Моя девушка тоже была ничего, хотя и немного худовата. Звали ее Эллен Кэвендер, была она из Салема, штат Массачусетс, а в Германию приехала про линии Красного Креста. Как я и ожидал, Пэт с Тони разбили нас в пух и прах – 6:2, 6:3, – но, по крайней мере, не я один был в этом виноват: Эллен тоже играла так себе. После игры мы вместе пообедали, и Эллен спросила меня, откуда я.
– Из Нашвилла, штат Теннесси.
– А-а, так, значит, ты – чушка.
– Почему?
– А разве вас так не называют – «чушка» или "деревня"?
– Те, кто к нам хорошо относится, – никогда.
– Да? А я и не знала. А где вообще это Теннесси? Около Луизианы?
– Да, недалеко.
Значительно позднее я понял, что Эллен, должно быть, считала, будто «чушка» и «деревня» – просто безобидные прозвища, однако в то время эти слова звучали так же оскорбительно, как «черномазый» или «жид». После обеда Тони предложил съездить на Ванзее. Девушки пришли от этой идеи в восторг, но я сказал, что у меня по горло работы, и на этом наши отношения с Эллен Кэвендер закончились.
Что ж, по крайней мере Великий Счетчик старался. Еще одну попытку он предпринял на следующей неделе. Однажды после работы меня окликнул Эд Остин:
– Эй, Хэм, пошли со мной. Я тут в гости собрался. К немецким студентам. Неплохая квартирка. Забавно. Пошли.
Я пошел. Было и вправду забавно, и квартирка оказалась неплохой. Хозяева – четверо молодых ребят – называли ее по старинке "Bude", хотя в ней было целых пять комнат, а окна выходили на Тиль-парк. Ребята учились в Свободном университете, который находился недалеко от их дома, и в этот вечер они позвали множество друзей на пиво с сосисками. С немецкими студентами я общался впервые, и мне было интересно ходить между ними и слушать их разговоры. Как же много они говорили о политике! Почти все собравшиеся были членами Христианско-демократического союза, и им определенно не нравились последние изменения в жизни университета: слишком много там стало левых, слишком много социалистов. Еще говорили о театре, причем впечатление было такое, будто они ходят туда каждый вечер. Все было не так, как в Америке, где на вечеринках мы обычно обсуждали другие вечеринки – и прошедшие, и предстоящие. Девушки здесь не особенно увлекались косметикой, но некоторые из них были весьма хороши собой. Через какое-то время я заметил двух девушек, оживленно болтавших друг с дружкой, и решил подойти к ним попытать счастья. Мы познакомились, и девушки улыбнулись. Одну звали Барбара Умбах, она жила в Берлине, другую – Карин Хаух, она приехала из Гамбурга. После того как Барбара сказала, что в другом углу комнаты стоит ее жених, я сосредоточил все свое внимание на Карин. Выяснилось, что отец ее работает в частной автотранспортной компании «Кюне и Нагель» и что в Гамбурге они живут на Ауссенальштер, что, как я слышал, было совсем неплохо.
Девушки обменивались впечатлениями о том, как замечательно провели каникулы – в Афинах и в Венеции, на Майорке и на Лазурном Берегу. Оказалось, что семейство Хаухов думает на будущий год поехать во Флориду. Как я считаю, им понравится в Майами? Потом Карин еще расспрашивала об Америке и о том, откуда я родом, но слово «Теннесси» ей ничего не говорило. Это не рядом с Айдахо? М-м, пожалуй. Вскоре я почувствовал, что все идет как по маслу. Барбара, наверно, была того же мнения, потому что отправилась искать жениха, оставив нас с Карин вдвоем. Мы говорили о книгах и музеях, об автомобилях и яхтах, и я заметил, что наши взгляды начинают встречаться все чаще и чаще, а пару раз Карин дотронулась до моего плеча. Начало, решил я, отличное, и спросил:
– Может быть, как-нибудь поужинаем вместе?
– Когда?
– Скажем, в следующую пятницу. "Борзенштубен" подойдет?
– Мне больше нравится «Риц». Я помешана на восточной кухне.
– "Риц" так «Риц». Дай мне твой адрес, и я за тобой заеду, например, в семь?
– Может, это тебе не по дороге? Где твоя "Bude"?
– У меня нет «Bude». Мы с Эдом живем в доме в нескольких кварталах отсюда.
– Как, вы, двое студентов, имеете собственный дом?
– Ну, не собственный, там еще живут люди, а потом, видишь ли, мы не студенты. Мы военные.
Реакция у Карин была такой, как будто я сказал, что мы извращенцы.
– Военные? Американские военные?
– Это что? Так ужасно?
– И кто же ты – лейтенант?
– Специалист второго ранга. Это что-то вроде сержанта.
– Так вы сержанты?
– Сержанты. Вряд ли нас ждет блестящая карьера.
– Ну, мне это безразлично. Вы, конечно, очень приятные ребята, но я обещала отцу никогда не встречаться с солдатами.
– Но мы не носим военной формы. Никто и не узнает, что я солдат.
– Я это буду знать. И если отец меня спросит, я расскажу ему всю правду. Я никогда не лгу.
– Пару лет назад я был студентом.
– Но теперь-то ты солдат. Так что извини. Спасибо за приятную беседу. – И, пожав мне руку, она удалилась на поиски чего-нибудь более чистого и светлого. Потом я снова увидел Карин и Барбару вместе – они прямо-таки покатывались со смеху. И хотя смеяться они могли над чем угодно, я не мог отделаться от мысли, что смеются они надо мной.
Итак, две попытки Великого Счетчика закончились провалом. Но я, сидя дома или в пивной, по-прежнему ощущал какой-то внутренний зуд. Я совершенно не мог понять, как Манни может так жить – все время читать и быть этим вполне довольным. Однажды вечером, проходя мимо его комнаты, я заглянул в приоткрытую дверь: он сидел, погрузившись в очередную книгу.
– Опять что-нибудь новенькое, Манни? – спросил я. Он показал мне обложку – это было "Бегство от чародея" Айрис Мердок.
– Сейчас у меня английская полоса, – сказал Манни. – В этой книжке у каждого есть какой-нибудь тайный грех. Главный тут – некто Миша Фокс. Все остальные находятся во власти его чар, но почему – убей бог не пойму: ничего особенного в нем нет. Вряд ли дочитаю до конца.
– А тебе никогда не надоедает читать?
– Читать? Нет. Если что-нибудь надоедает, то только не это.
– Помню, когда я сюда приехал, ты сказал, что Берлин – самое злачное место в Европе. Что ж ты сам не вкушаешь всех этих радостей?
– Почему не вкушаю – вкушаю. Иногда за деньги, а иногда встречаюсь с одной француженкой. Муж у нее капитан. Приятный малый, хоть и педик. Мы с ней видимся, когда он в командировке. Но этот мир, – Манни показал на шкафчик с книгами, – все-таки лучше. В книгах есть начало, середина и конец, и жизнь там осмысленная. А жизнь вокруг – разве она такая?
– Пожалуй, что нет.
На следующий день я обдумал слова Манни. Дома, в Америке, мне внушили, что те, кто много читает, просто пытаются уйти от реальной жизни, так как не способны в ней ничего добиться. Мне и в голову не приходило, что мир книг может быть лучше настоящего мира. И снова возникла мысль: почему столько ребят моего возраста знают гораздо больше, чем я?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
– Из Нашвилла, штат Теннесси.
– А-а, так, значит, ты – чушка.
– Почему?
– А разве вас так не называют – «чушка» или "деревня"?
– Те, кто к нам хорошо относится, – никогда.
– Да? А я и не знала. А где вообще это Теннесси? Около Луизианы?
– Да, недалеко.
Значительно позднее я понял, что Эллен, должно быть, считала, будто «чушка» и «деревня» – просто безобидные прозвища, однако в то время эти слова звучали так же оскорбительно, как «черномазый» или «жид». После обеда Тони предложил съездить на Ванзее. Девушки пришли от этой идеи в восторг, но я сказал, что у меня по горло работы, и на этом наши отношения с Эллен Кэвендер закончились.
Что ж, по крайней мере Великий Счетчик старался. Еще одну попытку он предпринял на следующей неделе. Однажды после работы меня окликнул Эд Остин:
– Эй, Хэм, пошли со мной. Я тут в гости собрался. К немецким студентам. Неплохая квартирка. Забавно. Пошли.
Я пошел. Было и вправду забавно, и квартирка оказалась неплохой. Хозяева – четверо молодых ребят – называли ее по старинке "Bude", хотя в ней было целых пять комнат, а окна выходили на Тиль-парк. Ребята учились в Свободном университете, который находился недалеко от их дома, и в этот вечер они позвали множество друзей на пиво с сосисками. С немецкими студентами я общался впервые, и мне было интересно ходить между ними и слушать их разговоры. Как же много они говорили о политике! Почти все собравшиеся были членами Христианско-демократического союза, и им определенно не нравились последние изменения в жизни университета: слишком много там стало левых, слишком много социалистов. Еще говорили о театре, причем впечатление было такое, будто они ходят туда каждый вечер. Все было не так, как в Америке, где на вечеринках мы обычно обсуждали другие вечеринки – и прошедшие, и предстоящие. Девушки здесь не особенно увлекались косметикой, но некоторые из них были весьма хороши собой. Через какое-то время я заметил двух девушек, оживленно болтавших друг с дружкой, и решил подойти к ним попытать счастья. Мы познакомились, и девушки улыбнулись. Одну звали Барбара Умбах, она жила в Берлине, другую – Карин Хаух, она приехала из Гамбурга. После того как Барбара сказала, что в другом углу комнаты стоит ее жених, я сосредоточил все свое внимание на Карин. Выяснилось, что отец ее работает в частной автотранспортной компании «Кюне и Нагель» и что в Гамбурге они живут на Ауссенальштер, что, как я слышал, было совсем неплохо.
Девушки обменивались впечатлениями о том, как замечательно провели каникулы – в Афинах и в Венеции, на Майорке и на Лазурном Берегу. Оказалось, что семейство Хаухов думает на будущий год поехать во Флориду. Как я считаю, им понравится в Майами? Потом Карин еще расспрашивала об Америке и о том, откуда я родом, но слово «Теннесси» ей ничего не говорило. Это не рядом с Айдахо? М-м, пожалуй. Вскоре я почувствовал, что все идет как по маслу. Барбара, наверно, была того же мнения, потому что отправилась искать жениха, оставив нас с Карин вдвоем. Мы говорили о книгах и музеях, об автомобилях и яхтах, и я заметил, что наши взгляды начинают встречаться все чаще и чаще, а пару раз Карин дотронулась до моего плеча. Начало, решил я, отличное, и спросил:
– Может быть, как-нибудь поужинаем вместе?
– Когда?
– Скажем, в следующую пятницу. "Борзенштубен" подойдет?
– Мне больше нравится «Риц». Я помешана на восточной кухне.
– "Риц" так «Риц». Дай мне твой адрес, и я за тобой заеду, например, в семь?
– Может, это тебе не по дороге? Где твоя "Bude"?
– У меня нет «Bude». Мы с Эдом живем в доме в нескольких кварталах отсюда.
– Как, вы, двое студентов, имеете собственный дом?
– Ну, не собственный, там еще живут люди, а потом, видишь ли, мы не студенты. Мы военные.
Реакция у Карин была такой, как будто я сказал, что мы извращенцы.
– Военные? Американские военные?
– Это что? Так ужасно?
– И кто же ты – лейтенант?
– Специалист второго ранга. Это что-то вроде сержанта.
– Так вы сержанты?
– Сержанты. Вряд ли нас ждет блестящая карьера.
– Ну, мне это безразлично. Вы, конечно, очень приятные ребята, но я обещала отцу никогда не встречаться с солдатами.
– Но мы не носим военной формы. Никто и не узнает, что я солдат.
– Я это буду знать. И если отец меня спросит, я расскажу ему всю правду. Я никогда не лгу.
– Пару лет назад я был студентом.
– Но теперь-то ты солдат. Так что извини. Спасибо за приятную беседу. – И, пожав мне руку, она удалилась на поиски чего-нибудь более чистого и светлого. Потом я снова увидел Карин и Барбару вместе – они прямо-таки покатывались со смеху. И хотя смеяться они могли над чем угодно, я не мог отделаться от мысли, что смеются они надо мной.
Итак, две попытки Великого Счетчика закончились провалом. Но я, сидя дома или в пивной, по-прежнему ощущал какой-то внутренний зуд. Я совершенно не мог понять, как Манни может так жить – все время читать и быть этим вполне довольным. Однажды вечером, проходя мимо его комнаты, я заглянул в приоткрытую дверь: он сидел, погрузившись в очередную книгу.
– Опять что-нибудь новенькое, Манни? – спросил я. Он показал мне обложку – это было "Бегство от чародея" Айрис Мердок.
– Сейчас у меня английская полоса, – сказал Манни. – В этой книжке у каждого есть какой-нибудь тайный грех. Главный тут – некто Миша Фокс. Все остальные находятся во власти его чар, но почему – убей бог не пойму: ничего особенного в нем нет. Вряд ли дочитаю до конца.
– А тебе никогда не надоедает читать?
– Читать? Нет. Если что-нибудь надоедает, то только не это.
– Помню, когда я сюда приехал, ты сказал, что Берлин – самое злачное место в Европе. Что ж ты сам не вкушаешь всех этих радостей?
– Почему не вкушаю – вкушаю. Иногда за деньги, а иногда встречаюсь с одной француженкой. Муж у нее капитан. Приятный малый, хоть и педик. Мы с ней видимся, когда он в командировке. Но этот мир, – Манни показал на шкафчик с книгами, – все-таки лучше. В книгах есть начало, середина и конец, и жизнь там осмысленная. А жизнь вокруг – разве она такая?
– Пожалуй, что нет.
На следующий день я обдумал слова Манни. Дома, в Америке, мне внушили, что те, кто много читает, просто пытаются уйти от реальной жизни, так как не способны в ней ничего добиться. Мне и в голову не приходило, что мир книг может быть лучше настоящего мира. И снова возникла мысль: почему столько ребят моего возраста знают гораздо больше, чем я?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125