"Да не суй свой нос в чужие дела".
Боже мой, кто мог это сделать? Холлоран? Но откуда он узнал мой адрес? Тогда, значит, Эрика? Во всяком случае, ни он, ни она не могли быть уверены, что Холлорану писал именно я: на свете полно всяких психов. Но если я не писал Холлорану, то это ответное послание должно быть для меня полной загадкой. На этот раз я решил действовать в открытую.
– Послушай, – сказал я Эрике однажды вечером, – я получил сегодня какое-то странное письмо. Вот, взгляни.
Она взглянула.
– Что это значит? – спросила она.
– Не имею понятия.
Больше мы об этом не говорили, а Холлорану я писать перестал. Нужно было подойти к делу с другого конца. Мне пришла мысль, что если я так тоскую по Эрике из-за того, что она встречается с другим, то обратное тоже должно быть верным. Узнав, что я вижусь с какой-нибудь девушкой, не ощутит ли она такой же ревности, что и я, и не прибежит ли ко мне со всех ног? Я решил, что стоит попробовать. По правде говоря, у меня не было особого настроения общаться с кем-нибудь еще, но я ведь мог притворяться. А если уж притворяться, то по-крупному, и я задумал соврать, будто подцепил какую-нибудь классную женщину. В то время в Шиллеровском театре была молодая актриса Рената Прёйш, которая играла второстепенные роли, но играла их отлично, и Эрика как-то заметила, что она хорошенькая. Вполне подходящая кандидатура.
Когда я увиделся с Эрикой в следующий раз, то изо всех сил старался казаться озабоченным; в конце концов я сказал:
– Знаешь, мне нужно кое-что тебе сообщить.
– Да, и что же?
– Я тут начал видеться с одной девушкой… Раз ты встречаешься с Майком, то я решил, что ты не будешь против.
– Разумеется, не буду.
– Я рад, что ты так к этому отнеслась. – Эрика, казалось, считала, что разговор окончен. – Надеюсь, не имеет особого значения, кто эта девушка?
– Разумеется, не имеет.
– Вообще-то ты ее знаешь, хотя и не знакома. Эта Рената Прёйш.
– Очень мило.
– Меня с ней свел Эд Остин. У него масса всяких друзей.
– Не сомневаюсь.
– Я познакомился с ней в гостях у одного из них. Он учится в Свободном университете. У него большая квартира возле Тиль-парка.
– В самом деле?
– Надеюсь, все это не изменит твоего отношения ко мне?
– Разумеется, нет.
Возможно, Эрика просто строила из себя скромницу, но было совсем не похоже, чтобы ее чувства ко мне усилились. Напротив, она стала все больше и больше отстраняться от меня и вести себя так, как вела в первые недели нашего знакомства. Борется с ревностью, решил я. Как только ревность возьмет верх, положение Эрики окажется столь же беспомощным, что и мое.
Время от времени я как бы вскользь ронял пару слов про Ренату. Эрика кивала или говорила: "Неужели?" – и спешила переменить тему.
Однажды случилось так, что когда вечером мы с Эрикой сидели в "Volle Pulle", туда вошла Рената Прёйш. Она была с актером, которого звали Вольфганг Дорр. Это был довольно тщедушный молодой человек, и на соперника он явно не тянул. По дороге к выходу мы миновали столик, за которым сидела Рената, и тут мне в голову пришла неожиданная идея: широко улыбнувшись, я бросил Ренате по-приятельски: "Guten Abend, Renate". Мне повезло: наверно, у нее было столько знакомых, что она в них уже запуталась. Приветливо улыбнувшись, она сказала: «Guten Abend».
На обратном пути я был поглощен мыслями об этом своем удачном ходе – я о таких читал только в книжках, – и даже не заметил, что Эрика все время молчит. Прощаясь, я попытался ее обнять, но она сказала:
– Мне не хочется.
– В чем дело?
– Думаю, ты знаешь.
– Не имею понятия.
– Ты мучаешь меня. Я больше так не могу.
– Я мучаю тебя?
– Ты делал все, чтобы помешать моим встречам с Майком, а теперь хочешь бросить меня ради актрисы.
– В первый раз слышу, что я пытался помешать тебе, а что касается Ренаты, так ты ведь сказала, что не возражаешь, если я буду с ней встречаться.
– А что еще я могла сказать? И не думай, пожалуйста, что тебе удалось кого-нибудь обмануть этими телефонными звонками и письмами. Но я считала, что это хороший знак, что раз ты ревнуешь, значит, любишь.
– А почему тебе, собственно, было так важно, люблю я тебя или нет?
– Господи, ну сколько раз можно повторять одно и то же? Я не люблю Майка. Я люблю тебя. А он просто мой друг. За то время, что мы знакомы, моя зарплата увеличилась на 120 марок.
– Если все дело в деньгах, то ты добилась бы большего успеха на Аугсбургерштрассе.
Более жестоких слов я еще не произносил, и они вырвались у меня прежде, чем я понял, что сказал. Отшатнувшись, будто я ее ударил, Эрика резко повернулась и сделала шаг к двери. Я перегородил ей дорогу. Когда я обнял ее, она сперва сопротивлялась, а потом, обмякнув, расплакалась на моей груди.
Через какое-то время она взглянула мне в лицо и сказала:
– Сейчас сообщу тебе одну вещь, которую поклялась держать в тайне. Я сделаю это потому, что больше не собираюсь с тобой встречаться, но я хочу, чтобы ты знал, как все было на самом деле. Майк – гомосексуалист. Жена живет с ним только из-за того, что он к ней добр и заботлив. Всюду, куда бы его ни направляли служить, о нем тут же начинали ходить слухи. Майк не хочет, чтобы его уволили из армии – ему совсем немного осталось до пенсии, – и то, что его видят с женщиной – с женой ли или с кем-нибудь еще, – очень ему удобно. Жена его сейчас живет со своей больной матерью, и Майку здесь одиноко. Нам легко друг с другом, а кроме того, он мне помогает. Вот почему я с ним встречаюсь. Ты спрашивал, что между нами происходит. Мы пьем вино и беседуем. Однажды он растянул себе мышцу на шее, и я помассировала ему это место. Ничего более интимного между нами не было. Если ты кому-нибудь обо всем этом расскажешь, то сломаешь карьеру хорошему человеку. А теперь я хотела бы поблагодарить тебя за все. Ты добр и великодушен. Большое тебе спасибо. Если будешь появляться еще в библиотеке, то, надеюсь, мы останемся друзьями. Прощай, Хэмилтон.
Вот так номер! Майор – педик, а Эрика дает мне отставку! Она пожала мою руку, но я по-прежнему преграждал ей путь.
– Я тебя выслушал, – сказал я, – выслушай теперь ты меня, ладно?
Эрика зажмурилась и стиснула зубы, но, по крайней мере, перестала рваться к двери.
– Когда я оглядываюсь на свое поведение, мне кажется, будто я ничего не делал, кроме ошибок. Не понимаю, почему ты раньше не прекратила все это, но, честное слово, ты – единственная девушка, которую я любил в своей жизни. Знаешь, я собирался сделать тебе предложение. А потом ты познакомилась с Холлораном, и я подумал, что вряд ли тебе захочется об этом говорить.
Как только я сказал про предложение, Эрика открыла глаза. Хотя мои приятели в Америке женились напропалую, для меня брак оставался чем-то далеким – вещью, заняться которой предстоит значительно позже, вроде камня в желчном пузыре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
Боже мой, кто мог это сделать? Холлоран? Но откуда он узнал мой адрес? Тогда, значит, Эрика? Во всяком случае, ни он, ни она не могли быть уверены, что Холлорану писал именно я: на свете полно всяких психов. Но если я не писал Холлорану, то это ответное послание должно быть для меня полной загадкой. На этот раз я решил действовать в открытую.
– Послушай, – сказал я Эрике однажды вечером, – я получил сегодня какое-то странное письмо. Вот, взгляни.
Она взглянула.
– Что это значит? – спросила она.
– Не имею понятия.
Больше мы об этом не говорили, а Холлорану я писать перестал. Нужно было подойти к делу с другого конца. Мне пришла мысль, что если я так тоскую по Эрике из-за того, что она встречается с другим, то обратное тоже должно быть верным. Узнав, что я вижусь с какой-нибудь девушкой, не ощутит ли она такой же ревности, что и я, и не прибежит ли ко мне со всех ног? Я решил, что стоит попробовать. По правде говоря, у меня не было особого настроения общаться с кем-нибудь еще, но я ведь мог притворяться. А если уж притворяться, то по-крупному, и я задумал соврать, будто подцепил какую-нибудь классную женщину. В то время в Шиллеровском театре была молодая актриса Рената Прёйш, которая играла второстепенные роли, но играла их отлично, и Эрика как-то заметила, что она хорошенькая. Вполне подходящая кандидатура.
Когда я увиделся с Эрикой в следующий раз, то изо всех сил старался казаться озабоченным; в конце концов я сказал:
– Знаешь, мне нужно кое-что тебе сообщить.
– Да, и что же?
– Я тут начал видеться с одной девушкой… Раз ты встречаешься с Майком, то я решил, что ты не будешь против.
– Разумеется, не буду.
– Я рад, что ты так к этому отнеслась. – Эрика, казалось, считала, что разговор окончен. – Надеюсь, не имеет особого значения, кто эта девушка?
– Разумеется, не имеет.
– Вообще-то ты ее знаешь, хотя и не знакома. Эта Рената Прёйш.
– Очень мило.
– Меня с ней свел Эд Остин. У него масса всяких друзей.
– Не сомневаюсь.
– Я познакомился с ней в гостях у одного из них. Он учится в Свободном университете. У него большая квартира возле Тиль-парка.
– В самом деле?
– Надеюсь, все это не изменит твоего отношения ко мне?
– Разумеется, нет.
Возможно, Эрика просто строила из себя скромницу, но было совсем не похоже, чтобы ее чувства ко мне усилились. Напротив, она стала все больше и больше отстраняться от меня и вести себя так, как вела в первые недели нашего знакомства. Борется с ревностью, решил я. Как только ревность возьмет верх, положение Эрики окажется столь же беспомощным, что и мое.
Время от времени я как бы вскользь ронял пару слов про Ренату. Эрика кивала или говорила: "Неужели?" – и спешила переменить тему.
Однажды случилось так, что когда вечером мы с Эрикой сидели в "Volle Pulle", туда вошла Рената Прёйш. Она была с актером, которого звали Вольфганг Дорр. Это был довольно тщедушный молодой человек, и на соперника он явно не тянул. По дороге к выходу мы миновали столик, за которым сидела Рената, и тут мне в голову пришла неожиданная идея: широко улыбнувшись, я бросил Ренате по-приятельски: "Guten Abend, Renate". Мне повезло: наверно, у нее было столько знакомых, что она в них уже запуталась. Приветливо улыбнувшись, она сказала: «Guten Abend».
На обратном пути я был поглощен мыслями об этом своем удачном ходе – я о таких читал только в книжках, – и даже не заметил, что Эрика все время молчит. Прощаясь, я попытался ее обнять, но она сказала:
– Мне не хочется.
– В чем дело?
– Думаю, ты знаешь.
– Не имею понятия.
– Ты мучаешь меня. Я больше так не могу.
– Я мучаю тебя?
– Ты делал все, чтобы помешать моим встречам с Майком, а теперь хочешь бросить меня ради актрисы.
– В первый раз слышу, что я пытался помешать тебе, а что касается Ренаты, так ты ведь сказала, что не возражаешь, если я буду с ней встречаться.
– А что еще я могла сказать? И не думай, пожалуйста, что тебе удалось кого-нибудь обмануть этими телефонными звонками и письмами. Но я считала, что это хороший знак, что раз ты ревнуешь, значит, любишь.
– А почему тебе, собственно, было так важно, люблю я тебя или нет?
– Господи, ну сколько раз можно повторять одно и то же? Я не люблю Майка. Я люблю тебя. А он просто мой друг. За то время, что мы знакомы, моя зарплата увеличилась на 120 марок.
– Если все дело в деньгах, то ты добилась бы большего успеха на Аугсбургерштрассе.
Более жестоких слов я еще не произносил, и они вырвались у меня прежде, чем я понял, что сказал. Отшатнувшись, будто я ее ударил, Эрика резко повернулась и сделала шаг к двери. Я перегородил ей дорогу. Когда я обнял ее, она сперва сопротивлялась, а потом, обмякнув, расплакалась на моей груди.
Через какое-то время она взглянула мне в лицо и сказала:
– Сейчас сообщу тебе одну вещь, которую поклялась держать в тайне. Я сделаю это потому, что больше не собираюсь с тобой встречаться, но я хочу, чтобы ты знал, как все было на самом деле. Майк – гомосексуалист. Жена живет с ним только из-за того, что он к ней добр и заботлив. Всюду, куда бы его ни направляли служить, о нем тут же начинали ходить слухи. Майк не хочет, чтобы его уволили из армии – ему совсем немного осталось до пенсии, – и то, что его видят с женщиной – с женой ли или с кем-нибудь еще, – очень ему удобно. Жена его сейчас живет со своей больной матерью, и Майку здесь одиноко. Нам легко друг с другом, а кроме того, он мне помогает. Вот почему я с ним встречаюсь. Ты спрашивал, что между нами происходит. Мы пьем вино и беседуем. Однажды он растянул себе мышцу на шее, и я помассировала ему это место. Ничего более интимного между нами не было. Если ты кому-нибудь обо всем этом расскажешь, то сломаешь карьеру хорошему человеку. А теперь я хотела бы поблагодарить тебя за все. Ты добр и великодушен. Большое тебе спасибо. Если будешь появляться еще в библиотеке, то, надеюсь, мы останемся друзьями. Прощай, Хэмилтон.
Вот так номер! Майор – педик, а Эрика дает мне отставку! Она пожала мою руку, но я по-прежнему преграждал ей путь.
– Я тебя выслушал, – сказал я, – выслушай теперь ты меня, ладно?
Эрика зажмурилась и стиснула зубы, но, по крайней мере, перестала рваться к двери.
– Когда я оглядываюсь на свое поведение, мне кажется, будто я ничего не делал, кроме ошибок. Не понимаю, почему ты раньше не прекратила все это, но, честное слово, ты – единственная девушка, которую я любил в своей жизни. Знаешь, я собирался сделать тебе предложение. А потом ты познакомилась с Холлораном, и я подумал, что вряд ли тебе захочется об этом говорить.
Как только я сказал про предложение, Эрика открыла глаза. Хотя мои приятели в Америке женились напропалую, для меня брак оставался чем-то далеким – вещью, заняться которой предстоит значительно позже, вроде камня в желчном пузыре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125