Когда вы
родились? - неожиданно спросил он.
- В тысяча девятьсот четырнадцатом году, - ответил Волгин. - Но какое
это имеет отношение к моему вопросу?
- В тысяча девятьсот четырнадцатом году христианской эры?
- Не слыхал о такой эре. Но все равно! Я родился, если вам так угодно,
в тысяча девятьсот четырнадцатом году после рождества Христова. Вы задаете
странные вопросы, - прибавил Волгин, - вместо того чтобы ответить на мой
вопрос.
Казалось, Люций не слышал слов Волгина. Он смотрел на него взглядом, в
котором были удивление, восторг и недоверие.
- За три года до Великой революции... - тихо сказал он - Этого не
может быть!
- Но тем не менее это безусловный факт, - сказал Волгин. - Это так же
верно, как то, что меня зовут Дмитрием Волгиным, а я помню, что и это вы
назвали только почти достоверным, хотя и не могу понять, почему.
- Когда я вам все расскажу, вы поймете. Я говорю сейчас не то, что
думаю, Дмитрий, но у меня путаются мысли. Это не так легко... Я знаю, что
вы Дмитрий Волгин и родились за много веков до нашего времени. Но поймите,
современному человеку трудно... психологически трудно поверить, что он
видит перед собой одного из легендарных Героев Советского Союза.
- Вы сказали "легендарных"? - Волгин приподнялся, - Люций! Если вы мне
друг, то говорите прямо и без отступлений: какой сейчас год?
Люций вдруг встал и обвел взглядом стены павильона. Он словно хотел
проверить, что находится в знакомой обстановке, что разговор с Волгиным
происходит наяву. Потом он сел снова.
- Давайте по порядку, - сказал он почти умоляюще, - значит, вы
родились за три года до начала коммунистической эры?
- Коммунистической эры?...
- Да, старое летоисчисление теперь заканчивают тысяча девятьсот
семнадцатым годом. После Великой революции начинается эпоха, называемая
коммунистической эрой.
Волгин перевел дыхание и, стараясь говорить как можно спокойнее,
спросил:
- И как долго продолжалась коммунистическая эра?
- Ровно тысячу лет, - ответил Люций. - Потом начали новый счет годам,
который продолжается и теперь.
Волгин понял, что еще немного - и он потеряет сознание от волнения,
которое начинало душить его. Он судорожно сжал плечо Люция:
- И сейчас у вас год?...
- Восемьсот шестидесятый!
Волгин откинулся на подушку.
"Это сон или бред, - подумал он. - Это не может быть в
действительности".
Но всем существом он чувствовал и понимал, что Люций сказал ему
правду.
Бессознательное состояние Волгина продолжалось почти две тысячи лет...
- Люций! - сказал он. - Тут что-то не так. Человек не может жить две
тысячи лет ни при каких условиях. Это противоречит законам природы. Или они
теперь иные, чем были в наше время?
- Нет, вы правы, Дмитрий! Человек, безусловно, не может жить тысячу
девятьсот лет. - Люций пристально посмотрел в глаза Волгину и, взяв его
руки в свои, закончил: - Но вы и не были живы, Дмитрий. Вы были мертвы все
это время.
Глава вторая
1
За десять лет до описанных выше событий небольшой оранжево-красный
аппарат быстро и бесшумно летел над землей, направляясь на северо-восток.
Под его гладким удлиненным корпусом, не имевшим ни крыльев, ни
каких-либо внешних движущих частей, стремительно проносилась поверхность
земли, сливаясь в сверкавшие под лучами солнца полосы.
Далеко впереди показалась цепь невысоких холмов, поросших лесом, и
через несколько мгновений молнией мелькнула внизу и скрылась за
противоположной стороной горизонта.
Воздушный аппарат поднялся выше и полетел быстрее.
Земля расстилалась под ним изумрудно-зеленым ковром с серебристыми
лентами рек и голубыми зеркалами озер. Огромные площади хвойных лесов легко
угадывались по характерному синеватому оттенку.
Всюду виднелись многочисленные здания, разбросанные среди зелени без
всякого видимого порядка и окрашенные преимущественно в белый и голубой
цвет.
С высоты эта картина казалась безжизненной. На земле нельзя было
заметить никакого движения, ни одна струйка дыма не оживляла пейзажа. Нигде
не виднелось полос возделанной земли, не желтели поля. Сплошная зелень
покрывала всю видимую поверхность. Десятки и сотни километров проносились
под корпусом машины, но пейзаж оставался все тем же.
Изредка здания сближались, как бы сбегались в одно место, образуя
населенный пункт с несколькими крупными сооружениями посередине, и снова
разбегались во все стороны.
Еще реже аппарат пролетал над гигантскими зданиями, занимавшими каждое
несколько квадратных километров. Эти здания были очень низки и нестерпимо
блестели сплошными стеклянными крышами. Их можно было принять за озера,
если бы не геометрически правильные линии и прямые углы, несвойственные
живой природе.
На большом расстоянии друг от друга над землей поднимались высокие, до
восьмисот метров, металлические мачты, на которых даже днем ярко горели
красные огни, предупреждавшие об опасности бесчисленные воздушные суда,
мелькавшие во всех направлениях на разной высоте и окрашенные во все цвета.
Аппарат поднялся еще выше. Здесь было меньше встречных машин, и
скорость снова увеличилась.
Впереди показалась широкая водная равнина, и через полминуты машина
оказалась над открытым морем. Земля исчезла из виду.
На безоблачном небе полуденное солнце сверкало горячим к блеском.
Человек, сидящий в машине, вытер лицо платком. В закрытой со всех сторон
кабине было жарко.
Он посмотрел на часы.
И вдруг машина замедлила скорость. Пилот ни до чего не дотрагивался,
он сидел в той же позе, откинувшись на спинку мягкого сиденья. Перед ним
находился только маленький, изящно оформленный щиток с двумя миниатюрными
циферблатами. Ничего, что можно было бы назвать системой управления, в
кабине не было: ни штурвала, ни педалей, ни каких-либо рукояток.
А машина продолжала все больше и больше замедлять скорость, не снижая
высоты, пока не повисла над морем почти неподвижно.
Тогда пилот отодвинул боковое стекло и подставил лицо в рвавшемуся
ветру.
Было ясно, что он хотел освежиться, не пользуясь внутренней
вентиляцией, и что остановка произошла по его воле.
Это был человек уже преклонных лет. Его густые, коротко остриженные
волосы были совсем седыми. Высокий лоб избороздили морщины. Однако он
казался крепким и здоровым. Серые глаза, не утратившие блеска, смотрели
ясно и твердо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
родились? - неожиданно спросил он.
- В тысяча девятьсот четырнадцатом году, - ответил Волгин. - Но какое
это имеет отношение к моему вопросу?
- В тысяча девятьсот четырнадцатом году христианской эры?
- Не слыхал о такой эре. Но все равно! Я родился, если вам так угодно,
в тысяча девятьсот четырнадцатом году после рождества Христова. Вы задаете
странные вопросы, - прибавил Волгин, - вместо того чтобы ответить на мой
вопрос.
Казалось, Люций не слышал слов Волгина. Он смотрел на него взглядом, в
котором были удивление, восторг и недоверие.
- За три года до Великой революции... - тихо сказал он - Этого не
может быть!
- Но тем не менее это безусловный факт, - сказал Волгин. - Это так же
верно, как то, что меня зовут Дмитрием Волгиным, а я помню, что и это вы
назвали только почти достоверным, хотя и не могу понять, почему.
- Когда я вам все расскажу, вы поймете. Я говорю сейчас не то, что
думаю, Дмитрий, но у меня путаются мысли. Это не так легко... Я знаю, что
вы Дмитрий Волгин и родились за много веков до нашего времени. Но поймите,
современному человеку трудно... психологически трудно поверить, что он
видит перед собой одного из легендарных Героев Советского Союза.
- Вы сказали "легендарных"? - Волгин приподнялся, - Люций! Если вы мне
друг, то говорите прямо и без отступлений: какой сейчас год?
Люций вдруг встал и обвел взглядом стены павильона. Он словно хотел
проверить, что находится в знакомой обстановке, что разговор с Волгиным
происходит наяву. Потом он сел снова.
- Давайте по порядку, - сказал он почти умоляюще, - значит, вы
родились за три года до начала коммунистической эры?
- Коммунистической эры?...
- Да, старое летоисчисление теперь заканчивают тысяча девятьсот
семнадцатым годом. После Великой революции начинается эпоха, называемая
коммунистической эрой.
Волгин перевел дыхание и, стараясь говорить как можно спокойнее,
спросил:
- И как долго продолжалась коммунистическая эра?
- Ровно тысячу лет, - ответил Люций. - Потом начали новый счет годам,
который продолжается и теперь.
Волгин понял, что еще немного - и он потеряет сознание от волнения,
которое начинало душить его. Он судорожно сжал плечо Люция:
- И сейчас у вас год?...
- Восемьсот шестидесятый!
Волгин откинулся на подушку.
"Это сон или бред, - подумал он. - Это не может быть в
действительности".
Но всем существом он чувствовал и понимал, что Люций сказал ему
правду.
Бессознательное состояние Волгина продолжалось почти две тысячи лет...
- Люций! - сказал он. - Тут что-то не так. Человек не может жить две
тысячи лет ни при каких условиях. Это противоречит законам природы. Или они
теперь иные, чем были в наше время?
- Нет, вы правы, Дмитрий! Человек, безусловно, не может жить тысячу
девятьсот лет. - Люций пристально посмотрел в глаза Волгину и, взяв его
руки в свои, закончил: - Но вы и не были живы, Дмитрий. Вы были мертвы все
это время.
Глава вторая
1
За десять лет до описанных выше событий небольшой оранжево-красный
аппарат быстро и бесшумно летел над землей, направляясь на северо-восток.
Под его гладким удлиненным корпусом, не имевшим ни крыльев, ни
каких-либо внешних движущих частей, стремительно проносилась поверхность
земли, сливаясь в сверкавшие под лучами солнца полосы.
Далеко впереди показалась цепь невысоких холмов, поросших лесом, и
через несколько мгновений молнией мелькнула внизу и скрылась за
противоположной стороной горизонта.
Воздушный аппарат поднялся выше и полетел быстрее.
Земля расстилалась под ним изумрудно-зеленым ковром с серебристыми
лентами рек и голубыми зеркалами озер. Огромные площади хвойных лесов легко
угадывались по характерному синеватому оттенку.
Всюду виднелись многочисленные здания, разбросанные среди зелени без
всякого видимого порядка и окрашенные преимущественно в белый и голубой
цвет.
С высоты эта картина казалась безжизненной. На земле нельзя было
заметить никакого движения, ни одна струйка дыма не оживляла пейзажа. Нигде
не виднелось полос возделанной земли, не желтели поля. Сплошная зелень
покрывала всю видимую поверхность. Десятки и сотни километров проносились
под корпусом машины, но пейзаж оставался все тем же.
Изредка здания сближались, как бы сбегались в одно место, образуя
населенный пункт с несколькими крупными сооружениями посередине, и снова
разбегались во все стороны.
Еще реже аппарат пролетал над гигантскими зданиями, занимавшими каждое
несколько квадратных километров. Эти здания были очень низки и нестерпимо
блестели сплошными стеклянными крышами. Их можно было принять за озера,
если бы не геометрически правильные линии и прямые углы, несвойственные
живой природе.
На большом расстоянии друг от друга над землей поднимались высокие, до
восьмисот метров, металлические мачты, на которых даже днем ярко горели
красные огни, предупреждавшие об опасности бесчисленные воздушные суда,
мелькавшие во всех направлениях на разной высоте и окрашенные во все цвета.
Аппарат поднялся еще выше. Здесь было меньше встречных машин, и
скорость снова увеличилась.
Впереди показалась широкая водная равнина, и через полминуты машина
оказалась над открытым морем. Земля исчезла из виду.
На безоблачном небе полуденное солнце сверкало горячим к блеском.
Человек, сидящий в машине, вытер лицо платком. В закрытой со всех сторон
кабине было жарко.
Он посмотрел на часы.
И вдруг машина замедлила скорость. Пилот ни до чего не дотрагивался,
он сидел в той же позе, откинувшись на спинку мягкого сиденья. Перед ним
находился только маленький, изящно оформленный щиток с двумя миниатюрными
циферблатами. Ничего, что можно было бы назвать системой управления, в
кабине не было: ни штурвала, ни педалей, ни каких-либо рукояток.
А машина продолжала все больше и больше замедлять скорость, не снижая
высоты, пока не повисла над морем почти неподвижно.
Тогда пилот отодвинул боковое стекло и подставил лицо в рвавшемуся
ветру.
Было ясно, что он хотел освежиться, не пользуясь внутренней
вентиляцией, и что остановка произошла по его воле.
Это был человек уже преклонных лет. Его густые, коротко остриженные
волосы были совсем седыми. Высокий лоб избороздили морщины. Однако он
казался крепким и здоровым. Серые глаза, не утратившие блеска, смотрели
ясно и твердо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120