Когда Орг дошел до почты, находившейся на расстоянии двухсот метров, ему вдруг стало нестерпимо жаль упущенного везения в игре. В этот момент в кармане у него насчитывалось 68 пятицентовых медных монет.
По дороге из ресторана к почте Л. Ярвис неоднократно обращал внимание милиционера на несправедливость происшедшего, апеллируя в числе прочего и к тому, что он с давних пор знаком Р. Оргу и тому должно быть, без сомнения, известно, что он никакой не злостный нарушитель порядка.
Перед дверью почты Р. Орг остановился, почесал затылок и неожиданно дал Л. Ярвису под зад ногой, сказав:
— Черт с тобой. Убирайся с глаз моих, чюбы и дурного запаха не было! И смотри, больше в поселке не показывайся!
Л. Ярвис от полученного удара упал на четвереньки, но тут же вскочил и, не оглядываясь, бегом покинул место происшествия. Р. Орг вернулся в фойе ресторана и продолжал играть в монетный автомат. Когда он уходил при закрытии ресторана, в 23.00, в кармане у него было всего три пятицентовые металлические монеты, то есть на пять монет меньше, чем вечером, при появлении в ресторане.
На следующий день, 25 ноября 1940 года, на территории Эстонской ССР вступили в обращение денежные знаки Советского Союза - червонцы, рубли и копейки.
22
Яан Орг догнал колонну полка в то время, когда хвост ее застыл на месте. Впереди что-то случилось. Однако тишина раннего утра оставалась безмятежной, птицы щебетали, и никто ничего не мог предположить. Просто пришел очередной приказ: остановиться. Яан решил следовать вдоль колонны дальше, пока не найдет штаб полка.
Полк совершал ночной переход. Уже некоторое время войска старались двигаться по возможности ночью, чтобы избежать ненужных потерь и промедлений, которые возникали из-за воздушных налетов. Ночью к тому же не мучила жара, которая днем снижала скорость передвижения. В связи с этим выявилось еще одно из преимуществ пехотинцев: они в пути не нуждались в фарах, которые требовалось затемнять!
Впереди показалась деревня. На карте, подаренной капитаном Калниньшем, ее уже не было, так что Яану с сожалением пришлось свернуть испещренный знаками лист, отложить его, а свой маршрут он заучил по карте командира дивизии, и память теперь подсказала, что перед ними должна быть деревня Гусево. На некотором удалении от деревни стоял обоз первого батальона, дальше дорога выглядела безлюдной, строевых подразделений не было видно. От ездовых он узнал, что батальон ушел вперед, в деревню, а обозу приказано дожидаться, пока не разрешат следовать дальше.
Лошади фыркали и по привычке тянули шеи к обочине, где росли длинные, высохшие и припорошенные пылью травинки. Некоторые лошади успели схватить клок травы и теперь аппетитно жевали, серые жесткие стебли торчали у них промеж губ.
Ездовые — народ особый. Для них любая остановка в пути означала отдых, который следовало тут же использовать, пусть задержка была хоть минутной. Кто сидел, свесив ноги с повозки, кто, наоборот, растянулся на возу. Кое-кто похаживал вокруг повозки, поправлял поклажу или подтягивал чересседельник. Яан видел, что ездовые устали, как и лошади, большинство из которых стояли понуро свесив морды и расслабив ноги. Последние недели вымотали их. Дороги все продолжались, расходились и тянулись бесконечно на восток, и ничто не предвещало более продолжительной остановки.
Прежде чем ехать дальше, Яан осмотрел деревню в бинокль. Сквозь ясные цеисовские призмы до сложенных из посеревших бревен домов было рукой подать. Потом он заметил между домами и военных. Это были свои, в защитного цвета форме, они передвигались группами, с винтовками наизготовку. Из открытой двери домика, оказавшегося в окулярах бинокля, по одному высыпали люди в мундирах незнакомого мышиного цвета, френчи расстегнуты, и белые исподние рубашки на виду, все они неуклюже держали руки над головой.
В это время где-то на дальнем краю деревни, остававшемся вне поля зрения бинокля, вдруг разразилась ожесточенная стрельба. Это была единсгвенная вспышка. Сперва дал очередь пистолет-пулемет, затем последовал частый винтовочный огонь. Стрельба продолжалась едва ли больше минуты. И снова все стихло, будто в деревне и не было никаких солдат.
Яан решил ехать дальше. Необычность положения подогревала любопытство. По всем приметам полк оставался в деревне все же хозяином положения.
На деревенскую площадь Яан прибыл как раз в то время, когда командир полка майор Астахов проводил там допрос пленного офицера. Офицера тоже подняли со сна, на нижнее белье был наброшен незастегнутый мундир, который украшали погоны из плетеных галунов, немец был без головного убора, темные вьющиеся волосы спутаны. У него были глубоко посаженные глаза под слегка залысенным лбом и большой орлиный нос, придававший его профилю хищное выражение.
Сержант, которого командир полка взял к себе в переводчики, говорил на немецком языке с таким трудом и со столь ужасающим произношением, что немец, казалось, вовсе не понимал его. Яан, учившийся языку в гимназии и совершенствовавший его в военном училище, знал немецкий превосходно и добровольно вызвался в помощники. Первый пленный офицер! Правда, тут же выяснилось, что для него будет непомерным трудом переводить ответы немца на русский язык, но отступать было уже поздно.
— Ваша фамилия и звание? — спросил командир полка.
— Майор Ротвейлер, командир сто двадцать второй отдельной роты.
— Ваше задание?
— Двигаться в направлении Сольцы в распоряжение начальника тыла восьмой моторизованной дивизии оберста фон Кёлера.
— Точнее, какие задания вы выполняли?
Немец молчал. Думая, что, может, он что-нибудь не так сказал, Яан повторил вопрос медленно и отчетливо, на что майор едва разнял свои сжатые губы и ледяным тоном объявил:
— Не трудитесь, больше вам ничего не скажу. Я немецкий офицер! Он вскинул голову.
— Черт с ним, пусть изображает из себя неподкупного рыцаря,— махнул рукой командир полка.— Тоже мне песнь о Нибелунгах! Скажите ему, что дальше он будет говорить там, куда его сейчас отправят.
Немец выслушал Яана с тем же выражением лица и заявил тоном, не терпящим возражения:
— У меня есть легковой автомобиль, я требую, чтобы меня отвезли на нем в вышестоящий штаб. Имейте в виду, что офицер моего ранга в германской армии пешком не ходит.
Когда Яан перевел, майор Астахов разразился смехом.
— Скажите ему, что у нас в плену и генералы пешком ходят. Пойдет и он. Своя вина, кто ему велел попадать в плен! Я сейчас сам позаимствую на время его машину, мне требуется очень срочно догнать его начальство, оберста Кёлера-Мёлера, и ухватить его за ляжку, не то сбежит еще, у него ведь тоже машина имеется!
Немец прикусил губу, и лицо его обрело выражение капризного ребенка
— Пешком я никуда не пойду!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129
По дороге из ресторана к почте Л. Ярвис неоднократно обращал внимание милиционера на несправедливость происшедшего, апеллируя в числе прочего и к тому, что он с давних пор знаком Р. Оргу и тому должно быть, без сомнения, известно, что он никакой не злостный нарушитель порядка.
Перед дверью почты Р. Орг остановился, почесал затылок и неожиданно дал Л. Ярвису под зад ногой, сказав:
— Черт с тобой. Убирайся с глаз моих, чюбы и дурного запаха не было! И смотри, больше в поселке не показывайся!
Л. Ярвис от полученного удара упал на четвереньки, но тут же вскочил и, не оглядываясь, бегом покинул место происшествия. Р. Орг вернулся в фойе ресторана и продолжал играть в монетный автомат. Когда он уходил при закрытии ресторана, в 23.00, в кармане у него было всего три пятицентовые металлические монеты, то есть на пять монет меньше, чем вечером, при появлении в ресторане.
На следующий день, 25 ноября 1940 года, на территории Эстонской ССР вступили в обращение денежные знаки Советского Союза - червонцы, рубли и копейки.
22
Яан Орг догнал колонну полка в то время, когда хвост ее застыл на месте. Впереди что-то случилось. Однако тишина раннего утра оставалась безмятежной, птицы щебетали, и никто ничего не мог предположить. Просто пришел очередной приказ: остановиться. Яан решил следовать вдоль колонны дальше, пока не найдет штаб полка.
Полк совершал ночной переход. Уже некоторое время войска старались двигаться по возможности ночью, чтобы избежать ненужных потерь и промедлений, которые возникали из-за воздушных налетов. Ночью к тому же не мучила жара, которая днем снижала скорость передвижения. В связи с этим выявилось еще одно из преимуществ пехотинцев: они в пути не нуждались в фарах, которые требовалось затемнять!
Впереди показалась деревня. На карте, подаренной капитаном Калниньшем, ее уже не было, так что Яану с сожалением пришлось свернуть испещренный знаками лист, отложить его, а свой маршрут он заучил по карте командира дивизии, и память теперь подсказала, что перед ними должна быть деревня Гусево. На некотором удалении от деревни стоял обоз первого батальона, дальше дорога выглядела безлюдной, строевых подразделений не было видно. От ездовых он узнал, что батальон ушел вперед, в деревню, а обозу приказано дожидаться, пока не разрешат следовать дальше.
Лошади фыркали и по привычке тянули шеи к обочине, где росли длинные, высохшие и припорошенные пылью травинки. Некоторые лошади успели схватить клок травы и теперь аппетитно жевали, серые жесткие стебли торчали у них промеж губ.
Ездовые — народ особый. Для них любая остановка в пути означала отдых, который следовало тут же использовать, пусть задержка была хоть минутной. Кто сидел, свесив ноги с повозки, кто, наоборот, растянулся на возу. Кое-кто похаживал вокруг повозки, поправлял поклажу или подтягивал чересседельник. Яан видел, что ездовые устали, как и лошади, большинство из которых стояли понуро свесив морды и расслабив ноги. Последние недели вымотали их. Дороги все продолжались, расходились и тянулись бесконечно на восток, и ничто не предвещало более продолжительной остановки.
Прежде чем ехать дальше, Яан осмотрел деревню в бинокль. Сквозь ясные цеисовские призмы до сложенных из посеревших бревен домов было рукой подать. Потом он заметил между домами и военных. Это были свои, в защитного цвета форме, они передвигались группами, с винтовками наизготовку. Из открытой двери домика, оказавшегося в окулярах бинокля, по одному высыпали люди в мундирах незнакомого мышиного цвета, френчи расстегнуты, и белые исподние рубашки на виду, все они неуклюже держали руки над головой.
В это время где-то на дальнем краю деревни, остававшемся вне поля зрения бинокля, вдруг разразилась ожесточенная стрельба. Это была единсгвенная вспышка. Сперва дал очередь пистолет-пулемет, затем последовал частый винтовочный огонь. Стрельба продолжалась едва ли больше минуты. И снова все стихло, будто в деревне и не было никаких солдат.
Яан решил ехать дальше. Необычность положения подогревала любопытство. По всем приметам полк оставался в деревне все же хозяином положения.
На деревенскую площадь Яан прибыл как раз в то время, когда командир полка майор Астахов проводил там допрос пленного офицера. Офицера тоже подняли со сна, на нижнее белье был наброшен незастегнутый мундир, который украшали погоны из плетеных галунов, немец был без головного убора, темные вьющиеся волосы спутаны. У него были глубоко посаженные глаза под слегка залысенным лбом и большой орлиный нос, придававший его профилю хищное выражение.
Сержант, которого командир полка взял к себе в переводчики, говорил на немецком языке с таким трудом и со столь ужасающим произношением, что немец, казалось, вовсе не понимал его. Яан, учившийся языку в гимназии и совершенствовавший его в военном училище, знал немецкий превосходно и добровольно вызвался в помощники. Первый пленный офицер! Правда, тут же выяснилось, что для него будет непомерным трудом переводить ответы немца на русский язык, но отступать было уже поздно.
— Ваша фамилия и звание? — спросил командир полка.
— Майор Ротвейлер, командир сто двадцать второй отдельной роты.
— Ваше задание?
— Двигаться в направлении Сольцы в распоряжение начальника тыла восьмой моторизованной дивизии оберста фон Кёлера.
— Точнее, какие задания вы выполняли?
Немец молчал. Думая, что, может, он что-нибудь не так сказал, Яан повторил вопрос медленно и отчетливо, на что майор едва разнял свои сжатые губы и ледяным тоном объявил:
— Не трудитесь, больше вам ничего не скажу. Я немецкий офицер! Он вскинул голову.
— Черт с ним, пусть изображает из себя неподкупного рыцаря,— махнул рукой командир полка.— Тоже мне песнь о Нибелунгах! Скажите ему, что дальше он будет говорить там, куда его сейчас отправят.
Немец выслушал Яана с тем же выражением лица и заявил тоном, не терпящим возражения:
— У меня есть легковой автомобиль, я требую, чтобы меня отвезли на нем в вышестоящий штаб. Имейте в виду, что офицер моего ранга в германской армии пешком не ходит.
Когда Яан перевел, майор Астахов разразился смехом.
— Скажите ему, что у нас в плену и генералы пешком ходят. Пойдет и он. Своя вина, кто ему велел попадать в плен! Я сейчас сам позаимствую на время его машину, мне требуется очень срочно догнать его начальство, оберста Кёлера-Мёлера, и ухватить его за ляжку, не то сбежит еще, у него ведь тоже машина имеется!
Немец прикусил губу, и лицо его обрело выражение капризного ребенка
— Пешком я никуда не пойду!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129