— спросил я. — У тебя серьезная рана.
Пенья, улыбаясь, смотрел мне в глаза.
— Рана надежно перевязана. Завтра поползу обратно. Сейчас некогда залечивать, друг. Сейчас надо бить фашистов, не то они нас побьют.
— Побывали мы с тобой, Хоакин, в переделке,— сказал я. *
— Еще в какой, Анатолио! — весело ответил он. — Но мы не растерялись. И хорошо, иначе бы нам несдобровать...
Мы подсели к очагу, скрутили цигарки. Разговор коснулся международных событий. Один испанец спросил наше мнение о присоединении Италии к антикомин-терновскому пакту — не начнут ли теперь гитлеровская Германия и фашистская Италия прямую интервенцию в Испании?
— Вполне возможно,— отозвался Ян Церинь, постоянно читавший газеты. — Гитлер и Муссолини намерены зажать в тиски Францию. Отчасти это им уже удалось,
а с победой генерала Франко удастся вполне. А уж тут они ни перед чем не остановятся.
— Но неужели французское правительство ничего не видит, ничего не понимает? — удивился Пенья.
— Если б видело и понимало, то открыло бы границу и дало нам возможность закупить оружие,— сказал я.
— И помогло бы республике продовольствием,— добавил Ян Церинь. — Но нет — не хотят. Ждут не дождутся, когда фашисты задушат нас. А Соединенные Штаты и Англия поддерживают такую политику.
— Англия! — вмешался Дик, с наслаждением пуская пышное облако дыма. — Англия — это лондонская девка, которая свою честь утопила в Темзе и готова переспать с любым бандитом, лишь бы у него деньги звенели в кармане. Вы слышали, к генералу Франко прибыл представитель английского правительства. И это они называют невмешательством!
— Какое там невмешательство! — воскликнул* Пенья. — Почему они позволяют лезть в дела Испании итальянцам и немцам? Почему позволяют фюреру и дуче перебрасывать к Франко кадровые части? Почему позволяют блокировать побережье республики? Почему?
— А потому, что ворон ворону глаз не выклюет,— заметил Август. — Чему тут удивляться? Французская буржуазия всегда предавала интересы своего народа.
— Но куда же смотрят французские социалисты? Ведь они же входят в правительство,— возмущался один из испанцев. — Я сам социалист. И мне стыдно за французских собратьев.
— Нам всем стыдно,— сказал Ян Церинь. — В Германии социалисты помогли пробраться к власти Гитлеру, в Италии они расчистили путь Муссолини, у нас в Латвии — Ульманису. И в Испании, если бы социалисты в начале войны действовали более решительно, поверьте мне, война бы давно закончилась победой республики.
— Неужели? — переспросил испанец-социалист.
— Конечно! — поддержал Пенья. — Правительство прошляпило момент, дало фашистам собраться с силами. Народ сражался, а правительство сидело сложа руки. И тут началась итало-германская интервенция...
— Будь они промяты! — крикнул испанец и, с горячностью южанина вытащив из кармана членский билет социалистической партии, швырнул его в тлеющие угли. Вспыхнул желтоватый огонек, картон свернулся в
жалкий комочек и скоро превратился в пепел. Испанец поднялся и преувеличенно торжественно произнес: — Пускай горит! Это горит мое прошлое. Не знаю, членом какой партии стану, но социалистической уже никогда...
— Ну, зачем же так,— виновато произнес Ян Це-ринь.
— Так надо! — отрезал испанец. — Я давно смотрю и удивляюсь на руководство нашей партии. Меж собой дерутся так, что пух летит, а когда с врагом надо сразиться, тут у них руки опускаются. Давно хотел это сделать, да все не мог решиться. Так надо, товарищи. И ты тут ни при чем,— продолжал он, обращаясь к Цериню. — Если мы хотим победы, значит, нужно объединиться с коммунистами. А нет, так лучше я пойду за Хосе Диасом и Пасионарией, чем за этими карьеристами, капитулянтами.
— Правильно! — поддержал его Пенья. — Вот тебе моя рука, друг!
Мы распростились и отправились искать Мануэля Зоро и Пендрика. Нашли их в небольшой комнатке. На столе горела коптилка, рядом стояла бутыль с вином. Беспокойное пламя бросало на стены тени. И тот и другой успели захмелеть, но виду не показывали.
— Опять с контролем! — ехидно заметил Мануэль Зоро, протягивая мне руку.
— И сегодня будем акты составлять о покойниках,— пошутил я.
— На этот раз о козлятах,— ответил Зоро.
— Каких козлятах?
— Присаживайтесь,— сказал Зоро, придвигая стулья. — Мы справляем поминки.
Пендрик сидел, понуро свесив голову, глядя в одну точку.
— Так в чем же дело? — вмешался Август. — Пендрик, объясни!
— Да ни в чем,— отозвался Пендрик. — Все мое хозяйство перешло к фашистам.
— Что, что перешло к фашистам? — спросил я.
— Козленок,— коротко ответил Пендрик. Мы смеялись от души, а Пендрик обиделся:
— Чего смеетесь? Для новогоднего жаркого припас двух козлят, а как стали отступать, потерялись. Потом целый день их разыскивал — как сквозь землю провалились. Наверное, к фашистам перешли.
— Значит, плохо проводил политвоспитание.
— Так сколько же в конце концов пропало? Один козленок или два?
— На штуки — два, на вес — один. Они были маленькие.
— Значит, два?
— Два,— признался Пендрик. — И один поросенок.
— И поросенок? — воскликнул Август Саука. — Что же ты нам не дал? Давно бы с ними расправились.
— Да ты что, оглох, Август? — рассердился Пендрик. — Я же говорю: берег для новогоднего жаркого. Скоро Новый год, хотел сделать вам сюрприз.
— Хорошенький сюрприз,— съязвил я. Пендрик бросил на меня умоляющий взгляд.
— Анатол, будь другом, не рассказывай комиссару. Я ведь на казенные деньги купил козлят и поросеночка. Кто мог подумать, что они удерут!
— Но как это случилось? — спросил я, стараясь быть серьезным, хотя меня подмывало рассмеяться.
— Как, как... — недовольно проворчал Пендрик. — То ли на войне случается? Когда вокруг засвистели пули, мы с товарищем Зоро поехали подыскать новое место для медпункта и кухни. А тем временем скотина — на то она и скотина — разбрелась невесть куда.
— Не горюй, Пендрик,— сказал я и хлопнул его по плечу. — Тут люди гибнут, а ты расхныкался о каких-то козлятах. Да что у тебя, сердце или камень в груди?
— Потому и расхныкался, что сердце, а не камень,— ответил он. — После всех этих ужасов хотел вас порадовать. И вот вам...
— Брось, старина,— сказал Дик. — Что ты забиваешь себе голову какими-то козлятами! Лучше думай о победе, о том, что творится в мире. Плюнь ты на эту кухню, иди к нам пороху понюхать! Пускай другие возятся с козлятами да каши стряпают. Ты ведь тут задохнешься в кухонном дыму. Ну разве не прав я, скажи?
— Прав, конечно,— не очень уверенно произнес Пендрик. — Надо будет поговорить с комиссаром.
— Правильно,— поддержал его я и, обернувшись к Мануэлю Зоро, спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
Пенья, улыбаясь, смотрел мне в глаза.
— Рана надежно перевязана. Завтра поползу обратно. Сейчас некогда залечивать, друг. Сейчас надо бить фашистов, не то они нас побьют.
— Побывали мы с тобой, Хоакин, в переделке,— сказал я. *
— Еще в какой, Анатолио! — весело ответил он. — Но мы не растерялись. И хорошо, иначе бы нам несдобровать...
Мы подсели к очагу, скрутили цигарки. Разговор коснулся международных событий. Один испанец спросил наше мнение о присоединении Италии к антикомин-терновскому пакту — не начнут ли теперь гитлеровская Германия и фашистская Италия прямую интервенцию в Испании?
— Вполне возможно,— отозвался Ян Церинь, постоянно читавший газеты. — Гитлер и Муссолини намерены зажать в тиски Францию. Отчасти это им уже удалось,
а с победой генерала Франко удастся вполне. А уж тут они ни перед чем не остановятся.
— Но неужели французское правительство ничего не видит, ничего не понимает? — удивился Пенья.
— Если б видело и понимало, то открыло бы границу и дало нам возможность закупить оружие,— сказал я.
— И помогло бы республике продовольствием,— добавил Ян Церинь. — Но нет — не хотят. Ждут не дождутся, когда фашисты задушат нас. А Соединенные Штаты и Англия поддерживают такую политику.
— Англия! — вмешался Дик, с наслаждением пуская пышное облако дыма. — Англия — это лондонская девка, которая свою честь утопила в Темзе и готова переспать с любым бандитом, лишь бы у него деньги звенели в кармане. Вы слышали, к генералу Франко прибыл представитель английского правительства. И это они называют невмешательством!
— Какое там невмешательство! — воскликнул* Пенья. — Почему они позволяют лезть в дела Испании итальянцам и немцам? Почему позволяют фюреру и дуче перебрасывать к Франко кадровые части? Почему позволяют блокировать побережье республики? Почему?
— А потому, что ворон ворону глаз не выклюет,— заметил Август. — Чему тут удивляться? Французская буржуазия всегда предавала интересы своего народа.
— Но куда же смотрят французские социалисты? Ведь они же входят в правительство,— возмущался один из испанцев. — Я сам социалист. И мне стыдно за французских собратьев.
— Нам всем стыдно,— сказал Ян Церинь. — В Германии социалисты помогли пробраться к власти Гитлеру, в Италии они расчистили путь Муссолини, у нас в Латвии — Ульманису. И в Испании, если бы социалисты в начале войны действовали более решительно, поверьте мне, война бы давно закончилась победой республики.
— Неужели? — переспросил испанец-социалист.
— Конечно! — поддержал Пенья. — Правительство прошляпило момент, дало фашистам собраться с силами. Народ сражался, а правительство сидело сложа руки. И тут началась итало-германская интервенция...
— Будь они промяты! — крикнул испанец и, с горячностью южанина вытащив из кармана членский билет социалистической партии, швырнул его в тлеющие угли. Вспыхнул желтоватый огонек, картон свернулся в
жалкий комочек и скоро превратился в пепел. Испанец поднялся и преувеличенно торжественно произнес: — Пускай горит! Это горит мое прошлое. Не знаю, членом какой партии стану, но социалистической уже никогда...
— Ну, зачем же так,— виновато произнес Ян Це-ринь.
— Так надо! — отрезал испанец. — Я давно смотрю и удивляюсь на руководство нашей партии. Меж собой дерутся так, что пух летит, а когда с врагом надо сразиться, тут у них руки опускаются. Давно хотел это сделать, да все не мог решиться. Так надо, товарищи. И ты тут ни при чем,— продолжал он, обращаясь к Цериню. — Если мы хотим победы, значит, нужно объединиться с коммунистами. А нет, так лучше я пойду за Хосе Диасом и Пасионарией, чем за этими карьеристами, капитулянтами.
— Правильно! — поддержал его Пенья. — Вот тебе моя рука, друг!
Мы распростились и отправились искать Мануэля Зоро и Пендрика. Нашли их в небольшой комнатке. На столе горела коптилка, рядом стояла бутыль с вином. Беспокойное пламя бросало на стены тени. И тот и другой успели захмелеть, но виду не показывали.
— Опять с контролем! — ехидно заметил Мануэль Зоро, протягивая мне руку.
— И сегодня будем акты составлять о покойниках,— пошутил я.
— На этот раз о козлятах,— ответил Зоро.
— Каких козлятах?
— Присаживайтесь,— сказал Зоро, придвигая стулья. — Мы справляем поминки.
Пендрик сидел, понуро свесив голову, глядя в одну точку.
— Так в чем же дело? — вмешался Август. — Пендрик, объясни!
— Да ни в чем,— отозвался Пендрик. — Все мое хозяйство перешло к фашистам.
— Что, что перешло к фашистам? — спросил я.
— Козленок,— коротко ответил Пендрик. Мы смеялись от души, а Пендрик обиделся:
— Чего смеетесь? Для новогоднего жаркого припас двух козлят, а как стали отступать, потерялись. Потом целый день их разыскивал — как сквозь землю провалились. Наверное, к фашистам перешли.
— Значит, плохо проводил политвоспитание.
— Так сколько же в конце концов пропало? Один козленок или два?
— На штуки — два, на вес — один. Они были маленькие.
— Значит, два?
— Два,— признался Пендрик. — И один поросенок.
— И поросенок? — воскликнул Август Саука. — Что же ты нам не дал? Давно бы с ними расправились.
— Да ты что, оглох, Август? — рассердился Пендрик. — Я же говорю: берег для новогоднего жаркого. Скоро Новый год, хотел сделать вам сюрприз.
— Хорошенький сюрприз,— съязвил я. Пендрик бросил на меня умоляющий взгляд.
— Анатол, будь другом, не рассказывай комиссару. Я ведь на казенные деньги купил козлят и поросеночка. Кто мог подумать, что они удерут!
— Но как это случилось? — спросил я, стараясь быть серьезным, хотя меня подмывало рассмеяться.
— Как, как... — недовольно проворчал Пендрик. — То ли на войне случается? Когда вокруг засвистели пули, мы с товарищем Зоро поехали подыскать новое место для медпункта и кухни. А тем временем скотина — на то она и скотина — разбрелась невесть куда.
— Не горюй, Пендрик,— сказал я и хлопнул его по плечу. — Тут люди гибнут, а ты расхныкался о каких-то козлятах. Да что у тебя, сердце или камень в груди?
— Потому и расхныкался, что сердце, а не камень,— ответил он. — После всех этих ужасов хотел вас порадовать. И вот вам...
— Брось, старина,— сказал Дик. — Что ты забиваешь себе голову какими-то козлятами! Лучше думай о победе, о том, что творится в мире. Плюнь ты на эту кухню, иди к нам пороху понюхать! Пускай другие возятся с козлятами да каши стряпают. Ты ведь тут задохнешься в кухонном дыму. Ну разве не прав я, скажи?
— Прав, конечно,— не очень уверенно произнес Пендрик. — Надо будет поговорить с комиссаром.
— Правильно,— поддержал его я и, обернувшись к Мануэлю Зоро, спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128