Вопросы Луганского озадачивали Аршакяна, но радовали, были приятны.
Тигран хотел рассказать о войне варданидов, о войнах армян с арабами, вспомнить о нашествии сельджуков, о Тамерлане, о зверствах султанов. Но он заговорил о ноябре 1920 года. Пожалуй, это и был самый трагический период в истории армянского народа. Продолжалась резня безоружных армян, турецкий паша Кара-Бекир засел в сердце Армении. Каждый день в оврагах расстреливали тысячи людей, в хлевах сжигали женщин и детей. Дашнакское правительство подавляло сопротивление народа, заключало предательские договоры с турками. В эту трагическую пору на помощь Армении пришла Одиннадцатая армия, она спасла народ от полного уничтожения. Опоздай эта помощь на месяц, на неделю, и армянский народ был бы полностью уничтожен.
Луганской вздохнул:
— Дашнаки в то время многих коммунистов расстреляли — Мусаэляна, Алавердяна, Аршакяна, Гу-касяна...
Сердце Тиграна забилось от волнения. Генерал, грузно сидя на стуле, полузакрыл глаза.
— Как сейчас вижу Алавердяна...
Посмотрев прямо в глаза Тиграна и видя его волнение, Луганской продолжал:
— Вот это должно быть темой вашей следующей книги. Останемся живы, к вашим услугам. Я могу вам пригодиться как свидетель событий, товарищ историк. Помню, как Григорий Константинович Орджоникидзе не подал руки Кара-Бекир-паше,— тот протянул Серго лапу и при этом, подлец, сладко улыбался, как восточный торговец. Орджоникидзе сказал: «Я не пожму руку, окрашенную кровью братского армянского народа. В течение двадцати четырех часов вы должны оставить Александрополь. Больше мне с вами не о чем говорить». Переводчик перевел эти слова. Рука турецкого паши так и осталась протянутой. Помню, как й исказилось его лицо.
Генерал негромко спросил:
— Между прочим, вы не родственник коммунисту Ованесу Аршакяну, расстрелянному дашнаками?
— Это мой отец.
— Отец? Вот оно что! А матушка ваша жива?
— Жива.
— Будете писать, передайте ей мой привет, напишите, шлет, мол, привет товарищ Максим из депо. Мы старые приятели. Вот ведь как бывает...— И вдруг, пристально поглядев в глаза Тиграну, он улыбнулся и сказал: — А теперь расскажите мне о генерале Галунове, подробно, все, как было.
Член Военного совета курил и слушал Аршакяна.
— Как он среагировал, когда боец сказал, что мы победим?
— Заговорил о храбрости, о героизме.
— Значит, многим красноармейцам понравилось, что генерал стоит под огнем?
— Да, я слышал слова восхищения. Выслушав подробный рассказ Аршакяна, Луганской сказал:
— Ваше сообщение мне очень важно, интересно. Оно подтверждает мое мнение о Галунове. Он, конечно, не из тех, кто боится смерти, и в то же время он не храбр. Это показная храбрость — от надрыва, от отчаяния. Он не верит в нашу победу. Он считает, что все проиграно, что все мы слабы, что единственный сильный человек в армии — он. А один, как говорится, в поле не воин, и он задумал покончить с собой. Туман, холодный туман в его душе, и сквозь этот туман он уже ничего не может разглядеть.
Генерал помолчал, потом снова заговорил:
— Мания величия всегда была болезнью маленьких людей. Маленький он человек. И не настоящий коммунист. В душе настоящего коммуниста даже глухими темными ночами горит свет. Мы ему предоставим возможность проявить личную храбрость, для этого не обязательно дивизией командовать. Он, знаете, из интеллигентов, которые, увлеченные романтикой, приняли революцию уже во время ее последних победных боев и ни капли крови не пролили за нее. Он учился по книгам и учил по книгам. Жить — значит бороться. Он существовал, не жил. Такой человек во время первого крупного испытания теряет окончательно голову. Он из партии, но еще не стал коммунистом, а ведь у нас немало беспартийных коммунистов, крепких, настоящих. Галунов больше двадцати лет с нами, но так и оставался нам чужим, поэтому он и сказал вам: «Где ваши танки?»
Луганской встал, прошелся из угла в угол, посмотрел на часы:
— Давайте поужинаем вместе, вернее, позавтракаем.
— Благодарю, товарищ генерал, но я уже поел.
— Просьба начальника — приказ. Слышали такое изречение?
— Слышал, товарищ генерал.
— Стало быть, поужинаем вместе. Непременно передайте от меня привет вашей матери, Арусяк Гегамовне, не забудьте: «Товарищ Максим из депо посылает привет».
— Я тоже начинаю вспоминать вас, товарищ генерал...
Генерал улыбнулся.
— Вспоминаете и не хотите со мной поужинать? Он позвал адъютанта, распорядился принести ужин.
— Несправедливо, что Каре остался у турок,— сказал Луганской, оглядывая накрытый стол.— История сейчас будет решать большие вопросы, но не позабудет и маленькие. Ну, милости просим. А потом довезу вас до Федосова. Пусть не говорит, что я вас голодным отпустил.
XVI
Луганской пригласил Аршакяна сесть рядом с собой на заднее сиденье автомобиля, адъютант сел с шофером.
— Сперва в хозяйство Кулагина,— сказал генерал. Аршакян слышал не раз фамилию Кулагина —командира стрелковой дивизии.
Ночью сильно подморозило, и грязь на дорогах закаменела. Стало светать, яснее вырисовывались очертания деревьев и холмов, из серого сумрака выступили покрытые инеем стебли подсолнуха, коричневые поля гречихи, алюминиевые листья капусты. Впервые за долгие дни показалось светлое, безоблачное небо. Холод усиливался.
— Лётный день,— сказал генерал. Шофер вдруг свернул с шоссе на проселок и погнал
машину к лесистому оврагу.
— Выходите, товарищ генерал,— с тревогой сказал адъютант, распахнув дверцу машины.
По небу летели журавлиным клином немецкие бомбардировщики.
Луганской смотрел на пустынное шоссе.
— Хорошо, что войска движутся преимущественно ночью,— сказал он.
Адъютант взглядом следил за движением
« юнкеров».
— Пошли бомбить станцию Коломак.
— Пусть летят,— сказал генерал.— Новая танковая часть уже выгружена и ушла далеко от станции.
Луганской сел в машину. Вдали послышались глухие взрывы. Генерал прислушался, вздохнул. В самом ли деле на станции не осталось воинских частей, все ли ушли?
Взрывы умолкли. Луганской велел ехать дальше. Все ярче разгоралась заря, и в ее молодом свете засверкал иней на полях, заискрился тонкий ледок, спаявший болото, заблестела изморозь на соломенных крышах.
Машина подъехала к штабу дивизии Кулагина.
Узнав по броневику, идущему вслед легковой машине, что прибыло высокое начальство, полковник Кулагин и несколько заспанных штабных офицеров поспешно пошли навстречу.
Луганской вышел из машины, адъютант и Тигран следом за ним. Кулагин отрапортовал начальству, и вся группа направилась к штабной землянке. У входа в землянку стояли двое часовых с винтовками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210