— от него не осталось следа.
— Но почему же ты не подчинился мне — моей жизни, моим мыслям?..
— Потому, что жизнь диктовала нам свои условия.
Если бы меня не арестовали, все было бы иначе. А теперь мы просто два зернышка, попавшие в жернова. Если нам не удастся из них выбраться, нас перемелют в муку. И потому мы думаем одинаково, потому у нас единые цели. Если бы тебя постигло несчастье, я бы тоже был с тобой до конца. Тогда я бы жил твоей жизнью, мыслил твоими мыслями. Иначе и быть не может. Понимаешь, Гита?
— Понимаю, милый,— шептала Гита.— Не то чтобы я сожалела об этом... Но иногда мне кажется, что меня больше не существует...
— Когда я вспоминаю, каким был раньше, мне тоже кажется, что я больше не существую. Помнишь, какими мы были, когда познакомились?
Гита усмехнулась.
— Конечно, помню. Тогда мы гонялись за мыльным пузырем. Теперь мы уже не те. Имена остались прежними, а сами изменились.
— Кстати, узнай, какого мнения об этом маленький Анатол,— сказал я.
— Хорошо, что он не ведает всех наших горестей,— с грустью заметила Гита.— Ничего не слышит, не понимает... Но сегодня вечером он очень неспокоен. Я чувствую, как бьется его сердечко. Послушай, милый!
Гита скинула одеяло, взяла в руки мою голову и приложила к тому месту, где, как ей казалось, билось сердечко маленького Анатола. — Здесь, милый, здесь... Прислушайся!.. Слышишь?
Да, я отчетливо расслышал, как билось сердечко. Но в тот же момент я уловил и другой звук. Я вскочил с постели и замер, весь обратившись в слух.
— Что с тобой? — шепотом спросила Гита.
— Я слышу шаги. Кто-то отворил калитку.
— Не может быть,— сказала Гита.— Сюда ночью никто не заходит.
— Тесс!
Кто-то ходил за оградой. Незнакомец проверил, заперта ли калитка. Он не ожидал, что она заскрипит, и, видно, испугавшись, стал расхаживать по тротуару — туда и обратно, туда и обратно... Я сразу вспомнил эти шаги. Прошлой ночью под моим окном на бульваре они звучали точно так же — туда и обратно, туда и обратно...
«Проклятый шпик!» — выругался я про себя.
— Кто бы это мог быть? — забеспокоилась Гита.
— Какой-нибудь запоздалый гуляка бредет из ресторана. Давай спать, дорогая, пускай себе ходит.
— Мне страшно,— тихо сказала Гита,— закрой окно!
Я встал и осторожно прикрыл окно. Я пожалел, что окна спальни выходили не на улицу, а то бы мог как следует разглядеть этого субчика. Можно было, конечно, прокрасться на веранду или в другую комнату, но я боялся напугать Гиту. Потому снова лег и сказал:
— Он ушел. Положи свою голову мне на плечо и будем спать. Мы должны хорошо отдохнуть. Вот так... Мне очень удобно. У тебя такая горячая шея, а волосы прохладные, как вода в речном омуте.
— Куда ты дел мою водяную лилию? — спросила Гита.
— Поставил в вазу. В фарфоровую вазу.
— Это моя ваза,— сказала Гита.— Мне ее подарила мама. Эссенский фарфор.
— Да, я так и подумал, что это эссенский фарфор,— бормотал я, не имея ни малейшего представления об этом фарфоре. У меня была одна забота — успокоить Гиту, поскорей усыпить ее.— Это очень дорогая марка?
— Есть и более дорогие,— говорила Гита,— например, севрский фарфор, мейсенский, розенталь... У моей мамы много фарфора, она без ума от него.
— У нас тоже будет много фарфора,— прошептал я.— Будет и севрский и... Как ты сказала?
— Мейсенский и розенталь...
— Вот, вот,— подхватил я.— Будет у нас и мейсенский и розенталь. И всякие другие марки. Я ведь тоже люблю фарфор. А у тебя очень красивая ваза. Лилия потонула в ней, как в белом омуте. И лилия чудесная. Никогда не видел такой лилии... Ты спишь?
Гита не ответила. Она дышала глубоко и ровно, как дышат во сне уставшие люди.
А я еще долго не мог заснуть. По тротуару туда и обратно все расхаживал шпик, и это бесило меня и тревожило. Только бы не задержали! Поскорей бы исчезнуть! Как трудно жить, когда со всех сторон тебя окружают враги! Я постарался рассуждать трезво: ведь если бы они хотели меня арестовать, давно могли бы это сделать. Нет, они пытаются использовать меня как приманку, выведать, с кем я встречаюсь. Значит, надо быть вдвойне осторожным. Они прекрасно осведомлены о моих отношениях с Гитой, и когда им не удалось выследить меня в городе, они приехали сюда, предположив, что я скрываюсь у Гиты. И они не ошиблись, там ведь тоже не дураки. Но я должен перехитрить их. Не подавать признаков жизни — и шпик уйдет, несмотря на открытую калитку. Ему надоест, он устанет и уйдет. А завтра для отвода глаз я возьму у доктора Тибета справку и явлюсь с ней в полицию. Тем самым отведу от себя подозрения в возможном побеге...
Эти рассуждения успокоили меня. Воровские шаги на тротуаре замолкли. За прозрачными занавесками смутно белел рассвет. Затаив дыхание, я снова прислушался. Нет! Ни звука. Только у меня в груди громко стучит сердце. И вдруг тишину нарушил бодрый, радостный клич: «Ку-ка-ре-кууу!»
Глава 13
СТАРЫЕ ЗНАКОМЫЕ
Проснулись мы поздно. Я обошел вокруг дома и убедился, что шпик действительно исчез. Гита осталась на даче, а я отправился поездом в город к доктору Тибету.
— Вчера мне звонили из политического управления,— сказал он.— Справлялись о вашем здоровье. Я ответил, что пока не могу сообщить ничего утешительного. Как самочувствие? Что-то мне ваш вид не нравится.
— Самочувствие неважное,— соврал я,— нервы пошаливают, бессонница.
— Значит, я не покривил душой, сказал им чистую правду. Так чем могу быть полезен, господин Скулте?
— Мне нужна справка о состоянии здоровья. Я снова должен отметиться в полиции. А то, чего доброго, там сочтут, что я здоров и просто уклоняюсь от ответственности.
— Сейчас напишем вам такую справку,— сказал доктор и нажал кнопку звонка.
В кабинет вошла старшая сестра Лилия Земдега, как всегда спокойная, красивая. Светлые вьющиеся волосы выбивались из-под белоснежной косынки, голубые глаза приветливо улыбались. Она поздоровалась со мной и сказала, что я выгляжу прекрасно.
— Что вы, что вы, госпожа Земдега! — воскликнул доктор Гибет.— Здоровье нашего пациента пока оставляет желать много лучшего. Сейчас мы напишем об этом справку.
Лилия писала, доктор Гибет диктовал: «Заключение о состоянии здоровья. Настоящим удостоверяю, что мой пациент Анатол Скулте после перенесенного им общего потрясения организма и кровоизлияния в мозг (инсульта) по-прежнему находится в тяжелом состоянии и нуждается в отдыхе, покое и систематическом лечении. Выдано для предъявления в полицию. Доктор Гибет».
Лилия Земдега ушла перепечатать справку, мы с доктором остались вдвоем. Его пальцы беспокойно барабанили по столу. Наконец он сказал:
— Господин Скулте, должен вас предупредить, что подобную справку выдаю вам в последний раз. Извините, иначе не могу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
— Но почему же ты не подчинился мне — моей жизни, моим мыслям?..
— Потому, что жизнь диктовала нам свои условия.
Если бы меня не арестовали, все было бы иначе. А теперь мы просто два зернышка, попавшие в жернова. Если нам не удастся из них выбраться, нас перемелют в муку. И потому мы думаем одинаково, потому у нас единые цели. Если бы тебя постигло несчастье, я бы тоже был с тобой до конца. Тогда я бы жил твоей жизнью, мыслил твоими мыслями. Иначе и быть не может. Понимаешь, Гита?
— Понимаю, милый,— шептала Гита.— Не то чтобы я сожалела об этом... Но иногда мне кажется, что меня больше не существует...
— Когда я вспоминаю, каким был раньше, мне тоже кажется, что я больше не существую. Помнишь, какими мы были, когда познакомились?
Гита усмехнулась.
— Конечно, помню. Тогда мы гонялись за мыльным пузырем. Теперь мы уже не те. Имена остались прежними, а сами изменились.
— Кстати, узнай, какого мнения об этом маленький Анатол,— сказал я.
— Хорошо, что он не ведает всех наших горестей,— с грустью заметила Гита.— Ничего не слышит, не понимает... Но сегодня вечером он очень неспокоен. Я чувствую, как бьется его сердечко. Послушай, милый!
Гита скинула одеяло, взяла в руки мою голову и приложила к тому месту, где, как ей казалось, билось сердечко маленького Анатола. — Здесь, милый, здесь... Прислушайся!.. Слышишь?
Да, я отчетливо расслышал, как билось сердечко. Но в тот же момент я уловил и другой звук. Я вскочил с постели и замер, весь обратившись в слух.
— Что с тобой? — шепотом спросила Гита.
— Я слышу шаги. Кто-то отворил калитку.
— Не может быть,— сказала Гита.— Сюда ночью никто не заходит.
— Тесс!
Кто-то ходил за оградой. Незнакомец проверил, заперта ли калитка. Он не ожидал, что она заскрипит, и, видно, испугавшись, стал расхаживать по тротуару — туда и обратно, туда и обратно... Я сразу вспомнил эти шаги. Прошлой ночью под моим окном на бульваре они звучали точно так же — туда и обратно, туда и обратно...
«Проклятый шпик!» — выругался я про себя.
— Кто бы это мог быть? — забеспокоилась Гита.
— Какой-нибудь запоздалый гуляка бредет из ресторана. Давай спать, дорогая, пускай себе ходит.
— Мне страшно,— тихо сказала Гита,— закрой окно!
Я встал и осторожно прикрыл окно. Я пожалел, что окна спальни выходили не на улицу, а то бы мог как следует разглядеть этого субчика. Можно было, конечно, прокрасться на веранду или в другую комнату, но я боялся напугать Гиту. Потому снова лег и сказал:
— Он ушел. Положи свою голову мне на плечо и будем спать. Мы должны хорошо отдохнуть. Вот так... Мне очень удобно. У тебя такая горячая шея, а волосы прохладные, как вода в речном омуте.
— Куда ты дел мою водяную лилию? — спросила Гита.
— Поставил в вазу. В фарфоровую вазу.
— Это моя ваза,— сказала Гита.— Мне ее подарила мама. Эссенский фарфор.
— Да, я так и подумал, что это эссенский фарфор,— бормотал я, не имея ни малейшего представления об этом фарфоре. У меня была одна забота — успокоить Гиту, поскорей усыпить ее.— Это очень дорогая марка?
— Есть и более дорогие,— говорила Гита,— например, севрский фарфор, мейсенский, розенталь... У моей мамы много фарфора, она без ума от него.
— У нас тоже будет много фарфора,— прошептал я.— Будет и севрский и... Как ты сказала?
— Мейсенский и розенталь...
— Вот, вот,— подхватил я.— Будет у нас и мейсенский и розенталь. И всякие другие марки. Я ведь тоже люблю фарфор. А у тебя очень красивая ваза. Лилия потонула в ней, как в белом омуте. И лилия чудесная. Никогда не видел такой лилии... Ты спишь?
Гита не ответила. Она дышала глубоко и ровно, как дышат во сне уставшие люди.
А я еще долго не мог заснуть. По тротуару туда и обратно все расхаживал шпик, и это бесило меня и тревожило. Только бы не задержали! Поскорей бы исчезнуть! Как трудно жить, когда со всех сторон тебя окружают враги! Я постарался рассуждать трезво: ведь если бы они хотели меня арестовать, давно могли бы это сделать. Нет, они пытаются использовать меня как приманку, выведать, с кем я встречаюсь. Значит, надо быть вдвойне осторожным. Они прекрасно осведомлены о моих отношениях с Гитой, и когда им не удалось выследить меня в городе, они приехали сюда, предположив, что я скрываюсь у Гиты. И они не ошиблись, там ведь тоже не дураки. Но я должен перехитрить их. Не подавать признаков жизни — и шпик уйдет, несмотря на открытую калитку. Ему надоест, он устанет и уйдет. А завтра для отвода глаз я возьму у доктора Тибета справку и явлюсь с ней в полицию. Тем самым отведу от себя подозрения в возможном побеге...
Эти рассуждения успокоили меня. Воровские шаги на тротуаре замолкли. За прозрачными занавесками смутно белел рассвет. Затаив дыхание, я снова прислушался. Нет! Ни звука. Только у меня в груди громко стучит сердце. И вдруг тишину нарушил бодрый, радостный клич: «Ку-ка-ре-кууу!»
Глава 13
СТАРЫЕ ЗНАКОМЫЕ
Проснулись мы поздно. Я обошел вокруг дома и убедился, что шпик действительно исчез. Гита осталась на даче, а я отправился поездом в город к доктору Тибету.
— Вчера мне звонили из политического управления,— сказал он.— Справлялись о вашем здоровье. Я ответил, что пока не могу сообщить ничего утешительного. Как самочувствие? Что-то мне ваш вид не нравится.
— Самочувствие неважное,— соврал я,— нервы пошаливают, бессонница.
— Значит, я не покривил душой, сказал им чистую правду. Так чем могу быть полезен, господин Скулте?
— Мне нужна справка о состоянии здоровья. Я снова должен отметиться в полиции. А то, чего доброго, там сочтут, что я здоров и просто уклоняюсь от ответственности.
— Сейчас напишем вам такую справку,— сказал доктор и нажал кнопку звонка.
В кабинет вошла старшая сестра Лилия Земдега, как всегда спокойная, красивая. Светлые вьющиеся волосы выбивались из-под белоснежной косынки, голубые глаза приветливо улыбались. Она поздоровалась со мной и сказала, что я выгляжу прекрасно.
— Что вы, что вы, госпожа Земдега! — воскликнул доктор Гибет.— Здоровье нашего пациента пока оставляет желать много лучшего. Сейчас мы напишем об этом справку.
Лилия писала, доктор Гибет диктовал: «Заключение о состоянии здоровья. Настоящим удостоверяю, что мой пациент Анатол Скулте после перенесенного им общего потрясения организма и кровоизлияния в мозг (инсульта) по-прежнему находится в тяжелом состоянии и нуждается в отдыхе, покое и систематическом лечении. Выдано для предъявления в полицию. Доктор Гибет».
Лилия Земдега ушла перепечатать справку, мы с доктором остались вдвоем. Его пальцы беспокойно барабанили по столу. Наконец он сказал:
— Господин Скулте, должен вас предупредить, что подобную справку выдаю вам в последний раз. Извините, иначе не могу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128