Люсик со страхом думала о Тигране и Аргаме, которые находились в этом адском грохоте, в огне и пламени. Но сейчас ее захватила работа. Одна лишь мысль, одна тревога владела ею — быстрее, лучше работать, спасти жизнь человека, лежащего перед ней на операционном столе.
Неужели враг сохранил свою колоссальную военную мощь, неужели после Сталинграда он может вновь прорваться в глубь страны?
Машины привозили все новых и новых раненых.
У Люсик от напряжения и усталости кружилась голова, темнело в глазах, дрожали руки. Она закончила пятую операцию, прислонилась к стене избы и прислушалась к артиллерийскому грохоту. И вдруг до ее слуха дошел властный голос Ляшко:
— Прервать работу, немедленно прервать работу!
Оказалось, что пришел срочный приказ: медсанбату перебазироваться в тыл. Вскоре прибыли машины из санитарной части армии. Неужели снова началось отступление?
В течение пятнадцати — двадцати минут всех раненых, лежавших в палатках и на траве, погрузили в санитарные машины. На грузовики сложили имущество батальона, в кузовы машин взобрались врачи, санитары, бойцы охранного взвода — и машины пошли на восток.
Солнце близилось к закату, горизонт был багрово-красным. Было ли то зарево горящих сел или обычные краски заката? Машина, в которой сидели Люсик, Мария, два санитара и несколько легкораненых бойцов, шла по открытому полю.
— А где Аник? — спросила Люсик.
— Где бы ни была, найдется, не впервые ей,— ответила Вовк.
В этот день Мария впервые забыла о своем горе, не с такой мучительной болью ощущала удар, нанесенный ей судьбой.
— Воздух, воздух! — закричало одновременно несколько голосов. Кто-то принялся изо всех сил стучать кулаком по крыше кабины.
Машина остановилась. Из кузова стали выпрыгивать медицинские работники и легкораненые.
— Быстрее, быстрее, Люся Сергеевна! — кричала Вовк и тащила Люсик за рукав.
Они были уже на земле, когда послышался свист бомбы, от которого у Люсик заледенела кровь.
— Ложись, Люся! — крикнула Мария.
Раздался тяжелый громовой удар. День сразу превратился в ночь, Люсик показалось, что земля раскололась, разверзлась под ней.
— Люся, Люся Сергеевна! — звала ее Вовк.
Она потрясла за плечо Люсик, лежавшую в пыли на обочине дороги, приподняла ее, усадила. Люсик открыла глаза.
— Люся!
Это был голос Вовк, это она трясла Люсик за плечи. Люсик увидела невдалеке язычки беспокойного пламени. Кто зажег этот костер? И снова раздался ужасный свист, и снова прозвучал тяжелый удар грома.
— Пошли, Люся Сергеевна, пошли, все уцелел а у вас, верно, легкая контузия. Это ничего, пройдет... Видите, наша машина горит.
Они зашагали по полю, параллельно дороге. Понемногу Люсик успокоилась, тяжесть, теснившая ей дыхание, стала проходить. Они то и дело останавливались и смотрели на запад.
С востока по дороге и целиной двигались тяжелые танки. С грохотом и лязгом, заглушавшим стрельбу артиллерии, они шли в сторону фронта. Люсик и Вовк остановились, наблюдали стремительное движение стального потока. Грохоча проносились все новые и новые танковые батальоны, мчались тяжелые самоходки с устремленными на запад стволами орудий.
— Почему мы отступаем, Вовк, если у нас такое огромное количество танков?
— У немцев тоже есть танки. Может быть, завтра нам снова прикажут вернуться в Лучки. Обопритесь на мое плечо, Люся.
«Обопритесь на мое плечо,— повторила мысленно Люсик слова Марии Вовк.— Все устают, а ты никогда не знаешь усталости, ты опора для всех, Мария, помощница всем».
Каждый раз, когда над дорогой появлялись вражеские самолеты, люди бежали в поле, ложились в высокую траву. Небо и земля наполнялись оглушительным грохотом.
Держась за руки, шагали Люсик и Вовк. По разговорам шагавших рядом с ними легкораненых они поняли, что на фронте творится что-то ужасное, началось такое сражение, какого до сих пор никто еще не видел. Один раненый возбужденно говорил:
— Да там танков и самолетов больше, чем солдат!.. Другой, раненный в руку, перебивая его, сказал:
— Немец хочет зажать нас внутри дуги и отомстить за Сталинград. И сколько техники бросил, подлюга! Говорят, сам Гитлер перед наступлением приехал на фронт. Я с первых дней войны на фронте, а такого не видел.
Только во второй половине дня Вовк и Люсик нашли свой медсанбат. Не доходя до поселка Прохоровка, в лощине, заросшей ракитником, они увидели белые палатки, вокруг которых так же, как и в Лучках, лежали на земле раненые. Люсик и Мария, ускорив шаги, направились к палаткам. Многие раненые были без сознания. Увидев Люсик и Вовк, санитары поспешно принесли им халаты. Для расспросов не было времени.
А грузовики подвозили все новых и новых тяжелораненых. Люсик приступила к работе. Тревожная мысль не давала ей покоя: успеют ли врачи оказать помощь всем тяжелораненым, не погибают ли, не истекают ли люди кровью, дожидаясь своей очереди на операционном столе? Но вскоре пришла успокоительная весть: из тыловых армейских и фронтовых госпиталей на помощь медсанбату прибыл отряд врачей. Одновременно для перевозки раненых в тыл пришло множество машин.
До поздней ночи Люсик не отходила от операционного стола. В ее глазах сливались лица раненых: светлые, смуглые, молодые, с седыми висками и морщинами на лбу. Одни молчали, стиснув зубы, другие стонали, третьи спрашивали: «Выживу я, доктор, скажите правду?»
В течение дня немецкие самолеты несколько раз бомбили район медсанбата. А к вечеру немецкая авиация совершила массированный налет на Прохоровку.
Узнав, что Вовк и Люсик почти сутки ничего не ели, Кацнельсон заставил их пойти поужинать.
Кацнельсон был полон энергии, отдавал распоряжения, непрестанно поправляя очки.
Вымыв руки, Люсик и Мария вышли из палатки, направились к кухне. Небо было багрово-красным от пожаров — это горели окрестные деревни. Земля содрогалась от беспрерывного орудийного грохота. В Прохоровке горели дома.
— После бомбежки налетели «мессеры», на бреющем полете стреляли по соломенным крышам зажигательными пулями,— сказал Кацнельсон.— Эта бессмысленная разъяренность — признак бессилия Гитлера.
Ночью в медсанбат пришел приказ вновь перебазироваться на восток. На этот раз переезд прошел благополучно. Машины прошли по грейдерной дороге, не подвергавшейся бомбежке с воздуха. Рано утром врачи возобновили свою тяжелую работу.
В глубине леса работники медсанбата чувствовали себя в безопасности, сюда лишь глухо доносились раскаты артиллерийской стрельбы.
Но и здесь днем и ночью врачи не знали отдыха.
Советские войска под натиском противника оставили первую линию обороны. Бои шли теперь на второй линии, а во многих местах — и на третьей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210
Неужели враг сохранил свою колоссальную военную мощь, неужели после Сталинграда он может вновь прорваться в глубь страны?
Машины привозили все новых и новых раненых.
У Люсик от напряжения и усталости кружилась голова, темнело в глазах, дрожали руки. Она закончила пятую операцию, прислонилась к стене избы и прислушалась к артиллерийскому грохоту. И вдруг до ее слуха дошел властный голос Ляшко:
— Прервать работу, немедленно прервать работу!
Оказалось, что пришел срочный приказ: медсанбату перебазироваться в тыл. Вскоре прибыли машины из санитарной части армии. Неужели снова началось отступление?
В течение пятнадцати — двадцати минут всех раненых, лежавших в палатках и на траве, погрузили в санитарные машины. На грузовики сложили имущество батальона, в кузовы машин взобрались врачи, санитары, бойцы охранного взвода — и машины пошли на восток.
Солнце близилось к закату, горизонт был багрово-красным. Было ли то зарево горящих сел или обычные краски заката? Машина, в которой сидели Люсик, Мария, два санитара и несколько легкораненых бойцов, шла по открытому полю.
— А где Аник? — спросила Люсик.
— Где бы ни была, найдется, не впервые ей,— ответила Вовк.
В этот день Мария впервые забыла о своем горе, не с такой мучительной болью ощущала удар, нанесенный ей судьбой.
— Воздух, воздух! — закричало одновременно несколько голосов. Кто-то принялся изо всех сил стучать кулаком по крыше кабины.
Машина остановилась. Из кузова стали выпрыгивать медицинские работники и легкораненые.
— Быстрее, быстрее, Люся Сергеевна! — кричала Вовк и тащила Люсик за рукав.
Они были уже на земле, когда послышался свист бомбы, от которого у Люсик заледенела кровь.
— Ложись, Люся! — крикнула Мария.
Раздался тяжелый громовой удар. День сразу превратился в ночь, Люсик показалось, что земля раскололась, разверзлась под ней.
— Люся, Люся Сергеевна! — звала ее Вовк.
Она потрясла за плечо Люсик, лежавшую в пыли на обочине дороги, приподняла ее, усадила. Люсик открыла глаза.
— Люся!
Это был голос Вовк, это она трясла Люсик за плечи. Люсик увидела невдалеке язычки беспокойного пламени. Кто зажег этот костер? И снова раздался ужасный свист, и снова прозвучал тяжелый удар грома.
— Пошли, Люся Сергеевна, пошли, все уцелел а у вас, верно, легкая контузия. Это ничего, пройдет... Видите, наша машина горит.
Они зашагали по полю, параллельно дороге. Понемногу Люсик успокоилась, тяжесть, теснившая ей дыхание, стала проходить. Они то и дело останавливались и смотрели на запад.
С востока по дороге и целиной двигались тяжелые танки. С грохотом и лязгом, заглушавшим стрельбу артиллерии, они шли в сторону фронта. Люсик и Вовк остановились, наблюдали стремительное движение стального потока. Грохоча проносились все новые и новые танковые батальоны, мчались тяжелые самоходки с устремленными на запад стволами орудий.
— Почему мы отступаем, Вовк, если у нас такое огромное количество танков?
— У немцев тоже есть танки. Может быть, завтра нам снова прикажут вернуться в Лучки. Обопритесь на мое плечо, Люся.
«Обопритесь на мое плечо,— повторила мысленно Люсик слова Марии Вовк.— Все устают, а ты никогда не знаешь усталости, ты опора для всех, Мария, помощница всем».
Каждый раз, когда над дорогой появлялись вражеские самолеты, люди бежали в поле, ложились в высокую траву. Небо и земля наполнялись оглушительным грохотом.
Держась за руки, шагали Люсик и Вовк. По разговорам шагавших рядом с ними легкораненых они поняли, что на фронте творится что-то ужасное, началось такое сражение, какого до сих пор никто еще не видел. Один раненый возбужденно говорил:
— Да там танков и самолетов больше, чем солдат!.. Другой, раненный в руку, перебивая его, сказал:
— Немец хочет зажать нас внутри дуги и отомстить за Сталинград. И сколько техники бросил, подлюга! Говорят, сам Гитлер перед наступлением приехал на фронт. Я с первых дней войны на фронте, а такого не видел.
Только во второй половине дня Вовк и Люсик нашли свой медсанбат. Не доходя до поселка Прохоровка, в лощине, заросшей ракитником, они увидели белые палатки, вокруг которых так же, как и в Лучках, лежали на земле раненые. Люсик и Мария, ускорив шаги, направились к палаткам. Многие раненые были без сознания. Увидев Люсик и Вовк, санитары поспешно принесли им халаты. Для расспросов не было времени.
А грузовики подвозили все новых и новых тяжелораненых. Люсик приступила к работе. Тревожная мысль не давала ей покоя: успеют ли врачи оказать помощь всем тяжелораненым, не погибают ли, не истекают ли люди кровью, дожидаясь своей очереди на операционном столе? Но вскоре пришла успокоительная весть: из тыловых армейских и фронтовых госпиталей на помощь медсанбату прибыл отряд врачей. Одновременно для перевозки раненых в тыл пришло множество машин.
До поздней ночи Люсик не отходила от операционного стола. В ее глазах сливались лица раненых: светлые, смуглые, молодые, с седыми висками и морщинами на лбу. Одни молчали, стиснув зубы, другие стонали, третьи спрашивали: «Выживу я, доктор, скажите правду?»
В течение дня немецкие самолеты несколько раз бомбили район медсанбата. А к вечеру немецкая авиация совершила массированный налет на Прохоровку.
Узнав, что Вовк и Люсик почти сутки ничего не ели, Кацнельсон заставил их пойти поужинать.
Кацнельсон был полон энергии, отдавал распоряжения, непрестанно поправляя очки.
Вымыв руки, Люсик и Мария вышли из палатки, направились к кухне. Небо было багрово-красным от пожаров — это горели окрестные деревни. Земля содрогалась от беспрерывного орудийного грохота. В Прохоровке горели дома.
— После бомбежки налетели «мессеры», на бреющем полете стреляли по соломенным крышам зажигательными пулями,— сказал Кацнельсон.— Эта бессмысленная разъяренность — признак бессилия Гитлера.
Ночью в медсанбат пришел приказ вновь перебазироваться на восток. На этот раз переезд прошел благополучно. Машины прошли по грейдерной дороге, не подвергавшейся бомбежке с воздуха. Рано утром врачи возобновили свою тяжелую работу.
В глубине леса работники медсанбата чувствовали себя в безопасности, сюда лишь глухо доносились раскаты артиллерийской стрельбы.
Но и здесь днем и ночью врачи не знали отдыха.
Советские войска под натиском противника оставили первую линию обороны. Бои шли теперь на второй линии, а во многих местах — и на третьей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210