Разве все люди не
встретят пришедшего к ним из бездны времени, как любимого сына и брата?
Увидеть своими глазами будущий мир (ведь наш мир для Волгина - это мир
будущего), что может быть более заманчивым? Вспомните, Волгин умер тридцати
девяти лет. Чего другого, кроме горячей благодарности, могут ожидать Люций
и Ио от человека, которого они вернут к жизни после смерти, наступившей так
рано?
Еще никогда психология человека не обсуждалась с таким интересом.
Давно уже не возникало вопроса, который с такой силой захватил бы умы
буквально всех людей на всей Земле. С Венеры, Марса и других планет
сообщали, что и там горячо обсуждают вес "за" и "против". Пожалуй, только
тс, кто находился далеко от Солнечной системы, в космическом полете,
оставались вне этого всемирного диспута.
Решения ждали с огромным нетерпением. Все понимали, что только Совет
науки может положить конец спору, который, как и говорил Ио, грозил стать
бесконечным. Обе стороны упорно стояли на своем.
В день заседания величественный зал, рассчитанный на шестьдесят тысяч
человек, был заполнен до отказа желающими лично присутствовать на
обсуждении столь необычайного предложения. Было известно, что многие
крупнейшие ученые собирались выступить, и, хотя увидеть и услышать их можно
было не выходя из У. всем почему-то хотелось увидеть и услышать их именно
здесь.
Ио ни в чем не сомневался. Он был вполне уверен, что правы, и потому
не сомневался в решении, которое будет вынесено. Он прибыл на заседание в
прекрасном настроении.
Зато в совершенно другом состоянии был Люций.
Инициатор и автор идеи оживления, он испытывал странное раздвоение
чувств. Долгие разговоры с отцом в конце концов повлияли на него, и
временами он испытывал даже угрызения совести. Иногда его охватывала
жалость к человеческому существу которым он хотел произвести такой страшный
опыт. Он начал бояться последствий. Обдумывая в тишине лаборатории слова
отца и его главного противника - Иоси, он пытался поставить себя на место
человека, лежавшего перед ним на лабораторном столе. Часами всматривался он
в неподвижные черты так хорошо знакомого лица и под равномерный шелест
искусственного сердца пытался найти ответ. Но ответа не было и не могло
быть.
"Он будет, - думал Люций, - будет тогда, когда под этим высоким чистым
лбом забьется живая человеческая мысль, когда закрытые глаза откроются и
посмотрят на меня Что я прочту в них? Благодарность или горький упрек? Кем
буду я в глазах этого человека - благодетелем или палачом?"
Бывали моменты, когда Люций желал, чтобы Совет высказался против и
можно было бы перестать думать о последствиях воскрешения, но ум ученого
тотчас же начинал протестовать против такого решения.
Люций устал, изнервничался и на заседание явился внутренне
опустошенным и безразличным к любому решению, которое ему предстояло
услышать.
Первое слово было предоставлено ему.
По приглашению председательствующего на этом заседании Совета Люций
поднялся на высокую трибуну.
Многочисленные телеофы, разбросанные по всему залу, показали всем его
расстроенное и похудевшее лицо.
Стоя у подножия гигантской, пятидесятиметровой статуи Ленина, Люций
видел перед собой необъятный простор исполинского зала. Задние ряды
скрывались вдали в туманной дымке, пронизанной лучами солнца, свободно
проходившими через прозрачный потолок.
Люций обвел взглядом членов Совета - величайших ученых Земли, которые
собрались здесь, чтобы вынести ему свой приговор.
Иоси, встретив этот взгляд, ободряюще улыбнулся. Отец я смотрел на
Люция. Мунций сидел, откинувшись на спинку кресла с закрытыми глазами и по
всегдашней своей манере неслышно барабанил пальцами по столу. В позе отца
Люций почувствовал молчаливое осуждение, его сердце тоскливо сжалось. Он
хорошо знал ясный ум и богатый жизненный опыт Мунция, привык во всем верить
ему. В первый раз они резко расходились во мнениях.
В этот момент Люцию показалось невозможным выступать в защиту своей
идеи, он был почти убежден, что они с Ио совершают большую ошибку, в
которой потом придется раскаиваться. Он был бы рад сойти с трибуны, но было
уже поздно.
Он начал говорить.
Все ожидали от него горячей речи и были удивлены его сдержанностью.
Кратко и объективно Люций изложил историю работы над телом человека,
извлеченного шесть лет тому назад из свинцового гроба, в котором оно
пролежало почти две тысячи лет, более подробно остановился на состоянии, в
котором это тело находится сейчас, и закончил свое выступление просьбой
разрешить ему и его товарищам сделать попытку оживить этого человека. Ни
одним словом Люций не коснулся своего мнения о моральной и психологической
стороне вопроса.
Общий тон его речи был таков, что Ио только изумленно переглянулся с
Иоси и гневно пожал плечами. Казалось, что Люций из автора проекта
превратился если не в противника его, то в человека, не знающего, чью
сторону принять в споре.
- Более чем странно! - заметил Цезий, сидевший рядом с Владиленом и
Мэри недалеко от трибуны.
- Влияние Мунция, - сердито ответила девушка, настолько громко, что ее
дед услышал эти слова, открыл глаза и, найдя среди публики свою внучку,
укоризненно покачал головой.
Окончив речь, Люций поклонился Совету и сошел с трибуны, уступая место
Ио, которому председатель, видимо, так же, как и все, удивленный странным
тоном главного инициатора воскрешения, предложил выступить вторым.
Люций вернулся к своему месту и все время, которое заняло обсуждение
вопроса, просидел неподвижно, закрыв глаза рукой и не разу не переменив
позы.
Горячая речь Ио, старавшегося рассеять впечатление от речи своего
соратника, и блестящее выступление Иоси не заставили его пошевелиться. Так
же неподвижно он слушал и возражения. Он открыл глаза только тогда, когда
было объявлено, что прения окончены и вопрос ставится на голосование.
В коротких словах председатель напомнил Совету об огромной моральной
ответственности и о долге человека бережно относится к другому человеку.
- Мы слышали, - сказал он, - мнение обеих сторон. Сам инициатор идеи
предпочел не высказывать своего мнения. Мы ценим проявленную им
сдержанность. Очевидно, Люций не хотел влиять на Совет силой своего
авторитета. Легко причинить зло человеку, но и трудно отказаться от такого
великого опыта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
встретят пришедшего к ним из бездны времени, как любимого сына и брата?
Увидеть своими глазами будущий мир (ведь наш мир для Волгина - это мир
будущего), что может быть более заманчивым? Вспомните, Волгин умер тридцати
девяти лет. Чего другого, кроме горячей благодарности, могут ожидать Люций
и Ио от человека, которого они вернут к жизни после смерти, наступившей так
рано?
Еще никогда психология человека не обсуждалась с таким интересом.
Давно уже не возникало вопроса, который с такой силой захватил бы умы
буквально всех людей на всей Земле. С Венеры, Марса и других планет
сообщали, что и там горячо обсуждают вес "за" и "против". Пожалуй, только
тс, кто находился далеко от Солнечной системы, в космическом полете,
оставались вне этого всемирного диспута.
Решения ждали с огромным нетерпением. Все понимали, что только Совет
науки может положить конец спору, который, как и говорил Ио, грозил стать
бесконечным. Обе стороны упорно стояли на своем.
В день заседания величественный зал, рассчитанный на шестьдесят тысяч
человек, был заполнен до отказа желающими лично присутствовать на
обсуждении столь необычайного предложения. Было известно, что многие
крупнейшие ученые собирались выступить, и, хотя увидеть и услышать их можно
было не выходя из У. всем почему-то хотелось увидеть и услышать их именно
здесь.
Ио ни в чем не сомневался. Он был вполне уверен, что правы, и потому
не сомневался в решении, которое будет вынесено. Он прибыл на заседание в
прекрасном настроении.
Зато в совершенно другом состоянии был Люций.
Инициатор и автор идеи оживления, он испытывал странное раздвоение
чувств. Долгие разговоры с отцом в конце концов повлияли на него, и
временами он испытывал даже угрызения совести. Иногда его охватывала
жалость к человеческому существу которым он хотел произвести такой страшный
опыт. Он начал бояться последствий. Обдумывая в тишине лаборатории слова
отца и его главного противника - Иоси, он пытался поставить себя на место
человека, лежавшего перед ним на лабораторном столе. Часами всматривался он
в неподвижные черты так хорошо знакомого лица и под равномерный шелест
искусственного сердца пытался найти ответ. Но ответа не было и не могло
быть.
"Он будет, - думал Люций, - будет тогда, когда под этим высоким чистым
лбом забьется живая человеческая мысль, когда закрытые глаза откроются и
посмотрят на меня Что я прочту в них? Благодарность или горький упрек? Кем
буду я в глазах этого человека - благодетелем или палачом?"
Бывали моменты, когда Люций желал, чтобы Совет высказался против и
можно было бы перестать думать о последствиях воскрешения, но ум ученого
тотчас же начинал протестовать против такого решения.
Люций устал, изнервничался и на заседание явился внутренне
опустошенным и безразличным к любому решению, которое ему предстояло
услышать.
Первое слово было предоставлено ему.
По приглашению председательствующего на этом заседании Совета Люций
поднялся на высокую трибуну.
Многочисленные телеофы, разбросанные по всему залу, показали всем его
расстроенное и похудевшее лицо.
Стоя у подножия гигантской, пятидесятиметровой статуи Ленина, Люций
видел перед собой необъятный простор исполинского зала. Задние ряды
скрывались вдали в туманной дымке, пронизанной лучами солнца, свободно
проходившими через прозрачный потолок.
Люций обвел взглядом членов Совета - величайших ученых Земли, которые
собрались здесь, чтобы вынести ему свой приговор.
Иоси, встретив этот взгляд, ободряюще улыбнулся. Отец я смотрел на
Люция. Мунций сидел, откинувшись на спинку кресла с закрытыми глазами и по
всегдашней своей манере неслышно барабанил пальцами по столу. В позе отца
Люций почувствовал молчаливое осуждение, его сердце тоскливо сжалось. Он
хорошо знал ясный ум и богатый жизненный опыт Мунция, привык во всем верить
ему. В первый раз они резко расходились во мнениях.
В этот момент Люцию показалось невозможным выступать в защиту своей
идеи, он был почти убежден, что они с Ио совершают большую ошибку, в
которой потом придется раскаиваться. Он был бы рад сойти с трибуны, но было
уже поздно.
Он начал говорить.
Все ожидали от него горячей речи и были удивлены его сдержанностью.
Кратко и объективно Люций изложил историю работы над телом человека,
извлеченного шесть лет тому назад из свинцового гроба, в котором оно
пролежало почти две тысячи лет, более подробно остановился на состоянии, в
котором это тело находится сейчас, и закончил свое выступление просьбой
разрешить ему и его товарищам сделать попытку оживить этого человека. Ни
одним словом Люций не коснулся своего мнения о моральной и психологической
стороне вопроса.
Общий тон его речи был таков, что Ио только изумленно переглянулся с
Иоси и гневно пожал плечами. Казалось, что Люций из автора проекта
превратился если не в противника его, то в человека, не знающего, чью
сторону принять в споре.
- Более чем странно! - заметил Цезий, сидевший рядом с Владиленом и
Мэри недалеко от трибуны.
- Влияние Мунция, - сердито ответила девушка, настолько громко, что ее
дед услышал эти слова, открыл глаза и, найдя среди публики свою внучку,
укоризненно покачал головой.
Окончив речь, Люций поклонился Совету и сошел с трибуны, уступая место
Ио, которому председатель, видимо, так же, как и все, удивленный странным
тоном главного инициатора воскрешения, предложил выступить вторым.
Люций вернулся к своему месту и все время, которое заняло обсуждение
вопроса, просидел неподвижно, закрыв глаза рукой и не разу не переменив
позы.
Горячая речь Ио, старавшегося рассеять впечатление от речи своего
соратника, и блестящее выступление Иоси не заставили его пошевелиться. Так
же неподвижно он слушал и возражения. Он открыл глаза только тогда, когда
было объявлено, что прения окончены и вопрос ставится на голосование.
В коротких словах председатель напомнил Совету об огромной моральной
ответственности и о долге человека бережно относится к другому человеку.
- Мы слышали, - сказал он, - мнение обеих сторон. Сам инициатор идеи
предпочел не высказывать своего мнения. Мы ценим проявленную им
сдержанность. Очевидно, Люций не хотел влиять на Совет силой своего
авторитета. Легко причинить зло человеку, но и трудно отказаться от такого
великого опыта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120