— Знай кати на железках по шоссе, как на дрезине!
Яан спокойно решил, что так далеко заглядывать не стоит. Там видно будет. Война идет всего две недели — а как все успело за это время измениться. Следующие две недели могут принести еще больше неожиданностей. Сейчас должен радоваться, если спокойно доживешь до вечера.
Лейтенант направился к шоссе. Благодаря безупречной картографической памяти он довольно точно представлял, сколько поворотов надо будет пройти, чтобы добраться до позиций первого батальона. Слегка волнистый, местами лесистый ландшафт не позволял увидеть из расположения штаба передний край, хотя на равнине он оказался бы в поле зрения. Яан пошел по обочине в южном направлении. Солнце стояло почти над головой, козырек фуражки защищал глаза от резкого света, и тень, которая следовала за ним, была до странности короткой и кряжистой.
По дороге навстречу ему группами попадались бойцы, эти отряды мало чем напоминали воинские подразделения — столь редким и беспорядочным был их строй. Временами ехали состоящие из двух-трех подвод остатки обозов, в задках обязательно сидели и лежали раненые. Лошади устало переставляли ноги, многие из них хромали. Кому сейчас досуг заменять потерянные подковы, раздувать горны! Приходилось, идти как придется — хромая, ковыляя, только любой ценой двигаться дальше.
Шедшие со стороны фронта люди удивленно разглядывали резво шагавшего им навстречу лейтенанта. Или этот человек в защитном, незнакомого покроя мундире с нашивками командира Красной Армии и в самом деле идет останавливать накатывающийся вал немецких танков? Один с толсто обмотанной ногой раненый не выдержал.
— Товарищ лейтенант, там немцы! - крикнул он с проезжавшей мимо повозки.
— А я англичан и не ищу,— словно успокаивая, помахал ему рукой Яан и продолжал неотступно идти вперед.
До него самого не дошла двусмысленность этих слов, и он не обернулся назад, не то бы увидел, как столь беспечное восклицание подействовало на раненого. Тот пришел в возбуждение, закрутился в ту и другую сторону, но у сидевшего рядом с ним бойца голова вся была замотана бинтами и похожа на шар. Боец ничего не слышал, рассказать ему о своих подозрениях было бессмысленно. Наконец раненный в ногу боец окликнул ездового, тот равнодушно выслушал его, бесстрастно глянул вслед удалявшемуся лейтенанту и хлестнул лошадь вожжами. Единственной заботой ездового было уехать без остановки как можно дальше на восток.
За одним из поворотов стоял высокий угловатый танк. У него соскочила гусеница, и экипаж в черных танкистских шлемах копошился возле своей машины. У водителя была в руках кувалда, которой он ремонтировал гусеницу. Когда Яан уже прошел порядочное расстояние до передовой, вслед ему все еще несся металлический стук: дзинь-дзинь. Бойцы, проходившие мимо бронированной машины, бросали на танкистов сочувственные взгляды. В этот момент они отлично, сознавали преимущество пехотинца, которого ни его винтовка, ни вещмешок никогда на месте удерживали. Может, кто-нибудь из них и желал во время боя оказаться под защитой танковой брони, сейчас, во всяком случае, желание это улетучилось.
Ноги легко ступали размеренным шагом. Мысли Яана беспокойно разбегались. В воздухе витало предчувствие чего-то значительного и чрезвычайного.
Значит, теперь начнется... Предыдущие бомбежки были всего лишь легкой разминкой. Легкой? Яану вспомнилось, как невозможно было оторвать голову от разящего резиной ската. Легко? Как же тех парней тошнило, зеленые с лица, они хватались за кусты ольшаника, которые ускользали из-под рук, лишая опоры. Оставалось лишь надеяться, что в следующий раз он сумеет быстрее побороть себя.
Произойдет ли это здесь, под этим удивительно знакомым сосновым лесом, который растет на этих чужих пригорках? Разве все было бы иначе, занимай они сейчас позиции где-нибудь в промежутке от Эльвы до Валги?
Вопрос этот был не из легких. Яан понял, что в беспрестанной спешке последних лихорадочных дней он еще ни разу не успел подумать о самом существенном: каковы его место и его собственная роль в разгоревшемся гигантском сражении? Выполняя служебный долг, он вместе со своей дивизией дошел сюда, к подступам города Порхова, о котором ему раньше и слышать не приходилось, не говоря уже о том, чтобы у него нашлось время задуматься, насколько он внутренне убежден в правоте своею пути.
Яан подумал, что брату Рууди решать куда проще. Он с самого начала встал на сторону советской власти, нашел, что она правильная, и сомнения все до последнего были отметены. Поди знай, шло ли это от внутреннего убеждения или от азартной натуры Рууди, который жаждал перевернуть мир. Сам Яан по своей вдумчивой уравновешенности и опыту, почерпнутому в гимназии, а затем в военном училище, оставался далеким от политики. Чаще всего он чувствовал себя нейтральным. Главное — безупречно исполнять свои обязанности. Гитлер, конечно, диктатор с неприятно истеричной манерой речи, в Берлине даже при награждении победителей-олимпийцев спортивных судей заставили вскидывать для приветствия руку, это было смешно и отвратительно. А мало ли всякого писали про Сталина все эти годы, там тоже встречались вещи и вовсе не привлекательные.
Вдруг Яан ощутил, что в действительности он знает слишком мало для того, чтобы выносить суждения по существенным вопросам. Приходилось доверяться своему чутью, оно не должно было обмануть. Стало жаль, что не хватило времени посидеть с братом Рууди и понять, что именно привело его к столь бесповоротному решению. Но этого уже нельзя было исправить.
Однако чутье ему все же подсказывало, что он принял правильную сторону. Немцы были нападающими, и это определяло отношение к ним. Углубившись в эту мысль, Яан с облегчением обнаружил, что потакающее или даже поддерживающее отношение к немцам означало бы заискивание перед силой, осознанное или нет. Эта мысль взбадривала. Подобостраст во всем и всегда было противно.
И тем не менее... Между Эльвой и Валгой все было бы яснее, чем ту под Порховом,— и не одному ему. Он был эстонским офицером. Что могло быть естественнее того, если бы он защищал свою землю! Среди бойцов почти любой разговор обязательно в конце концов переходит на то, мол, а почему их все-таки увели из Эстонии сюда. Невозможно, чтобы этого не знало командование. Именно в этом кроется смысл и существо территориальных войск! Значит,— если оставить в стороне недомыслие — должно было возникнуть истинно критическое оперативное положение, которое вынудило штаб Северо-Западной) направления перебросить их корпус ускоренным маршем на такое расстояние. На фронте почему-то возник разрыв, появилась брешь, которую они должны были закрыть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129
Яан спокойно решил, что так далеко заглядывать не стоит. Там видно будет. Война идет всего две недели — а как все успело за это время измениться. Следующие две недели могут принести еще больше неожиданностей. Сейчас должен радоваться, если спокойно доживешь до вечера.
Лейтенант направился к шоссе. Благодаря безупречной картографической памяти он довольно точно представлял, сколько поворотов надо будет пройти, чтобы добраться до позиций первого батальона. Слегка волнистый, местами лесистый ландшафт не позволял увидеть из расположения штаба передний край, хотя на равнине он оказался бы в поле зрения. Яан пошел по обочине в южном направлении. Солнце стояло почти над головой, козырек фуражки защищал глаза от резкого света, и тень, которая следовала за ним, была до странности короткой и кряжистой.
По дороге навстречу ему группами попадались бойцы, эти отряды мало чем напоминали воинские подразделения — столь редким и беспорядочным был их строй. Временами ехали состоящие из двух-трех подвод остатки обозов, в задках обязательно сидели и лежали раненые. Лошади устало переставляли ноги, многие из них хромали. Кому сейчас досуг заменять потерянные подковы, раздувать горны! Приходилось, идти как придется — хромая, ковыляя, только любой ценой двигаться дальше.
Шедшие со стороны фронта люди удивленно разглядывали резво шагавшего им навстречу лейтенанта. Или этот человек в защитном, незнакомого покроя мундире с нашивками командира Красной Армии и в самом деле идет останавливать накатывающийся вал немецких танков? Один с толсто обмотанной ногой раненый не выдержал.
— Товарищ лейтенант, там немцы! - крикнул он с проезжавшей мимо повозки.
— А я англичан и не ищу,— словно успокаивая, помахал ему рукой Яан и продолжал неотступно идти вперед.
До него самого не дошла двусмысленность этих слов, и он не обернулся назад, не то бы увидел, как столь беспечное восклицание подействовало на раненого. Тот пришел в возбуждение, закрутился в ту и другую сторону, но у сидевшего рядом с ним бойца голова вся была замотана бинтами и похожа на шар. Боец ничего не слышал, рассказать ему о своих подозрениях было бессмысленно. Наконец раненный в ногу боец окликнул ездового, тот равнодушно выслушал его, бесстрастно глянул вслед удалявшемуся лейтенанту и хлестнул лошадь вожжами. Единственной заботой ездового было уехать без остановки как можно дальше на восток.
За одним из поворотов стоял высокий угловатый танк. У него соскочила гусеница, и экипаж в черных танкистских шлемах копошился возле своей машины. У водителя была в руках кувалда, которой он ремонтировал гусеницу. Когда Яан уже прошел порядочное расстояние до передовой, вслед ему все еще несся металлический стук: дзинь-дзинь. Бойцы, проходившие мимо бронированной машины, бросали на танкистов сочувственные взгляды. В этот момент они отлично, сознавали преимущество пехотинца, которого ни его винтовка, ни вещмешок никогда на месте удерживали. Может, кто-нибудь из них и желал во время боя оказаться под защитой танковой брони, сейчас, во всяком случае, желание это улетучилось.
Ноги легко ступали размеренным шагом. Мысли Яана беспокойно разбегались. В воздухе витало предчувствие чего-то значительного и чрезвычайного.
Значит, теперь начнется... Предыдущие бомбежки были всего лишь легкой разминкой. Легкой? Яану вспомнилось, как невозможно было оторвать голову от разящего резиной ската. Легко? Как же тех парней тошнило, зеленые с лица, они хватались за кусты ольшаника, которые ускользали из-под рук, лишая опоры. Оставалось лишь надеяться, что в следующий раз он сумеет быстрее побороть себя.
Произойдет ли это здесь, под этим удивительно знакомым сосновым лесом, который растет на этих чужих пригорках? Разве все было бы иначе, занимай они сейчас позиции где-нибудь в промежутке от Эльвы до Валги?
Вопрос этот был не из легких. Яан понял, что в беспрестанной спешке последних лихорадочных дней он еще ни разу не успел подумать о самом существенном: каковы его место и его собственная роль в разгоревшемся гигантском сражении? Выполняя служебный долг, он вместе со своей дивизией дошел сюда, к подступам города Порхова, о котором ему раньше и слышать не приходилось, не говоря уже о том, чтобы у него нашлось время задуматься, насколько он внутренне убежден в правоте своею пути.
Яан подумал, что брату Рууди решать куда проще. Он с самого начала встал на сторону советской власти, нашел, что она правильная, и сомнения все до последнего были отметены. Поди знай, шло ли это от внутреннего убеждения или от азартной натуры Рууди, который жаждал перевернуть мир. Сам Яан по своей вдумчивой уравновешенности и опыту, почерпнутому в гимназии, а затем в военном училище, оставался далеким от политики. Чаще всего он чувствовал себя нейтральным. Главное — безупречно исполнять свои обязанности. Гитлер, конечно, диктатор с неприятно истеричной манерой речи, в Берлине даже при награждении победителей-олимпийцев спортивных судей заставили вскидывать для приветствия руку, это было смешно и отвратительно. А мало ли всякого писали про Сталина все эти годы, там тоже встречались вещи и вовсе не привлекательные.
Вдруг Яан ощутил, что в действительности он знает слишком мало для того, чтобы выносить суждения по существенным вопросам. Приходилось доверяться своему чутью, оно не должно было обмануть. Стало жаль, что не хватило времени посидеть с братом Рууди и понять, что именно привело его к столь бесповоротному решению. Но этого уже нельзя было исправить.
Однако чутье ему все же подсказывало, что он принял правильную сторону. Немцы были нападающими, и это определяло отношение к ним. Углубившись в эту мысль, Яан с облегчением обнаружил, что потакающее или даже поддерживающее отношение к немцам означало бы заискивание перед силой, осознанное или нет. Эта мысль взбадривала. Подобостраст во всем и всегда было противно.
И тем не менее... Между Эльвой и Валгой все было бы яснее, чем ту под Порховом,— и не одному ему. Он был эстонским офицером. Что могло быть естественнее того, если бы он защищал свою землю! Среди бойцов почти любой разговор обязательно в конце концов переходит на то, мол, а почему их все-таки увели из Эстонии сюда. Невозможно, чтобы этого не знало командование. Именно в этом кроется смысл и существо территориальных войск! Значит,— если оставить в стороне недомыслие — должно было возникнуть истинно критическое оперативное положение, которое вынудило штаб Северо-Западной) направления перебросить их корпус ускоренным маршем на такое расстояние. На фронте почему-то возник разрыв, появилась брешь, которую они должны были закрыть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129