Эрвин взялся помогать ему. Было вполне возможно, что немцы скоро вернутся завершать свою работу.
Спустя некоторое время шофер раздобыл новое запасное колесо. На одном из поворотов они обнаружили в кювете разбитый «ГАЗ-АА» с грузом воинского белья. Видимо, колонну бомбили, вероятно, что и шофера ранило,— иначе почему машина влетела на такой скорости в канаву, что весь передок до самой кабины был смят в гармошку. Но запасное колесо оказалось в сохранности, и шофер забрал его. Вдобавок каждый из них вытащил себе по паре белья, и это добро пришлось кстати. Эрвин при этом подумал, что если после всей этой кутерьмы и не удастся сходить в баню, то поможет хоть чистое белье.
После этого им еще два раза пришлось носом утыкаться в землю. Наконец Яан Орг покачал головой и сказал, что, видимо, он напрасно взял с собой Эрвина.
— У тебя такой зенитный дух, что немцы то и дело наседают, как осы, у них свой зуб на вас — поди, старые враги! Если так дальше пойдет, мне и к вечеру не доехать со своим пакетом.
— Чепуха все,— возразил Эрвин сиплым от бессонницы голосом. — Они смотрят, едет важный офицер на большой машине, они же наших лычек не знают, принимают тебя за высокий чин и хотят вбить в землю, прежде чем ты свой корпус, или что там у тебя.
Вспоминая отдельные детали своей поездки, Эрвин дошел до озера. Он остановился и огляделся. Примерно в двухстах метрах виднелись красивые разросшиеся кусты, за ними можно было спокойно раздеться, никто не увидит, никто не помешает. Удастся наконец ненадолго вылезти из обмундирования, оно уже, того и гляди, прирастет к спине, словно собственная кожа; может, и портянки доведется сполоснуть, поди, высохнут на солнце, пока он будет нежиться в озере.
С бельем под мышкой он не спеша направился дальше, настолько захваченный предвкушением предстоящего купания, что не обратил внимания на то, что происходит за кустами. Лишь когда Эрвин пролез через кусты, взгляду открылась картина, пригвоздившая его к месту.
За кустами в берег вдавалась бухта, ее песчаное дно ясно виднелось сквозь подернутую рябью воду озера. На берегу этой бухты загорали и плескались в неглубокой воде пять или шесть девушек, все голые. Видимо, и они не ожидали здесь появления чужого, потому что в первый миг все оцепенели и лишь в следующее мгновение вырвался звонкий визг и послышались многоголосые крики.
В первый момент Эрвин от смущения не знал, куда девать глаза или направить шаги. Затем девушка, находившаяся ближе всех, схватила с земли платок и прикрылась им. Платок закрывал грудь и опускался до половины бедер, оставив на виду округлые загорелые колени и сильные икры. Когда девушка, стянув на боку платок, сделала пару шагов навстречу Эрвину, ее левая нога обнажилась почти до самого паха. Девушка возмущенно мотала головой, так что ее темные волосы развевались и глаза сверкали от негодования.
— Куда прешь? — крикнула она Эрвину.— Кто тебя сюда звал? Убирайся! Чего стоишь, как столб, или раньше девчонок не видел? Пошел!
В подтверждение своих слов она яростно замахала свободной рукой. Эрвин уставился на девушку. Лицо ее было округлым, смуглым, сильный загар коричневым треугольником залегал глубоко между грудями. Большие живые глаза и подрагивающие от возмущения чувственные губы придавали лицу девушки прелесть.
Видимо, Эрвин слишком долго рассматривал ее, потому что девушка сделала еще один шаг в его сторону и крикнула:
— Уходи подобру, что ты, русского языка не понимаешь? Не то оборвем тебе уши! Это наше место!
Лишь теперь Эрвин повернулся и пошел назад. Видимо, в его облике сквозила явная растерянность, потому что спустя минуту амазонка с платком крикнула ему вслед уже с издевкой:
— Вот-вот, убирайся добром, солдат, не то нас здесь много, можем до беды довести!
Эрвин с удовольствием оглянулся бы, но почувствовал, как у него горят уши, и обозлился на себя: будто сопляк какой! Тоже мне дело — голые девчонки! Смотреть на них... Могли бы и подальше уйти, не вертелись бы у людей под ногами.
Он нашел себе новое место в нескольких сотнях метров, в сторону за ольшаником, куда не доносились звонкие голоса взбудораженных случившмся девушек и плеск воды, который еще спустя некоторое время стоял гул в ушах. Озерная вода бодрила, вымывая тихо и незаметно из тела усталость последних дней. Отдельные позвякивания и скрип калиток, доносившиеся из деревни к озеру, казались такими умиротворяющими, безмятежными, залитое солнцем июльское небо было таким безмолвным, что война уже не могла восприниматься всерьез. Все самолеты пропали, они больше не висели над дорогой. Вода возле берега была зеркальной, лишь подальше, где берег не защищал поверхность от ветра, слегка и весело рябило. Солнце доставало до самого песчаного дна, так что можно было разглядеть свои пальцы, которые после недельных томлений в сапогах выглядели неестественно белыми. Тут и там наполовину ушедшие в песок озерные раковины держали свои створки приоткрытыми. Солнце жгло так сильно, что было в самый раз временами окунаться в воду по шею. Чуть поодаль виднелся поросший камышами заливчик. На мгновение мысли Эрвина оказались заняты вопросом: интересно, водится ли там красноперка?
Война уже не могла идти всерьез. Завтра они повернут машины к дому и станут завершать свой страшно затянувшийся учебный поход. Еще хватит жаркого лета, успеется отдохнуть, поехать в деревню к сестре и ощутить радость, что этот год благословлен такой удивительно прекрасной погодой. Удастся полежать на берегу куда более знакомого озера и...
Но как быть тогда с похоронами Атса Бломберга? С тем красноватым песком, который он горстью кидал на скомканную от скатывания шинель? Атс ведь остался лежать под песчаным бугром, он уже не поднимется оттуда — как же они могут развернуть машины к дому, что скажут об Атсе?
Вдруг Эрвин ощутил цепенящий ужас от необратимости происшедшего и неведенья, которые охватили его. Вмиг озерная вода показалась ледяным металлом, которым он был залит по шею. Его пронзила болезненная и острая тоска, будто невыносимо высокий звук, тоска по нежности, по недостижимо далекой нежности и теплоте. В этот миг он с безжалостной отчетливостью почувствовал, что с этой минуты он остается один-одинешенек в суровом и враждебном мире, блуждает по какой-то призрачной, без дорожных знаков, военной местности и вовсе не знает, за каким деревом или бугром его поджидает очередь свинца прямо в грудь.
Вдруг оказалась развеянной прекрасная сказка, только что тешившая его,— что нет никакой войны и что возможно возвращение в июнь, в мирные дни. Всего этого больше попросту не было, оно никогда уже не могло вернуться. Озеро, в котором он забылся ненадолго, просуществует всего лишь мгновение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129
Спустя некоторое время шофер раздобыл новое запасное колесо. На одном из поворотов они обнаружили в кювете разбитый «ГАЗ-АА» с грузом воинского белья. Видимо, колонну бомбили, вероятно, что и шофера ранило,— иначе почему машина влетела на такой скорости в канаву, что весь передок до самой кабины был смят в гармошку. Но запасное колесо оказалось в сохранности, и шофер забрал его. Вдобавок каждый из них вытащил себе по паре белья, и это добро пришлось кстати. Эрвин при этом подумал, что если после всей этой кутерьмы и не удастся сходить в баню, то поможет хоть чистое белье.
После этого им еще два раза пришлось носом утыкаться в землю. Наконец Яан Орг покачал головой и сказал, что, видимо, он напрасно взял с собой Эрвина.
— У тебя такой зенитный дух, что немцы то и дело наседают, как осы, у них свой зуб на вас — поди, старые враги! Если так дальше пойдет, мне и к вечеру не доехать со своим пакетом.
— Чепуха все,— возразил Эрвин сиплым от бессонницы голосом. — Они смотрят, едет важный офицер на большой машине, они же наших лычек не знают, принимают тебя за высокий чин и хотят вбить в землю, прежде чем ты свой корпус, или что там у тебя.
Вспоминая отдельные детали своей поездки, Эрвин дошел до озера. Он остановился и огляделся. Примерно в двухстах метрах виднелись красивые разросшиеся кусты, за ними можно было спокойно раздеться, никто не увидит, никто не помешает. Удастся наконец ненадолго вылезти из обмундирования, оно уже, того и гляди, прирастет к спине, словно собственная кожа; может, и портянки доведется сполоснуть, поди, высохнут на солнце, пока он будет нежиться в озере.
С бельем под мышкой он не спеша направился дальше, настолько захваченный предвкушением предстоящего купания, что не обратил внимания на то, что происходит за кустами. Лишь когда Эрвин пролез через кусты, взгляду открылась картина, пригвоздившая его к месту.
За кустами в берег вдавалась бухта, ее песчаное дно ясно виднелось сквозь подернутую рябью воду озера. На берегу этой бухты загорали и плескались в неглубокой воде пять или шесть девушек, все голые. Видимо, и они не ожидали здесь появления чужого, потому что в первый миг все оцепенели и лишь в следующее мгновение вырвался звонкий визг и послышались многоголосые крики.
В первый момент Эрвин от смущения не знал, куда девать глаза или направить шаги. Затем девушка, находившаяся ближе всех, схватила с земли платок и прикрылась им. Платок закрывал грудь и опускался до половины бедер, оставив на виду округлые загорелые колени и сильные икры. Когда девушка, стянув на боку платок, сделала пару шагов навстречу Эрвину, ее левая нога обнажилась почти до самого паха. Девушка возмущенно мотала головой, так что ее темные волосы развевались и глаза сверкали от негодования.
— Куда прешь? — крикнула она Эрвину.— Кто тебя сюда звал? Убирайся! Чего стоишь, как столб, или раньше девчонок не видел? Пошел!
В подтверждение своих слов она яростно замахала свободной рукой. Эрвин уставился на девушку. Лицо ее было округлым, смуглым, сильный загар коричневым треугольником залегал глубоко между грудями. Большие живые глаза и подрагивающие от возмущения чувственные губы придавали лицу девушки прелесть.
Видимо, Эрвин слишком долго рассматривал ее, потому что девушка сделала еще один шаг в его сторону и крикнула:
— Уходи подобру, что ты, русского языка не понимаешь? Не то оборвем тебе уши! Это наше место!
Лишь теперь Эрвин повернулся и пошел назад. Видимо, в его облике сквозила явная растерянность, потому что спустя минуту амазонка с платком крикнула ему вслед уже с издевкой:
— Вот-вот, убирайся добром, солдат, не то нас здесь много, можем до беды довести!
Эрвин с удовольствием оглянулся бы, но почувствовал, как у него горят уши, и обозлился на себя: будто сопляк какой! Тоже мне дело — голые девчонки! Смотреть на них... Могли бы и подальше уйти, не вертелись бы у людей под ногами.
Он нашел себе новое место в нескольких сотнях метров, в сторону за ольшаником, куда не доносились звонкие голоса взбудораженных случившмся девушек и плеск воды, который еще спустя некоторое время стоял гул в ушах. Озерная вода бодрила, вымывая тихо и незаметно из тела усталость последних дней. Отдельные позвякивания и скрип калиток, доносившиеся из деревни к озеру, казались такими умиротворяющими, безмятежными, залитое солнцем июльское небо было таким безмолвным, что война уже не могла восприниматься всерьез. Все самолеты пропали, они больше не висели над дорогой. Вода возле берега была зеркальной, лишь подальше, где берег не защищал поверхность от ветра, слегка и весело рябило. Солнце доставало до самого песчаного дна, так что можно было разглядеть свои пальцы, которые после недельных томлений в сапогах выглядели неестественно белыми. Тут и там наполовину ушедшие в песок озерные раковины держали свои створки приоткрытыми. Солнце жгло так сильно, что было в самый раз временами окунаться в воду по шею. Чуть поодаль виднелся поросший камышами заливчик. На мгновение мысли Эрвина оказались заняты вопросом: интересно, водится ли там красноперка?
Война уже не могла идти всерьез. Завтра они повернут машины к дому и станут завершать свой страшно затянувшийся учебный поход. Еще хватит жаркого лета, успеется отдохнуть, поехать в деревню к сестре и ощутить радость, что этот год благословлен такой удивительно прекрасной погодой. Удастся полежать на берегу куда более знакомого озера и...
Но как быть тогда с похоронами Атса Бломберга? С тем красноватым песком, который он горстью кидал на скомканную от скатывания шинель? Атс ведь остался лежать под песчаным бугром, он уже не поднимется оттуда — как же они могут развернуть машины к дому, что скажут об Атсе?
Вдруг Эрвин ощутил цепенящий ужас от необратимости происшедшего и неведенья, которые охватили его. Вмиг озерная вода показалась ледяным металлом, которым он был залит по шею. Его пронзила болезненная и острая тоска, будто невыносимо высокий звук, тоска по нежности, по недостижимо далекой нежности и теплоте. В этот миг он с безжалостной отчетливостью почувствовал, что с этой минуты он остается один-одинешенек в суровом и враждебном мире, блуждает по какой-то призрачной, без дорожных знаков, военной местности и вовсе не знает, за каким деревом или бугром его поджидает очередь свинца прямо в грудь.
Вдруг оказалась развеянной прекрасная сказка, только что тешившая его,— что нет никакой войны и что возможно возвращение в июнь, в мирные дни. Всего этого больше попросту не было, оно никогда уже не могло вернуться. Озеро, в котором он забылся ненадолго, просуществует всего лишь мгновение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129