умненькие, симпатичные.
– А то, что они говорят о сексе – разве это не ужасно?
– Ничего страшного: просто они об этом думают. Мои вот дочери уже давно не говорят ни о чем другом, кроме денег.
– Мы совсем тебе заморочили голову всякий политикой.
– Вовсе нет. Вы общаетесь с интересными людьми. Жалко только, что я никогда не слышал их имен.
– Чего тут жалеть? Я бы, например, предпочла их никогда не слышать.
– Не верю. Ты – чуть ли не первая дама Баварии, знакома с разными важными персонами, живешь во дворце, и дети у тебя – дай Бог каждому. Если бы ты отказалась от всего этого, ты сама бы себя возненавидела.
– Возможно. Но ведь у каждого человека есть своя мечта.
– И о чем же ты мечтаешь?
– О романтическом браке. О том, чтобы видеться не с теми, с кем должна видеться, а с теми, с кем хочу. О том, чтобы можно было ходить повсюду без охраны.
– Многие отдали бы все на свете, чтобы жить так, как ты.
– Они просто ничего не знают, – Эрика взяла меня под руку. – Скажи, а ты мечтаешь?
– Раньше мечтал, а теперь думаю только о том, как бы протянуть до конца жизни.
– По-твоему, мы сильно переменились?
– В чем-то, наверно, да, а в чем-то почти нет. Вот я тебя сегодня увидел и с той минуты чувствую себя совсем как тогда, в пятьдесят седьмом, в Берлине.
– Почему?
– Потому что я очень тебя люблю.
– Как ты можешь быть в этом уверен?
– А как вообще можно быть в чем-то уверенным? Просто я это знаю, вот и все. – И я уже набрал в грудь воздуха, чтобы добавить: "Ты-то ведь раньше была уверена", но тут Эрика спросила:
– Ты не считаешь, что нам следует побольше видеться?
– А это можно делать без телохранителей?
– Не исключено. Как ты отнесешься к тому, чтобы нам вдвоем куда-нибудь съездить?
– Но разве охрана не должна будет поехать вместе с нами?
– На Западе – да, но Макс считает, что в Восточной Европе она не нужна. Чудно, правда? Капиталист до мозга костей чувствует себя в большей безопасности среди коммунистов, чем в родной стране.
– А ему не покажется странным, что ты едешь одна?
– А я и не поеду одна. Мы с Симоной задумали совершить путешествие по Дунаю. – Эрика помолчала, глядя на мерцавшие в небе звезды, и добавила: – Мы отправляемся на будущей неделе.
– На будущей неделе?
– Да, сначала летим из Вены в Констанцу, там садимся на румынский пароход и плывем по Дунаю обратно до Вены. Все это занимает одну неделю.
– А телохранитель?
– Телохранитель останется в Вене.
– Но у меня нет билета.
– Манни может достать.
На ум мне пришло с десяток причин, по которым я должен был отказаться от этой поездки: срочные дела на работе, конференции, семья, наконец: хотя мое присутствие всегда раздражало Сару Луизу и дочерей, им, странным образом, также не нравилось, когда меня подолгу не бывало дома, и можно было не сомневаться, что, если я задержусь еще на пару недель, меня ожидает грандиозный скандал.
– А Симона? – спросил я. – Как она к этому отнесется?
– Симона – моя хорошая подруга. Она доверяет мне, а я – ей.
– Тогда я готов.
– Я рада. Ты не обидишься, если я скажу, что нам не надо встречаться до отъезда?
– Мне уехать?
– Да, в Штарнберге тебе лучше не оставаться. Пойми, я уверена, что вы с Максом очень бы понравились друг другу, но я бы чувствовала себя неловко; и потом, если бы мы уехали одновременно, у Макса могли бы возникнуть подозрения.
– Значит, мы встретимся в Вене?
– Да, в субботу, в аэропорту. Время отлета и номер рейса я тебе сообщу.
На следующее утро, распрощавшись с Манни и с Симоной, я переехал в Мюнхен. Звоня из гостиницы домой, я приготовился услышать поток ругани, но вместо этого столкнулся с иронией. Когда я сказал Саре Луизе, что, мол, возникли разные непредвиденные дела, она весело спросила:
– И как же ее зовут?
– Брунгильда, – ответил я в том же тоне. – Ей шестьдесят восемь лет, и она закована в доспехи.
– А ты посмотри вокруг: наверняка можно подыскать себе кого-нибудь поинтереснее.
– И рад бы, да времени нет.
– Ну, время-то ты найдешь.
– Мне тут нужно встретиться с невообразимым числом людей, а потом еще съездить по делам во Франкфурт к Прейшу и в Гамбург к Беренду.
– Все понятно. Видимо, ты будешь так занят, что не останется времени ни на сон, ни на еду. Пожалуйста, веди себя осторожно. Меньше всего хотелось бы выплачивать алименты.
– Надеюсь, ты шутишь?
– И смотри, не подхвати какую-нибудь гадость. В Германии ведь есть презервативы?
– Еще бы, я их покупаю оптом. Через день пополняю запас.
– Да уж, будь добр, не забывай.
– Послушай, неужели мы должны заканчивать разговор на такой мрачной ноте?
– Можешь заканчивать на той ноте, на какой тебе угодно. Только не считай меня наивной.
– Мне это и в голову не приходило.
– У девочек все в порядке – если, конечно, это тебя интересует.
– Передавай им привет. Увидимся через пару недель; я еще буду звонить.
– Нет-нет, пожалуйста, не надо. Дело – прежде всего. Не хочу, чтобы ради какого-то там звонка домой ты прерывал свои встречи.
Кончив говорить, я вышел пройтись по Променадеплатц. Я весь кипел от негодования, словно все, сказанное мною по телефону, было правдой. Уж и не припомнишь, когда в последний раз мы с Сарой Луизой разговаривали нормально, без желчных слов. Сам не зная почему, я зашел в пункт проката автомобилей. Я будто смотрел на себя со стороны: как заказываю «БМВ», как намечаю на карте маршрут до Франкфурта, сажусь за руль, веду машину меж живописных баварских предместий, пересекаю Баден-Вюртемберг и, наконец, въезжаю в Гессен. Только тут до меня постепенно начало доходить, что впервые за много лет я вдруг оказался в положении вольного человека: никуда специально не надо ехать, ни с кем специально не надо встречаться. Просто так, от нечего делать, я заехал к знакомому в Бад-Хомбург, а потом, насладившись чудесной дорогой вдоль Рейна, – к другому приятелю в Дюссельдорфе. Оттуда через два дня я отправился в Гамбург навестить Клауса Беренда – того самого, о котором я экспромтом сказал Саре Луизе по телефону и которого я действительно непрочь был повидать. Клаус, преуспевающий адвокат, принял меня с распростертыми объятиями. Вместе с ним и его прелестной женой Лоттой мы съездили к Балтийскому морю покататься на яхте, на другой день, уже по Северному морю, сплавали на остров Гельголанд, а в последний вечер заглянули в ресторанчик на берегу Эльбы, где ели омаров и любовались пароходами на реке. Мимо в закатных лучах солнца плыл польский грузовой баркас, беседа становилась все оживленнее, и я вновь испытал то чувство, которое, с тех пор как я уехал из дома, беспрестанно росло, – чувство счастья. Первая его волна окатила меня в Штарнберге, и тогда я в первый раз осознал, как долго был его лишен. С каждым новым радостным днем свободы последние прожитые десять лет казались мне все беспросветнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
– А то, что они говорят о сексе – разве это не ужасно?
– Ничего страшного: просто они об этом думают. Мои вот дочери уже давно не говорят ни о чем другом, кроме денег.
– Мы совсем тебе заморочили голову всякий политикой.
– Вовсе нет. Вы общаетесь с интересными людьми. Жалко только, что я никогда не слышал их имен.
– Чего тут жалеть? Я бы, например, предпочла их никогда не слышать.
– Не верю. Ты – чуть ли не первая дама Баварии, знакома с разными важными персонами, живешь во дворце, и дети у тебя – дай Бог каждому. Если бы ты отказалась от всего этого, ты сама бы себя возненавидела.
– Возможно. Но ведь у каждого человека есть своя мечта.
– И о чем же ты мечтаешь?
– О романтическом браке. О том, чтобы видеться не с теми, с кем должна видеться, а с теми, с кем хочу. О том, чтобы можно было ходить повсюду без охраны.
– Многие отдали бы все на свете, чтобы жить так, как ты.
– Они просто ничего не знают, – Эрика взяла меня под руку. – Скажи, а ты мечтаешь?
– Раньше мечтал, а теперь думаю только о том, как бы протянуть до конца жизни.
– По-твоему, мы сильно переменились?
– В чем-то, наверно, да, а в чем-то почти нет. Вот я тебя сегодня увидел и с той минуты чувствую себя совсем как тогда, в пятьдесят седьмом, в Берлине.
– Почему?
– Потому что я очень тебя люблю.
– Как ты можешь быть в этом уверен?
– А как вообще можно быть в чем-то уверенным? Просто я это знаю, вот и все. – И я уже набрал в грудь воздуха, чтобы добавить: "Ты-то ведь раньше была уверена", но тут Эрика спросила:
– Ты не считаешь, что нам следует побольше видеться?
– А это можно делать без телохранителей?
– Не исключено. Как ты отнесешься к тому, чтобы нам вдвоем куда-нибудь съездить?
– Но разве охрана не должна будет поехать вместе с нами?
– На Западе – да, но Макс считает, что в Восточной Европе она не нужна. Чудно, правда? Капиталист до мозга костей чувствует себя в большей безопасности среди коммунистов, чем в родной стране.
– А ему не покажется странным, что ты едешь одна?
– А я и не поеду одна. Мы с Симоной задумали совершить путешествие по Дунаю. – Эрика помолчала, глядя на мерцавшие в небе звезды, и добавила: – Мы отправляемся на будущей неделе.
– На будущей неделе?
– Да, сначала летим из Вены в Констанцу, там садимся на румынский пароход и плывем по Дунаю обратно до Вены. Все это занимает одну неделю.
– А телохранитель?
– Телохранитель останется в Вене.
– Но у меня нет билета.
– Манни может достать.
На ум мне пришло с десяток причин, по которым я должен был отказаться от этой поездки: срочные дела на работе, конференции, семья, наконец: хотя мое присутствие всегда раздражало Сару Луизу и дочерей, им, странным образом, также не нравилось, когда меня подолгу не бывало дома, и можно было не сомневаться, что, если я задержусь еще на пару недель, меня ожидает грандиозный скандал.
– А Симона? – спросил я. – Как она к этому отнесется?
– Симона – моя хорошая подруга. Она доверяет мне, а я – ей.
– Тогда я готов.
– Я рада. Ты не обидишься, если я скажу, что нам не надо встречаться до отъезда?
– Мне уехать?
– Да, в Штарнберге тебе лучше не оставаться. Пойми, я уверена, что вы с Максом очень бы понравились друг другу, но я бы чувствовала себя неловко; и потом, если бы мы уехали одновременно, у Макса могли бы возникнуть подозрения.
– Значит, мы встретимся в Вене?
– Да, в субботу, в аэропорту. Время отлета и номер рейса я тебе сообщу.
На следующее утро, распрощавшись с Манни и с Симоной, я переехал в Мюнхен. Звоня из гостиницы домой, я приготовился услышать поток ругани, но вместо этого столкнулся с иронией. Когда я сказал Саре Луизе, что, мол, возникли разные непредвиденные дела, она весело спросила:
– И как же ее зовут?
– Брунгильда, – ответил я в том же тоне. – Ей шестьдесят восемь лет, и она закована в доспехи.
– А ты посмотри вокруг: наверняка можно подыскать себе кого-нибудь поинтереснее.
– И рад бы, да времени нет.
– Ну, время-то ты найдешь.
– Мне тут нужно встретиться с невообразимым числом людей, а потом еще съездить по делам во Франкфурт к Прейшу и в Гамбург к Беренду.
– Все понятно. Видимо, ты будешь так занят, что не останется времени ни на сон, ни на еду. Пожалуйста, веди себя осторожно. Меньше всего хотелось бы выплачивать алименты.
– Надеюсь, ты шутишь?
– И смотри, не подхвати какую-нибудь гадость. В Германии ведь есть презервативы?
– Еще бы, я их покупаю оптом. Через день пополняю запас.
– Да уж, будь добр, не забывай.
– Послушай, неужели мы должны заканчивать разговор на такой мрачной ноте?
– Можешь заканчивать на той ноте, на какой тебе угодно. Только не считай меня наивной.
– Мне это и в голову не приходило.
– У девочек все в порядке – если, конечно, это тебя интересует.
– Передавай им привет. Увидимся через пару недель; я еще буду звонить.
– Нет-нет, пожалуйста, не надо. Дело – прежде всего. Не хочу, чтобы ради какого-то там звонка домой ты прерывал свои встречи.
Кончив говорить, я вышел пройтись по Променадеплатц. Я весь кипел от негодования, словно все, сказанное мною по телефону, было правдой. Уж и не припомнишь, когда в последний раз мы с Сарой Луизой разговаривали нормально, без желчных слов. Сам не зная почему, я зашел в пункт проката автомобилей. Я будто смотрел на себя со стороны: как заказываю «БМВ», как намечаю на карте маршрут до Франкфурта, сажусь за руль, веду машину меж живописных баварских предместий, пересекаю Баден-Вюртемберг и, наконец, въезжаю в Гессен. Только тут до меня постепенно начало доходить, что впервые за много лет я вдруг оказался в положении вольного человека: никуда специально не надо ехать, ни с кем специально не надо встречаться. Просто так, от нечего делать, я заехал к знакомому в Бад-Хомбург, а потом, насладившись чудесной дорогой вдоль Рейна, – к другому приятелю в Дюссельдорфе. Оттуда через два дня я отправился в Гамбург навестить Клауса Беренда – того самого, о котором я экспромтом сказал Саре Луизе по телефону и которого я действительно непрочь был повидать. Клаус, преуспевающий адвокат, принял меня с распростертыми объятиями. Вместе с ним и его прелестной женой Лоттой мы съездили к Балтийскому морю покататься на яхте, на другой день, уже по Северному морю, сплавали на остров Гельголанд, а в последний вечер заглянули в ресторанчик на берегу Эльбы, где ели омаров и любовались пароходами на реке. Мимо в закатных лучах солнца плыл польский грузовой баркас, беседа становилась все оживленнее, и я вновь испытал то чувство, которое, с тех пор как я уехал из дома, беспрестанно росло, – чувство счастья. Первая его волна окатила меня в Штарнберге, и тогда я в первый раз осознал, как долго был его лишен. С каждым новым радостным днем свободы последние прожитые десять лет казались мне все беспросветнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125