"Но как же так? – спрашивал он. – Она ведь не выходит из каюты с самого Белграда. Просто необходимо, чтобы ее кто-то осмотрел". "Не волнуйтесь, – говорю я, – ее уже осмотрели". – И Симона расхохоталась.
Потом она рассказала, что происходит на пароходе, поговорила немного про Будапешт и, обняв нас, ушла.
Будапешт был последней остановкой перед Веной, и, когда мы отчаливали, Эрика сказала:
– Завтра все это кончится.
– Почему? – спросил я. – Неужели нам нельзя будет как-нибудь повидаться в Мюнхене?
– А охрана?
– Она что, действительно необходима? Тебе действительно кто-то угрожает?
– Не мне – Максу. Разве ты не читаешь газет?
– И кто же эти люди? "Красные бригады"?
– Именно. В прошлом году они убили трех человек, у которых охрана была еще лучше, чем у нас.
– Да, знаю, Шлейера, – а еще кого?
– Первый был Зигфрид Бубак, главный федеральный прокурор. Он ехал на работу с шофером и с телохранителем, и по дороге их нагнали двое на мотоцикле и открыли огонь из автомата. Бубак был обвинителем на процессе Баадера-Майнхофа. Три месяца спустя убили Юргена Понто, председателя "Дрезднер банка". Убийц было пятеро – четверо женщин и один мужчина. Их провела в дом Понто дочь его приятеля. Вообще-то они собирались его похитить, но Понто стал сопротивляться, и тогда они его пристрелили. Потом люди из "Красных бригад" похитили Ханса Мартина Шлейера, президента "Союза предпринимателей" и "Германского промышленного союза". Они убили его шофера и трех охранников и потребовали, чтобы из тюрьмы были освобождены одиннадцать террористов, в том числе Андреас Баадер, Ян Карл Распе и Гудрун Энсслин – последние, кто остался из банды Баадера–Майнхофа. Чтобы оказать давление на правительство, четверо арабов угнали западногерманский пассажирский самолет. Немецкая служба безопасности освободила заложников в Могадишо. Сразу после этого случая Баадер, Распе и Энсслин покончили с собой в тюрьме. "Красные бригады", конечно же, решили, что это было не самоубийство, а убийство, и, чтобы отомстить, они пристрелили Шлейера и перерезали ему горло. Его труп нашли в брошенном автомобиле где-то во Франции.
– Чего добиваются эти "Красные бригады"?
– Ты ведь знаешь немцев: если за что возьмутся, то уж меры не знают. Много лет после войны только и было слышно, какая Америка замечательная и какие коммунисты плохие. Потом был Вьетнам, и выяснилось, что американцы ничуть не лучше остальных. Молодежь увлекалась Марксом. "Красные бригады" поносят западную меркантильность и считают, что американцы и западные немцы хуже русских. По-моему, они верят в свои идеалы не меньше, чем мы в свои. Некоторые говорят, что они просто хотят пощекотать себе нервы, но ведь для этого есть много других способов.
– А тебе с Максом они угрожали?
– Они вообще никому не угрожают. Но, похоже, они нами интересуются. Одна из наших служанок познакомились с каким-то типом, который водил ее по ресторанам, подробно о нас расспрашивал, а потом бросил ее и как в воду канул.
– Возможно, он просто хотел поддержать светскую беседу?
– Возможно.
– Или, может, это был обыкновенный квартирный вор?
– Тоже возможно.
Чем ближе была Вена, тем быстрее, казалось, работали двигатели на теплоходе и тем отчаяннее мне хотелось, чтобы в них вдруг что-нибудь сломалось. Когда мы летели из Вены в Румынию, у меня было такое чувство, что эта неделя никогда не кончится, и вот, пожалуйста, остались считанные часы.
– Значит, сделать ничего нельзя? – спросил я. – Значит, кроме как посреди Дуная я нигде не могу с тобой встретиться?
– Я этого не говорила.
– Как же ты сбежишь от охраны?
– А ты этого хочешь?
– Больше всего на свете.
– Просто так, ненадолго?
– Навсегда.
– А ты можешь сбежать, если я сбегу?
– Да, чего бы это ни стоило.
– А твоя работа?
– Брошу работу. Для меня это даже будет вроде как избавлением.
– А семья?
– Без меня им, по-моему, будет куда лучше.
– Я хочу сообщить тебе одну вещь, о которой знают только Макс, я и врачи. По Максу этого не видно, но он очень болен. Начиная с прошлого Рождества, у него регулярно бывает высокая температура, он стал худеть. Сперва врачи не могли решить, в чем дело; потом выяснилось, что у него рак поджелудочной железы. Максу осталось жить полгода, может быть, даже меньше. Пока хватит сил, он хочет жить так, как будто ничего не случилось. Когда он дома, я не отхожу от него ни на минутку, когда он куда-нибудь едет, еду вместе с ним. В конце концов, Макс решительно заявил, что я должна уехать: из-за меня он испытывает чувство вины. Именно он заказал нам с Симоной эти билеты, и все было решено еще до того, как я узнала о твоем приезде. Теперь уж я останусь с ним до самого конца. Скоро Макс должен будет лечь в больницу в Мюнхене, и он хочет, чтобы я сняла себе квартиру где-нибудь рядом. Так вот обстоят дела. Я хочу быть с тобой, но я не могу сейчас бросить Макса. Если бы ты снял квартиру в том же доме, мы могли бы изредка видеться, пока Макс жив. А потом – потом все зависит от тебя.
– Ты выйдешь за меня замуж?
– Зачем ты спрашиваешь?
– А как мы будем встречаться в этом доме? Там ведь все равно будет охрана.
– Ты снимешь квартиру на имя Манни. Я буду говорить, что иду в гости к Симоне.
– А Манни не будет против?
– Манни любит Макса. И тебя тоже. Он сделает, как я его попрошу.
– Скажи, а у Манни действительно есть для меня работа или это все так, в порядке благотворительности?
– В делах Манни благотворительностью не занимается. Если он говорит, что есть, значит, есть. Вообще-то он уже давно ищет помощника. Представляешь, как трудно найти человека, который разбирается в делах, хорошо знает Америку и умеет говорить по-немецки и по-английски?
И все же я не мог успокоиться: а дети? А то, что после Макса жизнь со мной покажется нищенской? На все мои вопросы у Эрики были готовы ответы.
– Но как же насчет квартиры? – спросил я напоследок. – Что я должен сказать Манни?
– Я поговорю с Симоной, она поговорит с Манни, и он свяжется с тобой завтра в Мюнхене. Ты ведь, кажется, уезжаешь на следующий день?
– Да, я и так уже задержался. Страшно представить, что меня ждет в банке.
– Может быть, тебя уволят, и все решится само собой.
– Им давно надо было бы так поступить.
Утром, затащив к себе Симону, мы пили кофе и смотрели, как мимо проплывает Австрия. Наконец к полудню в иллюминаторе возникла Вена. Эрика с Симоной отправились улаживать отношения с Мальманнами, а я затаился в каюте и сидел так до тех пор, пока все пассажиры не сошли на берег. К тому времени, как я крадучись спустился по трапу, Эрика, Симона и телохранитель уже давно уехали.
Я, конечно, не надеялся на то, что мое возвращение вызовет у домашних бурную радость, и действительно, Сара Луиза с девочками встретили меня так, будто к ним явился родственник, позорящий всю семью:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
Потом она рассказала, что происходит на пароходе, поговорила немного про Будапешт и, обняв нас, ушла.
Будапешт был последней остановкой перед Веной, и, когда мы отчаливали, Эрика сказала:
– Завтра все это кончится.
– Почему? – спросил я. – Неужели нам нельзя будет как-нибудь повидаться в Мюнхене?
– А охрана?
– Она что, действительно необходима? Тебе действительно кто-то угрожает?
– Не мне – Максу. Разве ты не читаешь газет?
– И кто же эти люди? "Красные бригады"?
– Именно. В прошлом году они убили трех человек, у которых охрана была еще лучше, чем у нас.
– Да, знаю, Шлейера, – а еще кого?
– Первый был Зигфрид Бубак, главный федеральный прокурор. Он ехал на работу с шофером и с телохранителем, и по дороге их нагнали двое на мотоцикле и открыли огонь из автомата. Бубак был обвинителем на процессе Баадера-Майнхофа. Три месяца спустя убили Юргена Понто, председателя "Дрезднер банка". Убийц было пятеро – четверо женщин и один мужчина. Их провела в дом Понто дочь его приятеля. Вообще-то они собирались его похитить, но Понто стал сопротивляться, и тогда они его пристрелили. Потом люди из "Красных бригад" похитили Ханса Мартина Шлейера, президента "Союза предпринимателей" и "Германского промышленного союза". Они убили его шофера и трех охранников и потребовали, чтобы из тюрьмы были освобождены одиннадцать террористов, в том числе Андреас Баадер, Ян Карл Распе и Гудрун Энсслин – последние, кто остался из банды Баадера–Майнхофа. Чтобы оказать давление на правительство, четверо арабов угнали западногерманский пассажирский самолет. Немецкая служба безопасности освободила заложников в Могадишо. Сразу после этого случая Баадер, Распе и Энсслин покончили с собой в тюрьме. "Красные бригады", конечно же, решили, что это было не самоубийство, а убийство, и, чтобы отомстить, они пристрелили Шлейера и перерезали ему горло. Его труп нашли в брошенном автомобиле где-то во Франции.
– Чего добиваются эти "Красные бригады"?
– Ты ведь знаешь немцев: если за что возьмутся, то уж меры не знают. Много лет после войны только и было слышно, какая Америка замечательная и какие коммунисты плохие. Потом был Вьетнам, и выяснилось, что американцы ничуть не лучше остальных. Молодежь увлекалась Марксом. "Красные бригады" поносят западную меркантильность и считают, что американцы и западные немцы хуже русских. По-моему, они верят в свои идеалы не меньше, чем мы в свои. Некоторые говорят, что они просто хотят пощекотать себе нервы, но ведь для этого есть много других способов.
– А тебе с Максом они угрожали?
– Они вообще никому не угрожают. Но, похоже, они нами интересуются. Одна из наших служанок познакомились с каким-то типом, который водил ее по ресторанам, подробно о нас расспрашивал, а потом бросил ее и как в воду канул.
– Возможно, он просто хотел поддержать светскую беседу?
– Возможно.
– Или, может, это был обыкновенный квартирный вор?
– Тоже возможно.
Чем ближе была Вена, тем быстрее, казалось, работали двигатели на теплоходе и тем отчаяннее мне хотелось, чтобы в них вдруг что-нибудь сломалось. Когда мы летели из Вены в Румынию, у меня было такое чувство, что эта неделя никогда не кончится, и вот, пожалуйста, остались считанные часы.
– Значит, сделать ничего нельзя? – спросил я. – Значит, кроме как посреди Дуная я нигде не могу с тобой встретиться?
– Я этого не говорила.
– Как же ты сбежишь от охраны?
– А ты этого хочешь?
– Больше всего на свете.
– Просто так, ненадолго?
– Навсегда.
– А ты можешь сбежать, если я сбегу?
– Да, чего бы это ни стоило.
– А твоя работа?
– Брошу работу. Для меня это даже будет вроде как избавлением.
– А семья?
– Без меня им, по-моему, будет куда лучше.
– Я хочу сообщить тебе одну вещь, о которой знают только Макс, я и врачи. По Максу этого не видно, но он очень болен. Начиная с прошлого Рождества, у него регулярно бывает высокая температура, он стал худеть. Сперва врачи не могли решить, в чем дело; потом выяснилось, что у него рак поджелудочной железы. Максу осталось жить полгода, может быть, даже меньше. Пока хватит сил, он хочет жить так, как будто ничего не случилось. Когда он дома, я не отхожу от него ни на минутку, когда он куда-нибудь едет, еду вместе с ним. В конце концов, Макс решительно заявил, что я должна уехать: из-за меня он испытывает чувство вины. Именно он заказал нам с Симоной эти билеты, и все было решено еще до того, как я узнала о твоем приезде. Теперь уж я останусь с ним до самого конца. Скоро Макс должен будет лечь в больницу в Мюнхене, и он хочет, чтобы я сняла себе квартиру где-нибудь рядом. Так вот обстоят дела. Я хочу быть с тобой, но я не могу сейчас бросить Макса. Если бы ты снял квартиру в том же доме, мы могли бы изредка видеться, пока Макс жив. А потом – потом все зависит от тебя.
– Ты выйдешь за меня замуж?
– Зачем ты спрашиваешь?
– А как мы будем встречаться в этом доме? Там ведь все равно будет охрана.
– Ты снимешь квартиру на имя Манни. Я буду говорить, что иду в гости к Симоне.
– А Манни не будет против?
– Манни любит Макса. И тебя тоже. Он сделает, как я его попрошу.
– Скажи, а у Манни действительно есть для меня работа или это все так, в порядке благотворительности?
– В делах Манни благотворительностью не занимается. Если он говорит, что есть, значит, есть. Вообще-то он уже давно ищет помощника. Представляешь, как трудно найти человека, который разбирается в делах, хорошо знает Америку и умеет говорить по-немецки и по-английски?
И все же я не мог успокоиться: а дети? А то, что после Макса жизнь со мной покажется нищенской? На все мои вопросы у Эрики были готовы ответы.
– Но как же насчет квартиры? – спросил я напоследок. – Что я должен сказать Манни?
– Я поговорю с Симоной, она поговорит с Манни, и он свяжется с тобой завтра в Мюнхене. Ты ведь, кажется, уезжаешь на следующий день?
– Да, я и так уже задержался. Страшно представить, что меня ждет в банке.
– Может быть, тебя уволят, и все решится само собой.
– Им давно надо было бы так поступить.
Утром, затащив к себе Симону, мы пили кофе и смотрели, как мимо проплывает Австрия. Наконец к полудню в иллюминаторе возникла Вена. Эрика с Симоной отправились улаживать отношения с Мальманнами, а я затаился в каюте и сидел так до тех пор, пока все пассажиры не сошли на берег. К тому времени, как я крадучись спустился по трапу, Эрика, Симона и телохранитель уже давно уехали.
Я, конечно, не надеялся на то, что мое возвращение вызовет у домашних бурную радость, и действительно, Сара Луиза с девочками встретили меня так, будто к ним явился родственник, позорящий всю семью:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125