Неужели... Ведь этим самым ножом он из года в год убивал ее козлят. И Сурэчки ушла как раз после того, как он зарезал последнего козленка... И возможно, сейчас, увидев этот нож, она решила, что он хочет убить и ее... Может такое быть? Почему же нет? А если она вела его не к дому, а в какое-нибудь гиблое место, откуда ему уже не выбраться? Если, как в легенде о Коджоджаше, она решила отомстить ему за гибель своих детей? Где он находится?
Мурат осмотрелся, но что можно было увидеть в этой снежной круговерти? В тридцати шагах уже ничего не было видно. В какой стороне дом, куда идти? Почему так темно, от туч или уже действительно наступил вечер?
Он понял, что надо искать место для ночлега. Идти сейчас домой было бы безумием. Бог даст, к утру погода прояснится, он взберется на какую-нибудь вершину и сориентируется. В конце концов, не мог он слишком далеко уйти... А пока надо спуститься по распадку, найти укромное место и хоть какое- то топливо для костра.
Он побрел туда, где скрылась Сурэчки. Почему-то ему казалось, что дом должен быть в той стороне. А распадков и ущелий тут множество, выбирай любой. И, наткнувшись на
каменистое ложе высохшей реки, он пошел по нему, вглядываясь в берега. Снег превратился уже в настоящий буран, ветер жутко завывал в камнях и расщелинах, а удобное для ночлега место все не попадалось, и чахлые кустики годились разве что для пятиминутного костерка, у которого даже озябшие руки не отогреешь. А Мурата давно уже тряс настоящий простудный озноб, видимо, поднялась температура, и он с трудом сдерживал себя, чтобы не зачерпнуть пригоршню снега и отправить ее в рот — так хотелось пить, но он знал, что делать этого нельзя, жажду снегом не утолишь, а вот простудиться вконец, это пожалуйста...
Сухое русло наконец привело его к настоящей реке, в которой текла настоящая вода. Хотелось пить долго, пригоршню за пригоршней, но Мурат и тут сдержал себя, ограничился тремя глотками, знал — нельзя много пить, потом озноб затрясет еще сильнее. Огляделся, и почти сразу же взгляд его наткнулся на груду камней, как будто специально сложенных у подножия скалы. Чем не место для ночлега? Он прошел туда, а там и впрямь было заметно тише. А раз уж тут вода, то и с дровами большой проблемы не будет.
Ему повезло даже больше, чем ожидал,— в сотне шагов он обнаружил высохшую горную вербу, свисавшую над водой. Может, хватит и на всю ночь. Он перетащил ее к своему убежищу, долго возился с кресалом, высекая огонь. Вот уж поистине — пещерный век. Что делать, жизнь всему научит. Просто сейчас руки замерзли, а так-то он куда быстрее с этой «пещерной» задачей справлялся. Еще бы какого-нибудь мамонта подстрелить...
Наконец костер разгорелся. Мурат встряхнул бурдюк, джармы оставалось совсем немного, наверно, лучше добавить воды, подогреть у костра. Пусть и жидковато будет, но все побольше горячего в желудок войдет.
Он так и сделал, пристроил бурдюк на камне возле костра, разулся, вылил из сапог воду. Немудрено, что его так колотит,— промокшие насквозь портянки будто ледяными обручами стягивали ноги. Вряд ли эта охота пройдет ему даром... И главное, было бы ради чего, а то ведь пустой возвращается. А теперь уже не до охоты, дай бог до дому добраться, пока совсем не расхворался...
Он снова встряхнул бурдюк, чуть отодвинул его от огня — костер разгорелся на славу,— хотел прилечь, протянув ноги поближе к огню, и вдруг услышал какие-то странные звуки. Как будто гнали косяк1 лошадей... Но откуда тут лошади? И все же топот слышался отчетливый, «они» явно приближались, даже как будто собачий визг послышался. Мурат вскочил на ноги, до боли напряг глаза, но что можно было увидеть в темноте, к тому же когда рядом полыхает яркий огонь?
И все-таки он увидел — несколько огоньков, словно повисших в ночной тьме, а когда пламя костра колыхнулось, Мурат отчетливо разглядел косматую морду с широко раздутыми ноздрями. Это не могло быть ни волком, как он подумал вначале, ни другим животным. «Снежный человек»,— пронзила Мурата жуткая мысль. Все-таки они настигли его. Этот, видимо вожак, рассматривает, а остальные ждут команды, чтобы броситься на него и растерзать.
От страха Мурат забыл про ружье, выхватил горящую ветку и швырнул в косматое чудище. Но оно даже не пошевелилось, а другие огоньки, как ему показалось, придвинулись еще ближе. Мурат швырнул еще головешку, схватил ружье и с диким криком нажал на спуск. Грохот выстрела оглушил его, он увидел, что косматая морда ссунулась к земле, и понял — глаза его уже привыкли к темноте,— что это не снежный человек... Но те, чьи глаза по-прежнему горели позади его, как будто и внимания не обратили на выстрел, они подошли еще ближе. Мурат быстро перезарядил ружье, выстрелил еще раз, но огоньки не исчезали. Волки? Да что же это за волки такие — ни огня, ни ружья не боятся? Может быть, «трупники»,— говорят и такие бывают... А может быть, какие-нибудь другие звери, еще неизвестные науке? Разве кто-нибудь по-настоящему исследовал эти проклятые горы? Если водится снежный человек — а он был уверен в этом,— почему не быть еще какой-то нечисти?
Стоя босиком у костра, он лихорадочно ломал ветки вербы и подбрасывал в костер, понимая, что, кто бы это ни был, его единственное спасение — огонь. Ружье — на самый последний случай, ведь осталась всего одна картечина. А пока что огоньки, казалось, стали еще ближе, вот-вот набросятся из тьмы, и не остановит их костер...
Озноб вдруг сотряс его с такой сокрушительной силой, что Мурату показалось, сейчас он откусит себе язык, и в ту же секунду он понял, что это не от холода и не от страха — начинается приступ эпилепсии. Дергающейся рукой он дотянулся до кармана, вытащил конский волос, но было уже поздно. Еще помнил Мурат свой дикий, нечеловеческий вопль, и земля вырвалась из-под его ног. Но прежде чем окончательно впасть в беспамятство, он услышал в ответ тонкий детский крик, успел подумать: «Изат?!» — и потерял сознание.
Он пришел в себя от запаха гари и, еще не понимая, где он и что случилось с ним, инстинктивно перевалился на бок, подальше от костра. И, как обычно бывало с ним во время приступов, еще долго приходил в себя, ощупывал лицо, пытался сесть и, валясь набок, снова впадал в забытье. И наконец окончательно очнулся, понял, что может сидеть, и увидел, что брезжит рассвет, а от костра остались лишь едко дымящиеся головешки. Он повел больными, туго пульсирующими кровью глазами и стал рассматривать «чудовище», которое пристрелил ночью. Сил не было даже на то, чтобы удивиться: это был як. Совсем молодой бычок. Но откуда тут взяться якам? Может быть, дикий? Но Мурату не приходилось слышать о том, что бывают дикие яки. Конечно, ручной, вот почему он не испугался ни огня, ни выстрелов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78