Но все, казалось, выветрилось из головы или рухнуло в темную пропасть забвения.
— За что вас арестовали? — спросил доктор, видимо, желая прямым и внезапным вопросом расшевелить мои вялые мысли.
— Разве я был арестован? Да нет же!
— Вас привезли сюда из тюремной больницы,— спокойно сказал доктор Гибет.— Там бы вы вряд ли выжили. Госпожа Юдина внесла за вас залог.
— За что, почему?
— А вы подумайте!
— Ничего не понимаю...
— Попробуйте вспомнить.
— Но я никогда не сидел в тюрьме.
— Вас привезли к нам из тюремной больницы, вы были без сознания,— так же спокойно повторил доктор Гибет и добродушно добавил: — Меня-то вам бояться нечего. Я не следователь, я врач и озабочен только вашим здоровьем. Я хочу одного: поскорее поставить вас на ноги. А для этого вы должны вспомнить все, что с вами произошло...
— За что меня арестовали?
— Об этом я вас и спрашиваю. Можете не посвящать меня в детали. Мне важно знать причину. Тем самым вы значительно облегчите мою задачу, задачу врача. Это в ваших же интересах. Попробуйте вспомнить, как это случилось и при каких обстоятельствах вы потеряли сознание...
Яркий солнечный свет назойливо лез в глаза, и я попросил опустить шторы. Лилия Земдега бесшумно скользнула к подоконнику, развязала шнурок. Палата погрузилась в желтоватый полумрак. Я рылся в памяти, стараясь припомнить, как меня арестовали, как я попал в тюрьму, а оттуда в частную клинику доктора Тибета. Стояла тишина. Я отчетливо слышал, как на руке доктора тикали золотые часы. Он не спускал с меня пристального взгляда и все повторял:
— Попробуйте вспомнить... Попробуйте вспомнить... Попробуйте вспомнить...
Я весь перенесся в прошлое. И вдруг туман, застилавший память, рассеялся, сознание прояснилось, и я вспомнил, вспомнил все до последней мелочи!
— Попробуйте вспомнить,— все еще уговаривал меня доктор.
Слова, слетевшие с моих губ, прозвучали радостным воплем:
— Я вспомнил! Я вспомнил!
Доктор улыбнулся и погладил мой лоб.
— За что вас арестовали? Как вы попали в тюрьму?
— Простите... этого я не могу рассказать. Помолчав немного, доктор спросил:
— Где вас так избили? У вас все тело в синяках.
— Меня били в тюрьме,— ответил я.
— Какой ужас!
— Меня засунули в мокрый мешок...
— Чтобы скрыть отеки?
— Наверное. Они засунули меня в мокрый мешок и били резиновыми дубинками. Когда мешок высох, окатили его холодной водой и продолжали бить.
— Звери!
— Что было дальше, не помню. Кажется, я потерял сознание.
— Что было дальше, мне известно. Под залог вас отпустили на свободу. Из тюремной больницы доставили ко мне. Там бы вы просто погибли. Да и здесь ваша жизнь была на волоске. Почти месяц мы вас поддерживали искусственным питанием. Теперь самое страшное позади. Теперь вам надо поправляться, укреплять свои нервы, и тогда... словом, все пойдет по-старому.
— Все пойдет по-старому? — переспросил я.
— Да, да, все по-старому. Разумеется, ваше дело не прекращено. Сначала у постели дежурил полицейский. Но я попросил... Я поручился за вас, пока вы у меня в клинике...
— Спасибо,— тихо ответил я. Доктор продолжал:
— Как только вас выпишем, должны будете зарегистрироваться в полиции и регулярно являться ко мне на осмотр. Когда сочту вас вполне здоровым, вам предстоит встретиться с прокурором.
— И вернуться в тюрьму?
— Вероятно. Ведь вас хотят судить.
Я смотрел в потолок и думал о своем будущем. Значит, меня ждет тюрьма. И все начнется сначала...
Словно разгадав мои мрачные мысли, доктор Гибет сказал:
— Я сделаю все, что в моих силах. Я постараюсь продлить лечение. Справку о вашем выздоровлении выдам как можно позже. И все-таки когда-то я вынужден буду это сделать. Поймите мое положение и не судите слишком строго.
— Я понимаю, господин Гибет. Благодарю вас! Доктор укрыл меня и собрался уходить, но, вспомнив
что-то, остановился.
— Я обещал полиции никого не допускать к вам. О вашем здоровье ежедневно справляется госпожа
Юдина. Она обрадуется, узнав, что к вам вернулось сознание.
За стеной кто-то застонал. Сестра Земдега вышла.
— Вы не могли бы ей позвонить? — спросил я.
— Госпожа Юдина просила ей не звонить. Не желает посвящать родителей. Но она заходит сюда почти каждый день. Звонил также какой-то мужчина, ваш Друг.
— Борис Эндруп?
— Он не назвал себя. Был сильно озабочен вашим здоровьем.
«Конечно, это Борис»,— подумал я, когда доктор Тибет, бесшумно прикрыв за собой дверь, вышел из палаты. Это он — друг детства, мой однокашник. При мысли о Борисе сердце наполнилось гордостью. Вряд ли он верил, что я выдержу до конца. Но я выдержал.
Мы росли в захолустном местечке Курземе. Отец Бориса Эндрупа был кузнецом, да и сам Борис еще подростком приноровился к тяжелому кузнечному молоту. Он рано возмужал, стал похож на отца — такой же замкнутый, грузный и неуклюжий. Уже в школе пристрастился к чтению и во мне сумел пробудить жажду знаний.
Моя жизнь была более беспечной, беззаботной. Отец был врачом волости. Я рос под нестрогим отцовским оком — мать умерла, когда я был совсем маленький. Отец баловал меня и всеми силами старался оградить от физического труда, чтобы я, не дай бог, не повредил свои руки — бесценный клад для будущего волостного лекаря. Все работы по дому выполняла служанка, а я почитывал книжки. Но чем дальше углублялся я в их таинственный мир, тем ничтожнее казалось мне будущее, уготованное отцом. Ну чего он сам достиг за всю свою жизнь? Перевязывал обрубленные топорами пальцы, врачевал проколотые гвоздями пятки, прописывал пилюли от гриппа и насморка — словом, влачил жалкую, скучную жизнь волостного лекаря, постепенно забывая то, что когда-то узнал в институте. Чтобы собрать достаточно денег на мое образование, он годами обирал пациентов, прописывая им в десять раз больше лекарств, чем следовало. За свои старания в конце каждого месяца он получал от аптекаря небольшие комиссионные. Разве могла увлечь такая перспектива? Нет, мне не хотелось идти по стопам отца» Когда мы с Борисом, окончив уездную гимназию, прибыли в Ригу, я, правда, поступил по настоянию отца на медицинский факультет, но тогда же дал себе слово, что никогда не стану преемником его жалкой карьеры. Мечты уносили меня дальше и выше. Я твердо решил посвятить себя науке и своим трудом, подобно Пастеру, спасать человечество от страшных болезней.
Борис Эндруп вопреки желанию отца, мечтавшего, чтобы он стал инженером, избрал историю и филологию.
В первые два года нашей жизни в Риге мы снимали с ним на двоих меблированную комнату. Борис все больше углублялся в литературу, философию, штудировал историю, законы общественного развития, а я занимался вирусами, препарировал трупы в анатомичке, дышал хлороформом в клинике и слушал вопли несчастных больных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
— За что вас арестовали? — спросил доктор, видимо, желая прямым и внезапным вопросом расшевелить мои вялые мысли.
— Разве я был арестован? Да нет же!
— Вас привезли сюда из тюремной больницы,— спокойно сказал доктор Гибет.— Там бы вы вряд ли выжили. Госпожа Юдина внесла за вас залог.
— За что, почему?
— А вы подумайте!
— Ничего не понимаю...
— Попробуйте вспомнить.
— Но я никогда не сидел в тюрьме.
— Вас привезли к нам из тюремной больницы, вы были без сознания,— так же спокойно повторил доктор Гибет и добродушно добавил: — Меня-то вам бояться нечего. Я не следователь, я врач и озабочен только вашим здоровьем. Я хочу одного: поскорее поставить вас на ноги. А для этого вы должны вспомнить все, что с вами произошло...
— За что меня арестовали?
— Об этом я вас и спрашиваю. Можете не посвящать меня в детали. Мне важно знать причину. Тем самым вы значительно облегчите мою задачу, задачу врача. Это в ваших же интересах. Попробуйте вспомнить, как это случилось и при каких обстоятельствах вы потеряли сознание...
Яркий солнечный свет назойливо лез в глаза, и я попросил опустить шторы. Лилия Земдега бесшумно скользнула к подоконнику, развязала шнурок. Палата погрузилась в желтоватый полумрак. Я рылся в памяти, стараясь припомнить, как меня арестовали, как я попал в тюрьму, а оттуда в частную клинику доктора Тибета. Стояла тишина. Я отчетливо слышал, как на руке доктора тикали золотые часы. Он не спускал с меня пристального взгляда и все повторял:
— Попробуйте вспомнить... Попробуйте вспомнить... Попробуйте вспомнить...
Я весь перенесся в прошлое. И вдруг туман, застилавший память, рассеялся, сознание прояснилось, и я вспомнил, вспомнил все до последней мелочи!
— Попробуйте вспомнить,— все еще уговаривал меня доктор.
Слова, слетевшие с моих губ, прозвучали радостным воплем:
— Я вспомнил! Я вспомнил!
Доктор улыбнулся и погладил мой лоб.
— За что вас арестовали? Как вы попали в тюрьму?
— Простите... этого я не могу рассказать. Помолчав немного, доктор спросил:
— Где вас так избили? У вас все тело в синяках.
— Меня били в тюрьме,— ответил я.
— Какой ужас!
— Меня засунули в мокрый мешок...
— Чтобы скрыть отеки?
— Наверное. Они засунули меня в мокрый мешок и били резиновыми дубинками. Когда мешок высох, окатили его холодной водой и продолжали бить.
— Звери!
— Что было дальше, не помню. Кажется, я потерял сознание.
— Что было дальше, мне известно. Под залог вас отпустили на свободу. Из тюремной больницы доставили ко мне. Там бы вы просто погибли. Да и здесь ваша жизнь была на волоске. Почти месяц мы вас поддерживали искусственным питанием. Теперь самое страшное позади. Теперь вам надо поправляться, укреплять свои нервы, и тогда... словом, все пойдет по-старому.
— Все пойдет по-старому? — переспросил я.
— Да, да, все по-старому. Разумеется, ваше дело не прекращено. Сначала у постели дежурил полицейский. Но я попросил... Я поручился за вас, пока вы у меня в клинике...
— Спасибо,— тихо ответил я. Доктор продолжал:
— Как только вас выпишем, должны будете зарегистрироваться в полиции и регулярно являться ко мне на осмотр. Когда сочту вас вполне здоровым, вам предстоит встретиться с прокурором.
— И вернуться в тюрьму?
— Вероятно. Ведь вас хотят судить.
Я смотрел в потолок и думал о своем будущем. Значит, меня ждет тюрьма. И все начнется сначала...
Словно разгадав мои мрачные мысли, доктор Гибет сказал:
— Я сделаю все, что в моих силах. Я постараюсь продлить лечение. Справку о вашем выздоровлении выдам как можно позже. И все-таки когда-то я вынужден буду это сделать. Поймите мое положение и не судите слишком строго.
— Я понимаю, господин Гибет. Благодарю вас! Доктор укрыл меня и собрался уходить, но, вспомнив
что-то, остановился.
— Я обещал полиции никого не допускать к вам. О вашем здоровье ежедневно справляется госпожа
Юдина. Она обрадуется, узнав, что к вам вернулось сознание.
За стеной кто-то застонал. Сестра Земдега вышла.
— Вы не могли бы ей позвонить? — спросил я.
— Госпожа Юдина просила ей не звонить. Не желает посвящать родителей. Но она заходит сюда почти каждый день. Звонил также какой-то мужчина, ваш Друг.
— Борис Эндруп?
— Он не назвал себя. Был сильно озабочен вашим здоровьем.
«Конечно, это Борис»,— подумал я, когда доктор Тибет, бесшумно прикрыв за собой дверь, вышел из палаты. Это он — друг детства, мой однокашник. При мысли о Борисе сердце наполнилось гордостью. Вряд ли он верил, что я выдержу до конца. Но я выдержал.
Мы росли в захолустном местечке Курземе. Отец Бориса Эндрупа был кузнецом, да и сам Борис еще подростком приноровился к тяжелому кузнечному молоту. Он рано возмужал, стал похож на отца — такой же замкнутый, грузный и неуклюжий. Уже в школе пристрастился к чтению и во мне сумел пробудить жажду знаний.
Моя жизнь была более беспечной, беззаботной. Отец был врачом волости. Я рос под нестрогим отцовским оком — мать умерла, когда я был совсем маленький. Отец баловал меня и всеми силами старался оградить от физического труда, чтобы я, не дай бог, не повредил свои руки — бесценный клад для будущего волостного лекаря. Все работы по дому выполняла служанка, а я почитывал книжки. Но чем дальше углублялся я в их таинственный мир, тем ничтожнее казалось мне будущее, уготованное отцом. Ну чего он сам достиг за всю свою жизнь? Перевязывал обрубленные топорами пальцы, врачевал проколотые гвоздями пятки, прописывал пилюли от гриппа и насморка — словом, влачил жалкую, скучную жизнь волостного лекаря, постепенно забывая то, что когда-то узнал в институте. Чтобы собрать достаточно денег на мое образование, он годами обирал пациентов, прописывая им в десять раз больше лекарств, чем следовало. За свои старания в конце каждого месяца он получал от аптекаря небольшие комиссионные. Разве могла увлечь такая перспектива? Нет, мне не хотелось идти по стопам отца» Когда мы с Борисом, окончив уездную гимназию, прибыли в Ригу, я, правда, поступил по настоянию отца на медицинский факультет, но тогда же дал себе слово, что никогда не стану преемником его жалкой карьеры. Мечты уносили меня дальше и выше. Я твердо решил посвятить себя науке и своим трудом, подобно Пастеру, спасать человечество от страшных болезней.
Борис Эндруп вопреки желанию отца, мечтавшего, чтобы он стал инженером, избрал историю и филологию.
В первые два года нашей жизни в Риге мы снимали с ним на двоих меблированную комнату. Борис все больше углублялся в литературу, философию, штудировал историю, законы общественного развития, а я занимался вирусами, препарировал трупы в анатомичке, дышал хлороформом в клинике и слушал вопли несчастных больных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128