А скажите, сеньор, вы видали хоть одного русского? Какие они из себя? Почему их все называют красными?
— Пошли,— торопил я его.— Скоро утро.
— Вон уже источник видать,— сказал пленный. Одной рукой опираясь на трость, другой на плечо
пленного, я шел теперь быстрее, уверенней. Мы достигли пологого склона, это тоже облегчало продвижение. Земля была бурая, сухая, твердая и гремела под ногами, словно засохшая бычья шкура. С треском ломались какие-то стебли, колючки жалили сквозь веревочные подошвы. Неимоверная усталость, безразличие постепенно подступали ко мне. Пленник, видимо, почувствовал это. Он сказал:
— Тяжко, да? Ну, потерпите немного, у источника отдохнем.
— Ничего,— ответил я.— Как-нибудь...
На Сьерра-де-Польо время от времени рвались снаряды. Хорошо, что Борис стрелял. Если бы не он, нас давно бы настигли.
Рука, сжимавшая пистолет, совсем онемела.
— Дай поменяю плечо,— сказал я пленному.
Я переложил трость в другую руку, он подставил другое плечо.
— Положили бы в карман пистолет! — сказал пленный.— Так вам будет легче.
— Ничего,— ответил я.— Он не мешает.
— Вы боитесь?
Я смутился. Может, и правда мне нечего опасаться? Но вдруг это хитрость? Вдруг он воспользуется моей доверчивостью? Нет, пистолет я не спрячу в карман. Пусть думает обо мне что угодно.
— Вы боитесь? — повторил он.
— Да,— ответил я. — На войне всегда надо быть начеку.
— Теперь-то уж за нами не погонятся,— успокаивал меня пленный.— Если бы нас заметили, мы бы далеко не ушли.
— Как тебя звать? — спросил я, чтобы прервать никчемный разговор, и пленный ответил:
— Фернандо. А вас, сеньор?
— Анатолио.
— Так вы говорите, сеньор Анатолио, меня не расстреляют?
— Я же сказал, мы пленных не расстреливаем.
— Но вдруг возьмут и расстреляют?
— Не расстреляют.
— Если б наши не боялись, к вам бы многие перешли.
— Чего ж они боятся?
— Видите, в чем дело, сеньор Анатолио, если б я сам перешел к вам и вы меня бы не расстреляли, то фашисты расстреляли бы мою семью.
— Неужели они расстреляют твою семью?
— Нет, теперь не расстреляют. Они поймут, что меня взяли в плен. Но вот если бы я сам перешел...
— А где твоя семья?
— В Фуэнта Овехуне.
— Чудесный городок. С наших высот его хорошо видно.
— Да, отсюда рукой подать. Чудесный, это верно, только народ живет там впроголодь. Да теперь, наверное, везде так. Скорей бы кончилась война! Устал народ, просто сил нет.
— И многие так думают у вас?
— Многие, сеньор, очень многие. Я вот раньше на чужих полях с утра до вечера работал, и то иной раз детишек нечем было накормить. А сейчас и подавно...
Из предрассветного сумрака выплыл кустарник, окружавший источник. Чтобы не упасть, я всей тяжестью навалился на пленного. Я понимал, что ему тяжело, очень тяжело, но что было делать. На последнем
дыхании мы продвигались вперед. Одной рукой он держал меня за пояс — так было удобней и легче,— и я вдруг почувствовал, как его ладонь коснулась рукоятки нагана Хозе в кармане моих брюк. В любой момент он мог его выхватить и пристрелить меня. Но пленный шагал как ни в чем не бывало, изо всех сил поддерживая меня, пот ручьями катился по его лицу, шее.
— Карамба! — воскликнул он.— Наконец-то пришли!
Мы раздвинули заросли. Поодаль лежали сраженные гранатами разведчиков водоносы-мятежники.
— Надо их подальше в кусты оттащить,— сказал Фернандо.— А то скоро солнце начнет припекать.
— Иди,— сказал я, и Фернандо скрылся в зарослях. Скоро он вернулся с большим осколком от глиняного кувшина и сказал:
— Это ребята из нашей пулеметной роты. С младшим, Петере, соседями были. У него в Фуэнте жена и двое ребятишек. А уж голосом ой как славился! Фламенко тянул — заслушаешься! Я похороню его, сеньор.
— Как же похоронишь без лопаты?
— А я вот этим черепком. Прямо в кустиках. Место хорошее, холодок.
— Ладно, иди, я подожду. Только поживей.
— Я мигом. Долго ждать не придется. Фернандо снова ушел. Я черпал ладонями воду, пока
не напился. Вода была студеная, прозрачная. Давно не пил такой вкусной и чистой воды. Потом я решил перевязать свою ногу. Она распухла так, что было страшно смотреть. Я размотал и отбросил в сторону окровавленную марлю, обмыл рану спиртом, наложил стерильный бинт. Остаток спирта разбавил водой и выпил, чтобы заглушить боль. Захотелось курить. Я ощупал карманы, но не нашел табаку. Может, у Фернандо найдется?
— Фернандо! — позвал я.
Из кустов показалось его потное и грязное лицо.
— Что, сеньор?
— У вас не найдется закурить?
— Есть сигареты, сеньор. Только они подмокли от пота.
— Но курить-то их можно?
— Думаю, можно. Возьмите, сеньор.
Спички у меня были свои. Я взял сигарету и с наслаждением закурил.
— А сам не хочешь?
— Не могу, сеньор. Нужно похоронить беднягу Петере.
— Не зови меня сеньором. Зови компаньеро.
— Компаньеро?
— Ну да. Какой я тебе сеньор? Я тебе компаньеро.
— Хорошо, компаньеро, похороню Петере и тут же вернусь. Я уже выкопал могилу.
Фернандо скрылся в кустах, оттуда было слышно, как глиняный черепок скоблит землю, изредка натыкаясь на камни. Казалось, кто-то грызет зубами каменистую почву. Я с наслаждением затягивался сигаретой, чувствуя приятное головокружение. Сквозь листву пробились первые лучи солнца, и сразу стало жарко. Вместе с сумраком из долины отступала прохлада. Из зарослей на солнцепек выползла погреться огромная змея. Свернувшись в клубок, она долго наблюдала за мной застывшим взглядом, потом склонила голову и как будто уснула. Меня тоже одолевала дрема — почти сутки я не сомкнул глаз.
Кажется, я все-таки уснул, а разбудил меня какой-то странный шум. Открыв глаза, я стал свидетелем интересного поединка. Змея обвилась вокруг зеленой горной ящерицы, пытаясь задушить ее. Но ящерица вонзила зубы в шею противницы и не сдавалась. Трудно сказать, чем бы все это кончилось, если бы в пылу сражения они обе не свалились в ручей. Очутившись в воде, они тут же разжали объятия и кинулись в разные стороны. Я докурил сигарету, загасил окурок и снова уснул.
Когда открыл глаза, рядом со мной сидел Фернандо и кусочком марли чистил мой пистолет. Он увлекся этим занятием и не заметил, что я проснулся. Некоторое время я наблюдал за ним, стараясь догадаться, что у него на уме. Но в сером, землистом лице Фернандо я не углядел и тени злого умысла. Оно казалось очень усталым, и только. Я рывком приподнялся, выхватил наган Хозе.
Фернандо вздрогнул от неожиданности и в смущении произнес:
— Компаньеро, вы уронили пистолет в песок. Теперь из него не выстрелишь.
— А ты пробовал?
— Нет, не пробовал.
— Петере похоронил?
— Похоронил. Надо бы жене сообщить, да как теперь сообщишь?
— Не стоит,— сказал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
— Пошли,— торопил я его.— Скоро утро.
— Вон уже источник видать,— сказал пленный. Одной рукой опираясь на трость, другой на плечо
пленного, я шел теперь быстрее, уверенней. Мы достигли пологого склона, это тоже облегчало продвижение. Земля была бурая, сухая, твердая и гремела под ногами, словно засохшая бычья шкура. С треском ломались какие-то стебли, колючки жалили сквозь веревочные подошвы. Неимоверная усталость, безразличие постепенно подступали ко мне. Пленник, видимо, почувствовал это. Он сказал:
— Тяжко, да? Ну, потерпите немного, у источника отдохнем.
— Ничего,— ответил я.— Как-нибудь...
На Сьерра-де-Польо время от времени рвались снаряды. Хорошо, что Борис стрелял. Если бы не он, нас давно бы настигли.
Рука, сжимавшая пистолет, совсем онемела.
— Дай поменяю плечо,— сказал я пленному.
Я переложил трость в другую руку, он подставил другое плечо.
— Положили бы в карман пистолет! — сказал пленный.— Так вам будет легче.
— Ничего,— ответил я.— Он не мешает.
— Вы боитесь?
Я смутился. Может, и правда мне нечего опасаться? Но вдруг это хитрость? Вдруг он воспользуется моей доверчивостью? Нет, пистолет я не спрячу в карман. Пусть думает обо мне что угодно.
— Вы боитесь? — повторил он.
— Да,— ответил я. — На войне всегда надо быть начеку.
— Теперь-то уж за нами не погонятся,— успокаивал меня пленный.— Если бы нас заметили, мы бы далеко не ушли.
— Как тебя звать? — спросил я, чтобы прервать никчемный разговор, и пленный ответил:
— Фернандо. А вас, сеньор?
— Анатолио.
— Так вы говорите, сеньор Анатолио, меня не расстреляют?
— Я же сказал, мы пленных не расстреливаем.
— Но вдруг возьмут и расстреляют?
— Не расстреляют.
— Если б наши не боялись, к вам бы многие перешли.
— Чего ж они боятся?
— Видите, в чем дело, сеньор Анатолио, если б я сам перешел к вам и вы меня бы не расстреляли, то фашисты расстреляли бы мою семью.
— Неужели они расстреляют твою семью?
— Нет, теперь не расстреляют. Они поймут, что меня взяли в плен. Но вот если бы я сам перешел...
— А где твоя семья?
— В Фуэнта Овехуне.
— Чудесный городок. С наших высот его хорошо видно.
— Да, отсюда рукой подать. Чудесный, это верно, только народ живет там впроголодь. Да теперь, наверное, везде так. Скорей бы кончилась война! Устал народ, просто сил нет.
— И многие так думают у вас?
— Многие, сеньор, очень многие. Я вот раньше на чужих полях с утра до вечера работал, и то иной раз детишек нечем было накормить. А сейчас и подавно...
Из предрассветного сумрака выплыл кустарник, окружавший источник. Чтобы не упасть, я всей тяжестью навалился на пленного. Я понимал, что ему тяжело, очень тяжело, но что было делать. На последнем
дыхании мы продвигались вперед. Одной рукой он держал меня за пояс — так было удобней и легче,— и я вдруг почувствовал, как его ладонь коснулась рукоятки нагана Хозе в кармане моих брюк. В любой момент он мог его выхватить и пристрелить меня. Но пленный шагал как ни в чем не бывало, изо всех сил поддерживая меня, пот ручьями катился по его лицу, шее.
— Карамба! — воскликнул он.— Наконец-то пришли!
Мы раздвинули заросли. Поодаль лежали сраженные гранатами разведчиков водоносы-мятежники.
— Надо их подальше в кусты оттащить,— сказал Фернандо.— А то скоро солнце начнет припекать.
— Иди,— сказал я, и Фернандо скрылся в зарослях. Скоро он вернулся с большим осколком от глиняного кувшина и сказал:
— Это ребята из нашей пулеметной роты. С младшим, Петере, соседями были. У него в Фуэнте жена и двое ребятишек. А уж голосом ой как славился! Фламенко тянул — заслушаешься! Я похороню его, сеньор.
— Как же похоронишь без лопаты?
— А я вот этим черепком. Прямо в кустиках. Место хорошее, холодок.
— Ладно, иди, я подожду. Только поживей.
— Я мигом. Долго ждать не придется. Фернандо снова ушел. Я черпал ладонями воду, пока
не напился. Вода была студеная, прозрачная. Давно не пил такой вкусной и чистой воды. Потом я решил перевязать свою ногу. Она распухла так, что было страшно смотреть. Я размотал и отбросил в сторону окровавленную марлю, обмыл рану спиртом, наложил стерильный бинт. Остаток спирта разбавил водой и выпил, чтобы заглушить боль. Захотелось курить. Я ощупал карманы, но не нашел табаку. Может, у Фернандо найдется?
— Фернандо! — позвал я.
Из кустов показалось его потное и грязное лицо.
— Что, сеньор?
— У вас не найдется закурить?
— Есть сигареты, сеньор. Только они подмокли от пота.
— Но курить-то их можно?
— Думаю, можно. Возьмите, сеньор.
Спички у меня были свои. Я взял сигарету и с наслаждением закурил.
— А сам не хочешь?
— Не могу, сеньор. Нужно похоронить беднягу Петере.
— Не зови меня сеньором. Зови компаньеро.
— Компаньеро?
— Ну да. Какой я тебе сеньор? Я тебе компаньеро.
— Хорошо, компаньеро, похороню Петере и тут же вернусь. Я уже выкопал могилу.
Фернандо скрылся в кустах, оттуда было слышно, как глиняный черепок скоблит землю, изредка натыкаясь на камни. Казалось, кто-то грызет зубами каменистую почву. Я с наслаждением затягивался сигаретой, чувствуя приятное головокружение. Сквозь листву пробились первые лучи солнца, и сразу стало жарко. Вместе с сумраком из долины отступала прохлада. Из зарослей на солнцепек выползла погреться огромная змея. Свернувшись в клубок, она долго наблюдала за мной застывшим взглядом, потом склонила голову и как будто уснула. Меня тоже одолевала дрема — почти сутки я не сомкнул глаз.
Кажется, я все-таки уснул, а разбудил меня какой-то странный шум. Открыв глаза, я стал свидетелем интересного поединка. Змея обвилась вокруг зеленой горной ящерицы, пытаясь задушить ее. Но ящерица вонзила зубы в шею противницы и не сдавалась. Трудно сказать, чем бы все это кончилось, если бы в пылу сражения они обе не свалились в ручей. Очутившись в воде, они тут же разжали объятия и кинулись в разные стороны. Я докурил сигарету, загасил окурок и снова уснул.
Когда открыл глаза, рядом со мной сидел Фернандо и кусочком марли чистил мой пистолет. Он увлекся этим занятием и не заметил, что я проснулся. Некоторое время я наблюдал за ним, стараясь догадаться, что у него на уме. Но в сером, землистом лице Фернандо я не углядел и тени злого умысла. Оно казалось очень усталым, и только. Я рывком приподнялся, выхватил наган Хозе.
Фернандо вздрогнул от неожиданности и в смущении произнес:
— Компаньеро, вы уронили пистолет в песок. Теперь из него не выстрелишь.
— А ты пробовал?
— Нет, не пробовал.
— Петере похоронил?
— Похоронил. Надо бы жене сообщить, да как теперь сообщишь?
— Не стоит,— сказал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128