С непреодолимой силой его влекло вперед -
выйти из-под крыши на простор мира.
И вот беззвучно раздвинулась другая дверь.
Горячей синевой резануло по глазам воскресшего человека.
Впервые после перерыва в тысячу девятьсот лет Волгин увидел небо и
сверкавший на нем диск Солнца.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
СОВРЕМЕННИКИ
Глава первая
1
Земля меняет свое лицо. Море - никогда!
Оно оставалось таким же, каким было во все эпохи и времена.
Неизменное, оно присутствовало при всей истории человечества, населявшего
его берега. Оно видело плоские галеры финикийцев, сменившиеся затем
галерами греков. Оно оставалось таким же во все века владычества Рима,
видело мавританскую культуру и крестовые походы. Оно присутствовало при
падении Византийской империи, качало на своей могучей груди победоносные
турецкие корабли и равнодушно поглощало их в сражении при Лепанто. Оно
видело Абукирский и Трафальгарский бой, похоронив в темной глубине и
французские, и английские корабли. Стальные громады броненосцев двадцатого
века исчезали в волнах с такой же легкостью, как и деревянные корабли
римлян. Из года в год, долгие века, море собирало богатую дань с
человечества - дань кораблями, людьми, кровью...
Но жизнь шла вперед, и человек победил стихию. Прекратилась дань
кровью. Все реже и реже доставались морю и люди Исполинские лайнеры
смеялись над яростью волн.
В третьем веке коммунистической эры люди окончательно покинули морс.
Безграничная и свободная стихия воздуха стала их единственным путем
сообщения.
И полторы тысячи лет море пустынно. Изредка появляются на его
поверхности изящные яхты любителей морских прогулок или какой-нибудь
арелет, повинуясь капризу сидящего в нем человека, опустится на воду и
скользит по ней, напоминая своим видом грозное оружие прошлого - торпеду.
Исчезли огромные корабли, забылась морская профессия само слово
"моряк" стало незнакомо людям.
Но море оставалось все тем же...
Неумолчно шумит извечный прибой. Одна за другой приближаются к берегу
сине-зеленые волны, становятся выше, одеваются гребнем белой пены и, с
замирающим гулом обрушившись на прибрежную гальку откатываются обратно,
уступая место следующим.
Волна за волной!
Годы, века, тысячелетия!
"Так было, есть и будет", - подумал Волгин.
Он сидел в чем-то вроде шезлонга на обширной террасе, увитой зеленью
дикого винограда, и, опустив на колени книгу, задумчиво следил за
неустанной игрой прибоя. Прибой был такой же, как и в двадцатом веке.
Только он, да еще небо над головой оставались прежними. Все остальное
изменилось
Дом и терраса выстроены не из дерева и не из камня. Мебель и все
предметы домашнего обихода сохранили только назначение, но не форму.
Растительность, росшая в саду, вокруг дома, какая-то иная - крупнее и
выглядит более сочной. Книга, которую он читает, по внешнему виду такая же,
как книги его юности, но написана в несуществовавшем раньше языке.
Все изменилось, все стало другим за те тысячу девятьсот лет, которые
он пролежал в своей могиле. Все похоже на прежнее, но все глубоко иное.
Волгин часами смотрел на водную равнину, уносясь мыслями в далекое, а
для него такое близкое, прошлое. Возникали перед ним образы давно умерших
близких, появлялись города и села, дороги и мосты, поезда и пароходы, вся
многообразная техника родного века, пусть примитивная и убогая с
современной точки зрения, но милая и дорогая сердцу. Незаметно Волгиным
овладейте грустное настроение, но он старался не поддаваться ему. Так и
сегодня, почувствовав смутную тоску, он отвернулся от моря и вновь взялся
за книгу.
Он читал историю техники. Талантливо написанная книга была
предназначена для детей, и Волгин, никогда не имевший больших знаний по
технике даже своего века, выбрал ее, так как не без оснований считал, что
не справится с более серьезным сочинением. Произведение неизвестного
автора - в заголовке не стояло никакого имени - в популярной форме
описывало технические средства, которыми пользовались люди начиная с
пятнадцатого века христианской эры и до настоящего времени.
С особым интересом Волгин прочел описание техники двадцатого века,
внимательно следя за критическими замечаниями автора. Они были просты и
легко понятны, становилось даже странным, что все это не пришло в голову
инженерам и ученым его века. Но Волгин понимал, что само собой разумеющееся
в тридцать девятом веке не могло быть известно в двадцатом.
"Но ведь я же понимаю...", - думал он все же.
Двадцать первый век не доставил Волгину особых трудностей, но дальше
дело пошло хуже. Наука и техника развивались стремительно. Чем дальше читал
Волгин, тем больше крепло в нем убеждение, что даже детская книга слишком
трудна для него. И это происходило не по вине автора, а только потому, что
у Волгина было знаний по самым основам излагаемого предмета.
"Как жаль, - думал он, - что я юрист, а не инженер! Видимо придется
взяться за учебники начальной школы".
В языке Волгин не испытывал никаких затруднений. За четыре месяца
пребывания в доме Мунция на берегу Средиземного моря он изучил современный
язык так, что мог свободно говорить и читать на нем. Основу этого языка
составлял русский. Грамматика его была проста и логична. Хорошо зная
немецкий и французский языки, Волгин легко и быстро перешел на современный,
чем вызвал искреннее удивление своего учителя Мунция.
Старому историку представился редкий случай проверить знание им
прежних языков, которые он изучал не в живой речи, а только по книгам. И
они часто разговаривали по-немецки и по-французски.
Волгин знал, что теперь на Земле существует еще один язык - восточных
народов, смесь китайского, японского и индийских наречий. Он был в
употреблении там, где когда-то находились государства Юго-Восточной Азии,
древняя культура которых не могла исчезнуть даже за два тысячелетия. Но и
там все понимали "официальный" язык Земли.
Волгин старался не только говорить, но и думать на новом языке, и это
ему удавалось. Он все реже ловил себя на том, что думает по-русски. Он
знал, что родной язык никогда ему не понадобится.
Против воли, почти бессознательно, Волгин относился ко всему, что его
окружало, с затаенным чувством ревности, но не мог не признать, что по
богатству и выразительности новый язык оставлял далеко позади все старые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
выйти из-под крыши на простор мира.
И вот беззвучно раздвинулась другая дверь.
Горячей синевой резануло по глазам воскресшего человека.
Впервые после перерыва в тысячу девятьсот лет Волгин увидел небо и
сверкавший на нем диск Солнца.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
СОВРЕМЕННИКИ
Глава первая
1
Земля меняет свое лицо. Море - никогда!
Оно оставалось таким же, каким было во все эпохи и времена.
Неизменное, оно присутствовало при всей истории человечества, населявшего
его берега. Оно видело плоские галеры финикийцев, сменившиеся затем
галерами греков. Оно оставалось таким же во все века владычества Рима,
видело мавританскую культуру и крестовые походы. Оно присутствовало при
падении Византийской империи, качало на своей могучей груди победоносные
турецкие корабли и равнодушно поглощало их в сражении при Лепанто. Оно
видело Абукирский и Трафальгарский бой, похоронив в темной глубине и
французские, и английские корабли. Стальные громады броненосцев двадцатого
века исчезали в волнах с такой же легкостью, как и деревянные корабли
римлян. Из года в год, долгие века, море собирало богатую дань с
человечества - дань кораблями, людьми, кровью...
Но жизнь шла вперед, и человек победил стихию. Прекратилась дань
кровью. Все реже и реже доставались морю и люди Исполинские лайнеры
смеялись над яростью волн.
В третьем веке коммунистической эры люди окончательно покинули морс.
Безграничная и свободная стихия воздуха стала их единственным путем
сообщения.
И полторы тысячи лет море пустынно. Изредка появляются на его
поверхности изящные яхты любителей морских прогулок или какой-нибудь
арелет, повинуясь капризу сидящего в нем человека, опустится на воду и
скользит по ней, напоминая своим видом грозное оружие прошлого - торпеду.
Исчезли огромные корабли, забылась морская профессия само слово
"моряк" стало незнакомо людям.
Но море оставалось все тем же...
Неумолчно шумит извечный прибой. Одна за другой приближаются к берегу
сине-зеленые волны, становятся выше, одеваются гребнем белой пены и, с
замирающим гулом обрушившись на прибрежную гальку откатываются обратно,
уступая место следующим.
Волна за волной!
Годы, века, тысячелетия!
"Так было, есть и будет", - подумал Волгин.
Он сидел в чем-то вроде шезлонга на обширной террасе, увитой зеленью
дикого винограда, и, опустив на колени книгу, задумчиво следил за
неустанной игрой прибоя. Прибой был такой же, как и в двадцатом веке.
Только он, да еще небо над головой оставались прежними. Все остальное
изменилось
Дом и терраса выстроены не из дерева и не из камня. Мебель и все
предметы домашнего обихода сохранили только назначение, но не форму.
Растительность, росшая в саду, вокруг дома, какая-то иная - крупнее и
выглядит более сочной. Книга, которую он читает, по внешнему виду такая же,
как книги его юности, но написана в несуществовавшем раньше языке.
Все изменилось, все стало другим за те тысячу девятьсот лет, которые
он пролежал в своей могиле. Все похоже на прежнее, но все глубоко иное.
Волгин часами смотрел на водную равнину, уносясь мыслями в далекое, а
для него такое близкое, прошлое. Возникали перед ним образы давно умерших
близких, появлялись города и села, дороги и мосты, поезда и пароходы, вся
многообразная техника родного века, пусть примитивная и убогая с
современной точки зрения, но милая и дорогая сердцу. Незаметно Волгиным
овладейте грустное настроение, но он старался не поддаваться ему. Так и
сегодня, почувствовав смутную тоску, он отвернулся от моря и вновь взялся
за книгу.
Он читал историю техники. Талантливо написанная книга была
предназначена для детей, и Волгин, никогда не имевший больших знаний по
технике даже своего века, выбрал ее, так как не без оснований считал, что
не справится с более серьезным сочинением. Произведение неизвестного
автора - в заголовке не стояло никакого имени - в популярной форме
описывало технические средства, которыми пользовались люди начиная с
пятнадцатого века христианской эры и до настоящего времени.
С особым интересом Волгин прочел описание техники двадцатого века,
внимательно следя за критическими замечаниями автора. Они были просты и
легко понятны, становилось даже странным, что все это не пришло в голову
инженерам и ученым его века. Но Волгин понимал, что само собой разумеющееся
в тридцать девятом веке не могло быть известно в двадцатом.
"Но ведь я же понимаю...", - думал он все же.
Двадцать первый век не доставил Волгину особых трудностей, но дальше
дело пошло хуже. Наука и техника развивались стремительно. Чем дальше читал
Волгин, тем больше крепло в нем убеждение, что даже детская книга слишком
трудна для него. И это происходило не по вине автора, а только потому, что
у Волгина было знаний по самым основам излагаемого предмета.
"Как жаль, - думал он, - что я юрист, а не инженер! Видимо придется
взяться за учебники начальной школы".
В языке Волгин не испытывал никаких затруднений. За четыре месяца
пребывания в доме Мунция на берегу Средиземного моря он изучил современный
язык так, что мог свободно говорить и читать на нем. Основу этого языка
составлял русский. Грамматика его была проста и логична. Хорошо зная
немецкий и французский языки, Волгин легко и быстро перешел на современный,
чем вызвал искреннее удивление своего учителя Мунция.
Старому историку представился редкий случай проверить знание им
прежних языков, которые он изучал не в живой речи, а только по книгам. И
они часто разговаривали по-немецки и по-французски.
Волгин знал, что теперь на Земле существует еще один язык - восточных
народов, смесь китайского, японского и индийских наречий. Он был в
употреблении там, где когда-то находились государства Юго-Восточной Азии,
древняя культура которых не могла исчезнуть даже за два тысячелетия. Но и
там все понимали "официальный" язык Земли.
Волгин старался не только говорить, но и думать на новом языке, и это
ему удавалось. Он все реже ловил себя на том, что думает по-русски. Он
знал, что родной язык никогда ему не понадобится.
Против воли, почти бессознательно, Волгин относился ко всему, что его
окружало, с затаенным чувством ревности, но не мог не признать, что по
богатству и выразительности новый язык оставлял далеко позади все старые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120