— Тут проходили и русские дивизии, и латышские, их даже больше было.
— Нет, сыночки,— стоял на своем старик.— Я сам ходил хоронить. Ваши они все в желтых сапогах... Как один, молодые высокие ребята в желтых сапогах.
Воспоминание это сжало сердце и уже второй день не давало Эрвину покоя. Желание есть пропало, кусок в горло не лез.
Эрвин поднялся из-за стола и молча, под вопросительным взглядом повара, пошел от всех в сторону, к опушке леса, откуда с неожиданным простором открылось звонкое, уже подернутое желтизной ржаное поле. Он шел и шел, пока между ним и рожью остались лишь два тоненьких молодых деревца, затем медленно опустился к большой сосне и прислонился спиной к шершавому стволу. Дерево от долгой жары было насквозь прогревшееся, это живительное тепло еще более опечалило Эрвина, вспомнились люди, которых уже не было, которые уже не стояли между ними и бездной.
Было непривычно тихо для войны.
Эрвин достал свою флягу, отвернул пробку и выпил глоток спирта. Спирт резко обжег рот и горло, потрескавшиеся губы горели огнем. Он подождал немного, голова оставалась ясной. Голубое, бездонное и безоблачное небо над светлым полем ржи вызывало какое-то чувство бестелесности, словно он мог тут же, только захоти, взлететь и легко парить над этой волнистой летней землей — земля эта казалась такой же знакомой, как и на пригорке за родной деревней, хотя та деревня и осталась за несчетными полями да лесами.
Он пил спирт и поминал про себя всех тех, кого уже не было в живых. Снова и снова он подносил фляжку ко рту, спирт по-прежнему обжигал, но не пьянил, острая боль за погибших товарищей не отпускала ни на миг, она не меркла и не утихала. Чувство невосполнимой потери навалилось и подмяло его.
Эрвин сидел перед ржаным полем, которое в отдалении постепенно уходило под уклон, и смотрел через это русское поле на запад, туда, где немыслимо далеко осталась Эстония. Возле него валялась пустая фляга, но голова у Эрвина была совершенно ясной.
Война шла тридцатый день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129
— Нет, сыночки,— стоял на своем старик.— Я сам ходил хоронить. Ваши они все в желтых сапогах... Как один, молодые высокие ребята в желтых сапогах.
Воспоминание это сжало сердце и уже второй день не давало Эрвину покоя. Желание есть пропало, кусок в горло не лез.
Эрвин поднялся из-за стола и молча, под вопросительным взглядом повара, пошел от всех в сторону, к опушке леса, откуда с неожиданным простором открылось звонкое, уже подернутое желтизной ржаное поле. Он шел и шел, пока между ним и рожью остались лишь два тоненьких молодых деревца, затем медленно опустился к большой сосне и прислонился спиной к шершавому стволу. Дерево от долгой жары было насквозь прогревшееся, это живительное тепло еще более опечалило Эрвина, вспомнились люди, которых уже не было, которые уже не стояли между ними и бездной.
Было непривычно тихо для войны.
Эрвин достал свою флягу, отвернул пробку и выпил глоток спирта. Спирт резко обжег рот и горло, потрескавшиеся губы горели огнем. Он подождал немного, голова оставалась ясной. Голубое, бездонное и безоблачное небо над светлым полем ржи вызывало какое-то чувство бестелесности, словно он мог тут же, только захоти, взлететь и легко парить над этой волнистой летней землей — земля эта казалась такой же знакомой, как и на пригорке за родной деревней, хотя та деревня и осталась за несчетными полями да лесами.
Он пил спирт и поминал про себя всех тех, кого уже не было в живых. Снова и снова он подносил фляжку ко рту, спирт по-прежнему обжигал, но не пьянил, острая боль за погибших товарищей не отпускала ни на миг, она не меркла и не утихала. Чувство невосполнимой потери навалилось и подмяло его.
Эрвин сидел перед ржаным полем, которое в отдалении постепенно уходило под уклон, и смотрел через это русское поле на запад, туда, где немыслимо далеко осталась Эстония. Возле него валялась пустая фляга, но голова у Эрвина была совершенно ясной.
Война шла тридцатый день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129