Наверно, в их с Соколовым программе это был второй номер. Через некоторое время она вдруг застыла в неподвижности, и я испугался, что это все – больше у нее не осталось сил, но тут, к моему удивлению, она забилась в оргазме, и даже когда он кончился, я еще долге чувствовал своим членом, как у нее что-то дергается внутри.
– Вкусно, вкусно, – проговорила она.
Но это было только начало. Почти все следующие три дня мы провели в постели. Время от времени мы, правда, выходили за покупками или чтобы поесть в «Брюкенкеллер», в кафе «Кранцлер» или «Тройке», но, закончив свои дела, тут же возвращались в номер. Я даже начал мало-помалу разбираться в Надиных причудах. Когда она наконец согласилась снять лифчик, то тут же подхватила свои груди руками. Так вот, значит, в чем было дело – она боялась, что груди у нее свисают. А то, что она и на пушечный выстрел не подпускала к своим половым органам ничего, кроме пениса, объяснялось, очевидно, плачевным состоянием советской гигиены. Несколько раз я пробовал пустить в ход свой язык и пальцы, но Надя моментально сдвигала ноги и говорила: "Нет, там грязно". Она даже заявила, что никогда не мастурбировала – это тоже было грязно. В конце концов Надя прямо сказала то, что мне уже стало ясно:
– В постели мне нравится заниматься только одним делом.
– И это дело ты здорово делаешь.
– У тебя было много женщин?
– Такой замечательной, как ты, – ни одной. Ты, наверное, перепробовала всех мужчин в России.
Она рассмеялась.
– Знаешь, сколько у меня было мужчин?
– Сто?
Она снова засмеялась.
– На девяносто девять меньше.
– Один?
– Да, только один.
– Где же это было?
– В России, а потом в Восточном Берлине.
– И кто он?
Надя протянула руку к пачке сигарет и, взяв одну, закурила.
– Ну, допустим, его зовут Коля.
Я знал, что «Коля» – это уменьшительное от «Николай», и понял, что лед тронулся.
– Наверное, этот Коля – мужчина что надо, раз ты научилась у него стольким вещам.
– Да, он настоящий мужчина. Я его любила.
– Расскажи мне о нем.
– Не стоит.
– Ты что, мне не доверяешь?
– Нет, просто не хочется говорить о человеке, который так много для меня значил.
Я отодвинулся от нее на свою сторону кровати.
– Послушай, Надя, мне нужно тебе кое-что сказать. Для тебя, может, эти три дня были просто шуткой, но для меня – нет. Неужели ты не видишь, до чего ты меня довела, не чувствуешь, что со мной творится? Я влюбился в тебя еще в субботу, и с тех самых пор это чувство становилось все сильнее, и сейчас я люблю тебя так, как никогда еще никого не любил. Ты для меня – идеал женщины, идеал жены. Когда мы возвратимся в лагерь, ты, наверно, захочешь со мной расстаться, но, поверь, я так просто тебя не отдам. Надя, я хочу, чтобы ты стала моей женой. Я хочу, чтобы ты поехала со мной в Америку, чтобы мы вместе жили в нашем большом доме.
– Вместе с твоими родителями?
– Можно и отдельно. Давай купим квартиру в Нью-Йорке? Или дом в Палм-Бич?
– В Палм-Бич?
– Это немного севернее Майами. Симпатичное местечко.
– Я люблю горы.
– Тогда можно поехать на Запад, построить там домик в горах, кататься на лыжах…
– Но я даже не говорю по-английски; надо мной все будут смеяться.
– Да ты что, радость моя, кто будет над тобой смеяться? Как только все увидят, какая ты замечательная, они тут же выучат русский.
Надя прыснула и затянулась сигаретой.
– А твои родители не будут против? Они не подумают, что я какая-нибудь жуткая коммунистка?
– Они подумают, что ты самая прекрасная девушка на свете. Они примут тебя с распростертыми объятиями. Сегодня же напишу им. Или даже позвоню. Если, конечно, ты согласна.
Надя испытующе посмотрела на меня.
– А чем ты докажешь, что не обманываешь? Ведь вокруг полным-полно красивых девушек, которые почти ничем не хуже меня.
– А ты подумала, почему ты любишь меня? Ведь не из-за денег же – я знаю, что ты не такая. Нет, я уверен, что мы просто созданы друг для друга и все эти годы ждали нашей встречи.
– И ты правда позвонишь своим родителям и скажешь, что мы хотим пожениться?
– Немедленно, если ты ответишь мне "да".
Надино лицо расплылось в улыбке.
– Да, – сказала она и, прильнув ко мне, принялась целовать меня, повторяя между поцелуями, – да, да, да, да, да.
– Надя, это самое счастливое мгновение в моей жизни. Так я позвоню родителям? Подожди, сейчас достану фотографии.
Когда через двадцать минут меня соединили, снимки с изображением «Билтмора» и моих мифических родителей были уже разложены и Надя их внимательно изучала.
– Здравствуй, папа, – сказал я, – как поживаешь? Нет-нет, ничего не случилось, все в полном порядке. Да, поэтому и звоню. А мама дома? Идет к другому аппарату? Мамочка, у меня для тебя сюрприз. Догадайся. Потрясающая новость. Я женюсь. Да-да. И я уверен, что она вам очень понравится. Самая красивая девушка на свете. Она русская. Я так и знал, что ты это скажешь. Раз я в нее влюбился, значит, вы ее тоже полюбите. – Ну, и так далее в том же духе. Я подмигнул Наде, и она ответила мне сияющей улыбкой. На другом конце провода в Нашвилле женский голос неустанно повторял: "Служба точного времени банка "Камберленд Вэлли". Сейчас четыре часа пятьдесят одна минута".
Когда я повесил трубку, Надя схватила фотографии, прижала их к себе и снова воскликнула: "Да, да, да, да!"
После того как она покурила, всплакнула и мы еще разок трахнулись, я спросил:
– Есть у тебя какие-нибудь вопросы?
– Вопросы?
– Ну да, обо мне и вообще о чем хочешь. Надя задумалась, потом попросила:
– Расскажи мне еще раз про сестер и про брата.
Я рассказал и про это, и еще много чего про Америку: какие там машины, какой климат, какие дома, какие дети и школы. Когда запас вопросов истощился, Надя сказала:
– А теперь твоя очередь.
Я спросил ее о родителях. Оказалось, что отец у нее год назад умер, поэтому, как она считает, у матери не будет больших неприятностей из-за того, что она сбежала на Запад. Я спросил ее о братьях и о владивостокских друзьях, а потом перешел к делу.
– Знаешь, Надя, – сказал я, – у меня есть к тебе еще один вопрос. По-моему, муж и жена не должны ничего скрывать друг от друга. Про своих девушек я рассказал тебе все. Может быть, ты теперь расскажешь мне про Колю?
Казалось, мой вопрос ее огорчил.
– Все хотят, чтобы я рассказывала про Колю, – сказала она.
– Как это – все?
– В лагере меня только про него и спрашивали. Я отодвинулся от нее с оскорбленным видом.
– Нет-нет, я не имела этого в виду; просто странно, что все спрашивают про Колю.
Стараясь выглядеть обиженным, я сказал:
– Что ж, извини, если я такой неоригинальный. Но я, между прочим, тебя люблю, и мне хочется знать про людей, которых любила ты. Не хочешь быть со мной откровенной – не надо, но я не уверен, что смогу жениться на женщине, которая мне не доверяет, да еще считает, что я похож на этих лагерных следователей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
– Вкусно, вкусно, – проговорила она.
Но это было только начало. Почти все следующие три дня мы провели в постели. Время от времени мы, правда, выходили за покупками или чтобы поесть в «Брюкенкеллер», в кафе «Кранцлер» или «Тройке», но, закончив свои дела, тут же возвращались в номер. Я даже начал мало-помалу разбираться в Надиных причудах. Когда она наконец согласилась снять лифчик, то тут же подхватила свои груди руками. Так вот, значит, в чем было дело – она боялась, что груди у нее свисают. А то, что она и на пушечный выстрел не подпускала к своим половым органам ничего, кроме пениса, объяснялось, очевидно, плачевным состоянием советской гигиены. Несколько раз я пробовал пустить в ход свой язык и пальцы, но Надя моментально сдвигала ноги и говорила: "Нет, там грязно". Она даже заявила, что никогда не мастурбировала – это тоже было грязно. В конце концов Надя прямо сказала то, что мне уже стало ясно:
– В постели мне нравится заниматься только одним делом.
– И это дело ты здорово делаешь.
– У тебя было много женщин?
– Такой замечательной, как ты, – ни одной. Ты, наверное, перепробовала всех мужчин в России.
Она рассмеялась.
– Знаешь, сколько у меня было мужчин?
– Сто?
Она снова засмеялась.
– На девяносто девять меньше.
– Один?
– Да, только один.
– Где же это было?
– В России, а потом в Восточном Берлине.
– И кто он?
Надя протянула руку к пачке сигарет и, взяв одну, закурила.
– Ну, допустим, его зовут Коля.
Я знал, что «Коля» – это уменьшительное от «Николай», и понял, что лед тронулся.
– Наверное, этот Коля – мужчина что надо, раз ты научилась у него стольким вещам.
– Да, он настоящий мужчина. Я его любила.
– Расскажи мне о нем.
– Не стоит.
– Ты что, мне не доверяешь?
– Нет, просто не хочется говорить о человеке, который так много для меня значил.
Я отодвинулся от нее на свою сторону кровати.
– Послушай, Надя, мне нужно тебе кое-что сказать. Для тебя, может, эти три дня были просто шуткой, но для меня – нет. Неужели ты не видишь, до чего ты меня довела, не чувствуешь, что со мной творится? Я влюбился в тебя еще в субботу, и с тех самых пор это чувство становилось все сильнее, и сейчас я люблю тебя так, как никогда еще никого не любил. Ты для меня – идеал женщины, идеал жены. Когда мы возвратимся в лагерь, ты, наверно, захочешь со мной расстаться, но, поверь, я так просто тебя не отдам. Надя, я хочу, чтобы ты стала моей женой. Я хочу, чтобы ты поехала со мной в Америку, чтобы мы вместе жили в нашем большом доме.
– Вместе с твоими родителями?
– Можно и отдельно. Давай купим квартиру в Нью-Йорке? Или дом в Палм-Бич?
– В Палм-Бич?
– Это немного севернее Майами. Симпатичное местечко.
– Я люблю горы.
– Тогда можно поехать на Запад, построить там домик в горах, кататься на лыжах…
– Но я даже не говорю по-английски; надо мной все будут смеяться.
– Да ты что, радость моя, кто будет над тобой смеяться? Как только все увидят, какая ты замечательная, они тут же выучат русский.
Надя прыснула и затянулась сигаретой.
– А твои родители не будут против? Они не подумают, что я какая-нибудь жуткая коммунистка?
– Они подумают, что ты самая прекрасная девушка на свете. Они примут тебя с распростертыми объятиями. Сегодня же напишу им. Или даже позвоню. Если, конечно, ты согласна.
Надя испытующе посмотрела на меня.
– А чем ты докажешь, что не обманываешь? Ведь вокруг полным-полно красивых девушек, которые почти ничем не хуже меня.
– А ты подумала, почему ты любишь меня? Ведь не из-за денег же – я знаю, что ты не такая. Нет, я уверен, что мы просто созданы друг для друга и все эти годы ждали нашей встречи.
– И ты правда позвонишь своим родителям и скажешь, что мы хотим пожениться?
– Немедленно, если ты ответишь мне "да".
Надино лицо расплылось в улыбке.
– Да, – сказала она и, прильнув ко мне, принялась целовать меня, повторяя между поцелуями, – да, да, да, да, да.
– Надя, это самое счастливое мгновение в моей жизни. Так я позвоню родителям? Подожди, сейчас достану фотографии.
Когда через двадцать минут меня соединили, снимки с изображением «Билтмора» и моих мифических родителей были уже разложены и Надя их внимательно изучала.
– Здравствуй, папа, – сказал я, – как поживаешь? Нет-нет, ничего не случилось, все в полном порядке. Да, поэтому и звоню. А мама дома? Идет к другому аппарату? Мамочка, у меня для тебя сюрприз. Догадайся. Потрясающая новость. Я женюсь. Да-да. И я уверен, что она вам очень понравится. Самая красивая девушка на свете. Она русская. Я так и знал, что ты это скажешь. Раз я в нее влюбился, значит, вы ее тоже полюбите. – Ну, и так далее в том же духе. Я подмигнул Наде, и она ответила мне сияющей улыбкой. На другом конце провода в Нашвилле женский голос неустанно повторял: "Служба точного времени банка "Камберленд Вэлли". Сейчас четыре часа пятьдесят одна минута".
Когда я повесил трубку, Надя схватила фотографии, прижала их к себе и снова воскликнула: "Да, да, да, да!"
После того как она покурила, всплакнула и мы еще разок трахнулись, я спросил:
– Есть у тебя какие-нибудь вопросы?
– Вопросы?
– Ну да, обо мне и вообще о чем хочешь. Надя задумалась, потом попросила:
– Расскажи мне еще раз про сестер и про брата.
Я рассказал и про это, и еще много чего про Америку: какие там машины, какой климат, какие дома, какие дети и школы. Когда запас вопросов истощился, Надя сказала:
– А теперь твоя очередь.
Я спросил ее о родителях. Оказалось, что отец у нее год назад умер, поэтому, как она считает, у матери не будет больших неприятностей из-за того, что она сбежала на Запад. Я спросил ее о братьях и о владивостокских друзьях, а потом перешел к делу.
– Знаешь, Надя, – сказал я, – у меня есть к тебе еще один вопрос. По-моему, муж и жена не должны ничего скрывать друг от друга. Про своих девушек я рассказал тебе все. Может быть, ты теперь расскажешь мне про Колю?
Казалось, мой вопрос ее огорчил.
– Все хотят, чтобы я рассказывала про Колю, – сказала она.
– Как это – все?
– В лагере меня только про него и спрашивали. Я отодвинулся от нее с оскорбленным видом.
– Нет-нет, я не имела этого в виду; просто странно, что все спрашивают про Колю.
Стараясь выглядеть обиженным, я сказал:
– Что ж, извини, если я такой неоригинальный. Но я, между прочим, тебя люблю, и мне хочется знать про людей, которых любила ты. Не хочешь быть со мной откровенной – не надо, но я не уверен, что смогу жениться на женщине, которая мне не доверяет, да еще считает, что я похож на этих лагерных следователей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125