На второй день после этого разговора пришел приказ оставить занимаемые рубежи и отойти на восток.
Кобуров, проложив на карте маршрут передвижения полка, растерялся.
— Коломак, Валки, Огульцы... Что это значит, товарищи? Отходим на Харьков — сдать его должны, что ли? Ничего не понимаю! Уж лучше здесь умереть, чем отходить на восток.
Но на этот раз Атоян не согласился с Кобуровым.
— Зачем умирать, товарищ капитан? Дело солдатское. Раз велят оставаться в живых, значит, пригодимся еще.
Полк оставил свои позиции до рассвета. Батальоны построились в колонны, шел мелкий, очень холодный дождик, ноги месили хрусткий ледок, стылую грязь. Ночь отступления казалась особенно мрачной и холодной. Люди, еще не получившие зимнего обмундирования, сильно мерзли.
Молча шагали бойцы батальона капитана Юрченко, покидая окопы, блиндажи, землянки, оставляя за спиной могилы погибших. Не видно было огоньков цигарок. Темные селения, раскинувшиеся окрест, холмы, леса, сама земля как будто спрашивали идущих: «Куда вы, почему вы покидаете нас?»
— Ох, и курить охота! — негромко проговорил Бурденко.
— Нельзя, потерпи,— прошептал Тоноян.
— Якось потерплю и без твоей указки,— неожиданно громко проговорил Бурденко.— Потерпи! Обрыдло мне це слово, сил бильше нема! Не можно все терпеть та переносить! А кто не терпит, що ему буде? Я знаю: приказ — закон! Приказ об отступлении — закон. А сердце мое горит.
— Умный ты человек, Бурденко,— проговорил Ираклий Микаберидзе,— а думаешь, у тебя одного сердце болит. Забываешь, что и другим тяжело. Когда генерал писал этот приказ, может, и он плакал. Не забывай про это.
— Ни, не забуваю,—сказал Бурденко, — ты так не думай обо мне, парторг Микаберидзе! Був бы я гене-
ралом, може и я бы приказал отступить. Чего ты споришь, товарищ Микаберидзе.
— Поспокойней надо быть, вот что.
— Не можу спокойно идти. Земля за ноги держит, кричит: «Стой, куда идешь?»
К рассвету батальон вошел в лес. Разрешили перекур. Солдаты курили, пряча огонек в рукав.
День вначале был ясный, солнечный. Холмы блестели, переливались, вспыхивали тысячами огоньков, словно усыпанные осколками хрусталя. Но вскоре небо снова затянуло осенними тучами, стал накрапывать дождь.
Тоноян старался не смотреть в сторону дороги, чтобы не видеть отступающие обозы, женщин и детей на подводах, нагруженных домашним скарбом. Какой знакомой стала за недолгие фронтовые дни эта душераздирающая картина! Тоноян видел подобное двадцать пять лет назад, и страшные картины турецкого нашествия снова ожили перед ним.
Послышался голос командира батальона, подхваченный командирами рот и взводов: — Воздух! Во-о-здух!
Тоноян увидел черные кресты на крыльях «юнкерса».
Завыли, засвистели бомбы, дрогнула листва деревьев, поднялся дым, посыпались комья земли. И сразу же послышался второй взрыв, за ним третий. И вдруг — тишина. И снова гул самолетов, круживших над лесом, свист, грохот взрывов.
Раздалась команда отбоя. Бурденко поднялся, очищая запачканную землей шинель. Он обернулся, взглянул на Тонояна.
Арсен поднес пригоршню чернозема к лицу, словно крестьянин, пьющий воду из родника. Земля черная, рассыпчатая, как пшеничные зерна, пахла знакомым томящим запахом.
— Ты що? — спросил Бурденко.
Арсен печально взглянул на него, на землю в ладонях, на вырытую бомбой воронку и сказал:
— Землю жалко.
Батальон построили в узкой лощине, вокруг поспешно вырытой братской могилы,— предстояло похоронить бойцов, убитых при бомбежке. Моросил мелкий дождь, Аршакян торжественно произнес:
— Товарищи, боец Тихон Ермаков накануне гибели получил вот это долгожданное письмо от своей матери. Я сейчас зачитаю его вам, товарищи. Храните его в своей памяти, никогда не забывайте его.— И, прикрывая ладонью бумагу от моросящего дождя, он стал читать:— «Дорогой наш сын Тихон, спешу сообщить тебе радостное известие. Твоя жена Галя сегодня родила сына. Чувствует она себя ничего. Говорят, что малый очень похож на тебя, и мы уже решили, назовем его Тихоном. Все, кто знает тебя, и родные, и знакомые, поздравляют и просят передать тебе поклон. Дай бог и тебе, сынок, и твоим товарищам здоровья, защищайте нас всех и жизнь твоего сына, маленького Тихона...»
В глазах Аршакяна показались слезы, голос задрожал.
— Так пишет мать нашего товарища Тихона Ермакова. Сейчас мы предадим земле наших боевых товарищей. Они погибли за родину. Но мы скажем им не «прощайте», а «до свидания», потому что мы вернемся на эту землю, за которую они отдали жизнь, и поклонимся им. До свидания, дорогие наши братья, спите спокойно, боевые товарищи.
А дождь все моросил. Он падал на поля, на опущенные головы солдат, стоявших вокруг братской могилы, на лица убитых.
Бойцы начали засыпать могилу, и вскоре среди пустого поля под дождливым небом вырос невысокий черный холм.
XIX
Нестройные стаи черных птиц с унылым криком летели на юго-восток. Бурденко толкнул в бок Арсена.
— Дывысь, тоже отступают...
К вечеру показался город Валки, расположенный в неглубокой котловине.
Город был мертв. Негустой дым прогоревших пожарищ стоял над ним. Возвращавшиеся с бомбежек вражеские бомбардировщики шли высоко в небе, не обращая внимания на разрушенный городок. На холмах, окаймлявших , город, молча сидели женщины и дети, неподвижным взглядом смотрели на дымящиеся развалины домов.
— Что вы тут, мамаша, делаете? — спросил молодой боец.
— А что нам делать, сынок? — ответила пожилая женщина в галошах на босу ногу, подвязанных веревкой.— Что нам делать, сынок? Сбежали из пекла, попалил нас немец, весь день бомбил, сколько народу пропало. От ада сбежали.
А из Валок все тащились старики, женщины, дети. Поздно ночью батальон дошел до деревни Рубановка, где должен был ждать получения нового приказа. Бойцы стали укладываться на сене в домах и хлевах, не спали только назначенные в боевое охранение.
Тоноян лежал рядом с Бурденко и Мусраиловым на шелестящем, сухом сене. Вчера никто из них и не мечтал о сне в теплом доме. Многие уже храпели, разбитые усталостью и бессонными ночами. Арсену не спалось. Он расстегнул ворот гимнастерки, несколько раз крепко потер лоб, голова сильно болела. Перед его глазами мелькали картины отступления, лица убитых товарищей, дома, окутанные дымом бомбежки. Когда они остановятся? Когда пойдут вперед? Когда снова настанет мир в великой стране? Как-то Вардуш принесла домой географическую карту Советского Союза, и карта заняла целую стену их комнаты. И враг дерзнул вторгнуться в великие просторы Советского Союза. Да разве люди смогут жить без Советской власти!
Тоноян словно спорил с кем-то. «Не верь тому, кто скажет, что мир изменится. Если есть солнце, то может ли оно погаснуть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210