Погибший, рядовой Евгений Горбачев, 20 лет от роду, холостой, был призван в 1940 году До службы в армии в Ветлужском районе Горьковской области, где работал вальщиком в лесхозе. Родом из старообрядческой семьи, он и на военной службе оставался малообщительным, но заслужил признание товарищей за добросовестность и неизменную отзывчивость. В бою под Островом четвертого июля рядовой Горбачев был ранен осколком снаряда из башенного орудия немецкого танка, но идти в медсанбат отказался, боясь отстать от части и угодить с лазаретом в плен. После перевязки он остался в своем взводе и продолжал отход вместе с ним.
Когда отряд сохранившимися у двух бойцов малыми саперными лопатами откапывал для Е. Н. Горбачева могилу, ожидавший своей очереди красноармеец Алексей Мелентьев обратил внимание младшего политрука на стоявшие по другую сторону дороги грузовики с пушками на прицепе. Он сказал:
— Товарищ младший политрук, вы только посмотрите, там же стоит целая зенитная батарея!
— Да, и правда стоит, — ответил младший политрук.
— Чего же они, стервы, не сделали ни одного выстрела, когда немец бомбил нас? Женька из-за них погиб, они как последние трусы по кустам попрятались. Даже пушки дулом кверху не повернули!
Услышав этот разговор, к ним подошел младший сержант Габдулла Мустафин. Он некоторое время наблюдал за действиями шоферов по другую сторону дороги, а затем сказал:
— Посмотрите, что они делают! Цедят из бака бензин и выливают на землю! Что же это такое?
— Может, так надо, чтобы машины не загорелись,— предположил младший политрук Кораблев, пытаясь успокоить бойцов.
— А чего же они не уезжают, если боятся, что их здесь подожгут? — спросил Мустафин.
— Может, неисправны,— предположил политрук.
— Все до одной неисправны? — спросил Мелентьев.— Нет, политрук, они спускают бензин, чтобы никто не заставил их тронуться, и останутся себе здесь потихоньку немцев дожидаться. Предъявят чистенькие стволы: битте, мы ни одного выстрела по вашим самолетам не сделали, берите нас в плен и не обижайте. Вот стервы!
При последних словах рядовой Мелентьев вскинул винтовку и прицелился в распоряжавшегося возле машин старшего сержанта. Кораблев отвел винтовку Мелентьева
— Отставить! — приказал он — Ты — боец, и никакого самосуда быть не может.
— А если они враги народа и предатели! — резко выкрикнул Мелентьев.
— Это еще доказать надо,— сказал младший политрук и обратил внимание бойцов на батальонного комиссара Потапенко, который в это время появился возле машин.— Видишь, там и комиссар на месте, значит, все идет согласно приказу. Никто нам с тобой докладывать не станет, почему где-то нужно делать так, а не иначе. Не то звание!
— Знаем мы таких комиссаров! — сказал Мелентьев, которого слова политрука ни в чем не убедили и который находился в крайнем возбуждении, что частично объяснялось его близкой дружбой с погибшим.— Диверсанты и шпионы уже другой формы и не носят. Говорят, по ту сторону Острова в штаб полка тоже заявился один бригадный комиссар, приказал полку немедленно отступать через мост. Сам еще последним остался, будто капитан на тонущем корабле, смелость показать захотел. Как только полк ушел, тут же по пятам через Великую нагрянули немцы, а тот бригадный комиссар вскочил в головной танк и отдал команду открыть огонь по полку — фашист был!
— Ты это что, сам видел? — спросил политрук.
— Уж тогда бы эта фашистская гадина живой не ушла,— ответил Мелентьев и направил винтовку на батальонного комиссара Потапенко.
Младший сержант Мустафин заявил, что хотя и ему вся эта история кажется подозрительной и он во многом разделяет мнение Мелентьеза, однако открывать огонь считает неразумным.
— Нас осталось одиннадцать человек,— сказал Мустафин.— А у них там в лесу целая воинская часть. Если уж они решили перебежать, то у нас сил не хватит, чтобы помешать им, нас тут как зайцев перестреляют. Мы должны отыскать свою дивизию, такое у нас сейчас боевое задание. С дивизией что-то и сделать можно, а так фашисты нас раздавят.
Кораблев и Мустафин силой отняли у Мелентьева винтовку и уже не вернули ему оружия. После того, как зарыли и пригладили могилу, отряд направился по дороге к деревне Горелицы.
Старший сержант Аруссаар из зенитно-артиллерийского дивизиона обратил внимание на шагавший по ту сторону дороги гуськом отряд красноармейцев. Замыкающим шел безоружный боец, который сердито сплевывал и вполголоса что-то говорил. Из-за недостаточного знания русского языка и довольно большого расстояния старший сержант Аруссаар смог понять лишь то, что незнакомый ему красноармеец в какой-то связи та и дело вспоминает Гитлера и чью-то мать.
11
Когда Рудольф пришел в сознание, он обнаружил себя на полу кабинета начальника телефонной станции. Туда он явно был приволочен и прислонен сидьмя в углу. Помещение было слабо освещено, большую часть его занимал неуклюжий высокий фанерный шкаф и старомодный с резными углами письменный стол. Голова раскалывалась. Орг поднес руку к затылку, пощупал и слабо охнул. Затылок был вспухший и горел. Хорошо еще, что был в кепке.
— Больно, что ли? — спросил дребезжащий голос откуда-то сверху.— Чего же ты разлетелся как угорелый, вот и голову расшиб.
Сказавший это сидел за столом начальника. В заполненной густыми сумерками комнате Рудольфу пришлось какое-то время приглядываться, прежде чем он узнал говорившего. За столом сидел Армии Кудисийм; склонив голову, он всматривался в парторга и задумчиво скреб широкий квадратный подбородок.
— Никак, сам хозяин хутора Пээтерристи,— проговорил Рудольф с усилием — Или сюда телефонисткой нанялся?
— Да уж так,— кивнул Кудисийм, щурясь подобно старому ленивому коту.— Плохо, что ли? Соединил — разъединил. Подумал вот, надо бы позвонить да и спросить, готова ли там землица для вескимяэского Рууди. Говорят, ее нынче дают по этим самым партийным карточкам.
Кудисийм осклабился, и короткая верхняя губа обнажила желтые прокуренные зубы.
— Это ты зря протянул когти к моему партийному билету,— сказал Рудольф.— Смотри, как бы партия не дала тебе по рукам, так что останешься.
— Ишь ты, шутником заделался,— захмыкал Кудисийм и покачал головой.— Где она, эта твоя партия? Припустилась к Таллинну, только пятки засверкали, и духу не осталось. Несколько таких, как ты, подпевал и остались в хвосте, это уж на нашу долю Но ты не беспокойся, уж мы тебе устроим приличные проводы. Выстроим в ряд всех хозяев волости Виймаствере, к чьим хуторам ты вместе со своими большевиками лапы протянул.
— Как же, дождешься,— сказал Рудольф. — Раньше вам самим будет долгая дорога.
Он пытался сказать это как можно независимее и с сознанием превосходства, но все же в голосе прозвучала озадаченность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129