбросил пустую гильзу, зарядил ружье снова и выстрелил вдогон, даже не пытаясь прицелиться. Заухало, загрохотало по скалам мятущееся эхо, куда более громкое, чем сами выстрелы, дробно застучали по склону камни, и оглушительная тишина вдавила Мурата в землю. Он лежал на спине, широко раскинув руки, смотрел в высокое белое небо; и слезы безудержно катились по его лицу. Господи, за что? Чем я так прогневил тебя? Ты послал мне удачу, позволил выследить архаров и загнать их в ловушку, но почему же не до конца явил свое милосердие? С чем я вернусь домой, что скажу женщинам, чем завтра накормлю их?
Он затрясся от озноба. Нельзя было лежать. Надо встать и идти, но куда? Дальше были только снега и льды, там искать нечего. Да и вообще здесь нечего было делать, этими двумя выстрелами он распугал все живое вокруг. Надо возвращаться. Но не прежней дорогой, а взять правее, пройти по отрогам, может быть, отыщутся еще какие-нибудь следы...
Побрел Мурат, глядя себе под ноги, иногда вскидывал слезящиеся глаза на склоны, но пусто было, голо, только снег в тенистых местах и голые камни на солнцепеках. Лишь вдоль русла безводной еще речки пробивается жалкая трава. Через неделю-другую зашумит по камням вода, тогда уж и трава в рост пойдет, а сейчас... Мертво вокруг. Но если видел он шестерых архаров, должны и еще быть. Ну, нападет он на их след, а дальше? Снова карабкаться по кручам, ползти — и опять в решающую минуту подведут его глаза?
Уже не верил Мурат в удачу, просто шел, потому что надо было идти, и не сразу заметил, как потемнело, поднял голову, слегка удивившись — неужели уже вечер?
Но, видно, далеко еще было до вечера, просто тучи закрыли небо, клубились на вершинах гор, тяжелыми пластами сваливаясь с них в ущелье. Подул резкий, холодный ветер. Какая теперь охота, надо поскорее до дома добираться...
Он огляделся и в недоумении потер лоб. Место было незнакомо ему. Как будто и не так давно видел привычные очертания горных вершин, а теперь все было закрыто тучами. Надо взять левее, выбраться на прежнюю дорогу, решил Мурат.
Когда он понял, что ему не мерещится, впереди действительно мелькает что-то серое, а не игра тумана и сгущавшейся мглы, — торопливо сдернул берданку с плеча, опустился па одно колено и стал целиться.
И через секунду опустил ружье.
Это была Сурэчки.
Несколько секунд он с удивлением смотрел на нее, не веря своим глазам. Как она оказалась здесь, так далеко от дома? Или это не Сурэчки, а бесплотное видение, ошибка его усталых, больших глаз?
Но это, несомненно, была Сурэчки.
И на мгновение Мурату стало не по себе — в этой неожиданной, почти невероятной встрече предстал ему какой-то странный неведомый пока смысл. Но он решительно тряхнул головой, отгоняя ненужные сейчас мысли, и осторожно направился к козе.
Сурэчки спокойно смотрела на него внимательными желтыми глазами. Когда между ними осталось шагов тридцать, она повернулась и неторопливо пошла прочь.
— Чывы, чывы, чывы...— стал звать Мурат, но Сурэчки так же спокойно удалялась от него.— Чывы, чывы, чывы,— продолжал звать Мурат, вытянув вперед руки, словно в ней была круто посоленная горбушка.
Но Сурэчки уходила все дальше.
— Чывы, Сурэчки, чывы, — негромко повторял Мурат.— Ты что, не узнаешь меня? Подойди ко мне...
Но не могла Сурэчки не узнать его — и все-таки уходила от Мурата. Куда, зачем? Шла она так уверенно, словно впереди у нее была ей одной известная цель. Какая? Он остановился, и почти тут же встала и Сурэчки, повернулась к нему боком, смотрела на него, словно хотела что-то сказать. Но стоило ему сделать шаг — и Сурэчки снова двинулась в путь. Как будто звала его за собой, но куда?
Давно уже накрапывал дождь, а скоро замелькали и мокрые снежинки. Стало еще темнее. Мурат тоскливо взглянул на низкое небо. Хоть бы добраться сегодня до дома. От одной мысли, что придется ночевать в горах, его пробирал озноб. Где тут укрыться, найти топливо для костра? Только снег и камни. И почему, собственно, он идет за Сурэчки, куда она ведет его? Если она не подошла сразу, то теперь уже вряд ли подпустит к себе. Не стрелять же в нее, в самом деле...
Мурат остановился, пристально смотрел на козу, ожидая,
что она будет делать. Сурэчки замедлила шаг, повернулась к нему. Мурат не двинулся с места. Сурэчки сделала несколько неуверенных шагов к нему, и Мурат снова позвал ее:
— Чывы, чывы... Иди ко мне, Сурэчки.
Но Сурэчки тут же повернулась и пошла прочь от него. Что это может значить? — недоумевал Мурат. Может быть, Сурэчки показывает ему дорогу к дому? Наверно, она все эти дни бродила здесь и знает каждую тропинку...
Мурат снова двинулся за ней, но ноги совсем уже не держали его, он стал задыхаться, и знакомая острая боль в груди заставила согнуться пополам. Кое-как отдышался, взглянул на Сурэчки — она покорно стояла в отдалении, словно ждала его. Мурат распахнул чапан, вытащил последний кусок ячменной лепешки, протянул в руке, хрипло позвал:
— Чывы, чывы... Сурэчки, иди ко мне...
А Сурэчки вдруг затряслась, будто увидела не лакомый кусок, а что-то страшное, заблеяла жутким голосом, повернулась и через секунду скрылась среди скал.
Мурат окончательно был сбит с толку. Чего так перепугалась Сурэчки? Не ружья же... Оно все время висело у него на плече, и до сих пор коза не обращала на него внимания. Это ружье было так же хорошо знакомо ей, как и сам Мурат... Он оглядел себя, натолкнулся взглядом на ножны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
И еще несколько часов понадобилось ему, чтобы снова приблизиться к архарам. Последние десятки метров были особенно мучительны, — прижавшись всем телом к холодной земле, подтягиваясь на в кровь изодранных руках, он взбирался по крутому склону, зная, что архары там, наверху, и некуда им деться, разве что броситься в пропасть или ринуться прямо на него, и тогда он выстрелит в упор, промахнуться будет просто невозможно... Он все-таки выследил их, загнал на эту площадку...
И все-таки невозможное случилось. Архары, видимо, давно учуяли его, они стояли у самого края обрыва, всего в тридцати шагах от него — о такой удаче Мурат и мечтать не мог,— и словно ждали его смертельного выстрела. Он стал
тщательно целиться — и с ужасом обнаружил, что мушка расплывается перед глазами. Видно, слишком ярко светило весеннее солнце, второй день уже смотрел он на ослепительно сверкающие снега, и в незащищенных глазах все чаще вспыхивали красные, оранжевые, черные круги, все чаще смаргивал он непрошеные слезы. И в самую необходимую минуту глаза подвели его... Выстрел раздался как бы сам собой — и в ту же секунду архары как по команде бросились на него. Один из них промчался в каких-то двух-трех шагах. Мурат трясущимися руками выбросил пустую гильзу, зарядил ружье снова и выстрелил вдогон, даже не пытаясь прицелиться. Заухало, загрохотало по скалам мятущееся эхо, куда более громкое, чем сами выстрелы, дробно застучали по склону камни, и оглушительная тишина вдавила Мурата в землю. Он лежал на спине, широко раскинув руки, смотрел в высокое белое небо; и слезы безудержно катились по его лицу. Господи, за что? Чем я так прогневил тебя? Ты послал мне удачу, позволил выследить архаров и загнать их в ловушку, но почему же не до конца явил свое милосердие? С чем я вернусь домой, что скажу женщинам, чем завтра накормлю их?
Он затрясся от озноба. Нельзя было лежать. Надо встать и идти, но куда? Дальше были только снега и льды, там искать нечего. Да и вообще здесь нечего было делать, этими двумя выстрелами он распугал все живое вокруг. Надо возвращаться. Но не прежней дорогой, а взять правее, пройти по отрогам, может быть, отыщутся еще какие-нибудь следы...
Побрел Мурат, глядя себе под ноги, иногда вскидывал слезящиеся глаза на склоны, но пусто было, голо, только снег в тенистых местах и голые камни на солнцепеках. Лишь вдоль русла безводной еще речки пробивается жалкая трава. Через неделю-другую зашумит по камням вода, тогда уж и трава в рост пойдет, а сейчас... Мертво вокруг. Но если видел он шестерых архаров, должны и еще быть. Ну, нападет он на их след, а дальше? Снова карабкаться по кручам, ползти — и опять в решающую минуту подведут его глаза?
Уже не верил Мурат в удачу, просто шел, потому что надо было идти, и не сразу заметил, как потемнело, поднял голову, слегка удивившись — неужели уже вечер?
Но, видно, далеко еще было до вечера, просто тучи закрыли небо, клубились на вершинах гор, тяжелыми пластами сваливаясь с них в ущелье. Подул резкий, холодный ветер. Какая теперь охота, надо поскорее до дома добираться...
Он огляделся и в недоумении потер лоб. Место было незнакомо ему. Как будто и не так давно видел привычные очертания горных вершин, а теперь все было закрыто тучами. Надо взять левее, выбраться на прежнюю дорогу, решил Мурат.
Когда он понял, что ему не мерещится, впереди действительно мелькает что-то серое, а не игра тумана и сгущавшейся мглы, — торопливо сдернул берданку с плеча, опустился па одно колено и стал целиться.
И через секунду опустил ружье.
Это была Сурэчки.
Несколько секунд он с удивлением смотрел на нее, не веря своим глазам. Как она оказалась здесь, так далеко от дома? Или это не Сурэчки, а бесплотное видение, ошибка его усталых, больших глаз?
Но это, несомненно, была Сурэчки.
И на мгновение Мурату стало не по себе — в этой неожиданной, почти невероятной встрече предстал ему какой-то странный неведомый пока смысл. Но он решительно тряхнул головой, отгоняя ненужные сейчас мысли, и осторожно направился к козе.
Сурэчки спокойно смотрела на него внимательными желтыми глазами. Когда между ними осталось шагов тридцать, она повернулась и неторопливо пошла прочь.
— Чывы, чывы, чывы...— стал звать Мурат, но Сурэчки так же спокойно удалялась от него.— Чывы, чывы, чывы,— продолжал звать Мурат, вытянув вперед руки, словно в ней была круто посоленная горбушка.
Но Сурэчки уходила все дальше.
— Чывы, Сурэчки, чывы, — негромко повторял Мурат.— Ты что, не узнаешь меня? Подойди ко мне...
Но не могла Сурэчки не узнать его — и все-таки уходила от Мурата. Куда, зачем? Шла она так уверенно, словно впереди у нее была ей одной известная цель. Какая? Он остановился, и почти тут же встала и Сурэчки, повернулась к нему боком, смотрела на него, словно хотела что-то сказать. Но стоило ему сделать шаг — и Сурэчки снова двинулась в путь. Как будто звала его за собой, но куда?
Давно уже накрапывал дождь, а скоро замелькали и мокрые снежинки. Стало еще темнее. Мурат тоскливо взглянул на низкое небо. Хоть бы добраться сегодня до дома. От одной мысли, что придется ночевать в горах, его пробирал озноб. Где тут укрыться, найти топливо для костра? Только снег и камни. И почему, собственно, он идет за Сурэчки, куда она ведет его? Если она не подошла сразу, то теперь уже вряд ли подпустит к себе. Не стрелять же в нее, в самом деле...
Мурат остановился, пристально смотрел на козу, ожидая,
что она будет делать. Сурэчки замедлила шаг, повернулась к нему. Мурат не двинулся с места. Сурэчки сделала несколько неуверенных шагов к нему, и Мурат снова позвал ее:
— Чывы, чывы... Иди ко мне, Сурэчки.
Но Сурэчки тут же повернулась и пошла прочь от него. Что это может значить? — недоумевал Мурат. Может быть, Сурэчки показывает ему дорогу к дому? Наверно, она все эти дни бродила здесь и знает каждую тропинку...
Мурат снова двинулся за ней, но ноги совсем уже не держали его, он стал задыхаться, и знакомая острая боль в груди заставила согнуться пополам. Кое-как отдышался, взглянул на Сурэчки — она покорно стояла в отдалении, словно ждала его. Мурат распахнул чапан, вытащил последний кусок ячменной лепешки, протянул в руке, хрипло позвал:
— Чывы, чывы... Сурэчки, иди ко мне...
А Сурэчки вдруг затряслась, будто увидела не лакомый кусок, а что-то страшное, заблеяла жутким голосом, повернулась и через секунду скрылась среди скал.
Мурат окончательно был сбит с толку. Чего так перепугалась Сурэчки? Не ружья же... Оно все время висело у него на плече, и до сих пор коза не обращала на него внимания. Это ружье было так же хорошо знакомо ей, как и сам Мурат... Он оглядел себя, натолкнулся взглядом на ножны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78