Им больше не угрожает смерть, они спасли свою жизнь для блага своих родных. Пора и вам образумиться — последовать их примеру.
Пожалейте себя, пощадите свои жизни. Обратите внимание и на следующую фотографию. Это хорошо известный в вашей воинской части Минас Меликян, бывший начальник снабжения в полку бандита Дементьева. Весною Меликяна лишили офицерского звания и разжаловали в рядовые. Придя к нам, Меликян заявил: «Я пришел к вам не ради спасения своей шкуры, я пришел, чтобы мстить коммунистам». Фотограф снял его при этих словах. Посмотрите, сколько гнева на лице Меликяна, как он сжал кулаки. Мудрый человек Меликян, его решение продиктовано жизненным опытом, а не минутной вспышкой гнева. Немецкое командование решило отправить Меликяна в санаторий, чтобы поправить его здоровье, вылечить его расшатанные нервы, и очень скоро, на следующий же день после победы, отправит его на родину, к семье».
На мгновение Тиграну показалось, что разум его помутился, так ужасно было то, что он прочел.
В палату вошел капитан Ковалев.
Тигран скомкал листовку и бросил ее в печку, смятую, поганую бумажку спичкой.
— Плохое письмо получили? — спросил Ковалев.
— Очень плохое. Сказать трудно, до чего плохое... Он быстро прочел короткую записку Дементьева,
пододвинул табурет к окну, положил полевую сумку на подоконник, стал писать.
«Дорогой Владимир Михайлович!
Получил то, что ты послал. История с Сархошевым вполне вероятна. Мы с тобой не сумели узнать его грязную душу. Виноваты мы. Все относящееся к Меликяну — провокация, фашистский вымысел. Не верю, хоть убей, не верю! И тебя прошу не верить. Вот так. Не могу больше писать. Скоро разрешат вернуться в часть. Здесь уже иссякает терпение...»
Тигран надписал конверт, вышел во двор.
Ковалев смотрел ему вслед. «Что-то очень плохое с ним случилось,— подумал он,— так бледнеют люди, когда получают известие о смерти родных».
Во дворе Аник, Мария и Ираклий разговаривали с ранеными. Заметив Аршакяна, Вовк весело спросила:
— Готово письмо, товарищ батальонный комиссар? Нам пора отправляться.
— Да, да, пойдемте, я вас немного провожу.
— Что с вами случилось, товарищ батальонный комиссар? — вдруг спросила Вовк.
— Ничего, Маруся, ничего.
— Неправда.
— Давно не получаешь из дому писем? — резко меняя разговор, спросил Аршакян у Аник.
— Два месяца.
— Об Аргаме в Ереван писала?
— Нет.
— И не надо. Пока не пиши. О Меликяне тоже пока не надо. Скоро, скоро вернусь, буду с вами. Передай привет Каро, он хороший парень. Желаю удачи. Шалве мой сердечный привет, Ираклий. И доктору Ляшко, Мария.
Вовк ответила:
— Обязательно передам. Будем ждать вас, товарищ
батальонный комиссар!
Аршакян улыбнулся.
— А ты, Аник, держи голову выше, не унывай, будь веселой.
— А вы разве веселы, товарищ Аршакян? — спросила она.
Вернувшись в палату, Тигран в изнеможении лег на кровать. Искаженное лицо Минаса, его сжатый кулак и безумные глаза стояли перед Аршакяном.
В палату вошла молодая женщина — дежурный врач,— молча села возле Тиграна, слегка коснулась ладонью его лба. В комнате никого не было.
— Плохо себя чувствуете? Тигран покачал головой.
— Что-то случилось?
— Нет, нет, ничего.
Тигран улыбнулся... Ему хотелось сказать что-нибудь приятное этой милой молодой женщине.
В палату вошли Ковалев, пожилой, коренастый майор и юный лейтенант, известный в госпитале своей влюбчивостью,— он каждую неделю влюблялся то в одну, то в другую сестру.
Майор обратился к врачу:
— Рады приветствовать вас от лица Вооруженных Сил, Нина Андреевна!
— Я тоже приветствую вас.
Капитан Ковалев протянул Аршакяну конверт:
— Из Еревана.
Тигран распечатал конверт. Все напряженно следили за его лицом. Кажется, внимательнее всех следила за лицом Аршакяна Нина Андреевна.
— Хорошее письмо, Тигран Иванович? — спросила она.
— Как сказать... Жена моя решила пойти на фронт, уже готовится, выезжает. Она ведь врач. Пишет, что больше не может сидеть в тылу, когда здесь так нужны врачи.
— Дети у вас есть? — спросил майор.
— Есть, сынок.
— С кем же она его оставит?
— С моей матерью. Да и у жены есть мать.
— Тогда, что ж, можно.
Капитан Ковалев покачал головой.
— Напрасно приезжает, совершенно напрасно.
И там есть госпитали.
Нина Андреевна поднялась, сказала, что должна навестить других больных.
Лейтенант тихо насвистывал, капитан Ковалев раскрыл книжку, коренастый майор лег на кровать.
Тигран вышел из палаты и вдруг заметил, как тепло, ясно светит осеннее солнце.
III
Транспортное судно, шедшее из Баку в Красно-водск, сильно качало на тяжелых свинцовых волнах Каспия. День был туманный, облака опустились совсем низко, и казалось, вот-вот они коснутся мачты судна. Холодный ветер дул порывисто, едва не сбивал с ног людей, стоявших на палубе.
Волнение усиливалось. Темно-серые волны шли навстречу судну, ударялись о него, окатывая миллионами холодных брызг палубных пассажиров. Временами казалось, что пароход не движется вперед, а отступает под напором тяжелой каспийской волны.
Люсик впервые ехала по морю. Все, что она видела, было для нее необычным. Минутами замирало сердце, и ей казалось, что море поглотит пароход, захлестнет людей. На ящиках, на чемоданах, на мешках сидели пассажиры, почти все военные. Женщин было очень мало.
Шум моря и вой ветра заглушали голоса, мешали людям разговаривать.
Уже пятый день как Люсик выехала из Еревана. Три дня дожидалась она в Баку парохода. С утра до
400
вечера сидела она на пристани — никто не знал, когда отойдет пароход. Ожидание угнетало ее, все казалось, что на фронте ее ждут, не могут понять, почему же не едет молодой доктор. И сейчас, уже находясь на пароходе, она все волновалась, все боялась, что штормовая погода помешает ей вовремя добраться до Красноводска... Она закрывала глаза, вспоминала последний день в Ереване, улыбку маленького Овика, его ручонки, печальные лица отца и матери, последние наставления свекрови.
Никто дома не одобрял ее поступка. Мать все время плакала, отец сидел мрачный и не отвечал на вопросы дочери, свекровь убеждала Люсик отказаться от поездки на фронт. «Не обижайся, Люсик,— говорила свекровь,— но мне кажется, что в твоем решении есть что-то показное, посмотрите, мол, молодой врач, воодушевленный патриотическим долгом, едет на фронт, вот она я, берите с меня пример! Ты забываешь, что ты мать и не имеешь права оставлять маленького ребенка. Надеюсь, ты не думаешь, что у меня мало патриотизма?»
— Нет, не думаю,— отвечала Люсик.
— То-то. Но я заранее знаю, что ты каждую минуту будешь вспоминать Овика, материнская совесть начнет тебя мучить, и все будет валиться у тебя из рук, ты не сможешь работать во фронтовом госпитале как следует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210
Пожалейте себя, пощадите свои жизни. Обратите внимание и на следующую фотографию. Это хорошо известный в вашей воинской части Минас Меликян, бывший начальник снабжения в полку бандита Дементьева. Весною Меликяна лишили офицерского звания и разжаловали в рядовые. Придя к нам, Меликян заявил: «Я пришел к вам не ради спасения своей шкуры, я пришел, чтобы мстить коммунистам». Фотограф снял его при этих словах. Посмотрите, сколько гнева на лице Меликяна, как он сжал кулаки. Мудрый человек Меликян, его решение продиктовано жизненным опытом, а не минутной вспышкой гнева. Немецкое командование решило отправить Меликяна в санаторий, чтобы поправить его здоровье, вылечить его расшатанные нервы, и очень скоро, на следующий же день после победы, отправит его на родину, к семье».
На мгновение Тиграну показалось, что разум его помутился, так ужасно было то, что он прочел.
В палату вошел капитан Ковалев.
Тигран скомкал листовку и бросил ее в печку, смятую, поганую бумажку спичкой.
— Плохое письмо получили? — спросил Ковалев.
— Очень плохое. Сказать трудно, до чего плохое... Он быстро прочел короткую записку Дементьева,
пододвинул табурет к окну, положил полевую сумку на подоконник, стал писать.
«Дорогой Владимир Михайлович!
Получил то, что ты послал. История с Сархошевым вполне вероятна. Мы с тобой не сумели узнать его грязную душу. Виноваты мы. Все относящееся к Меликяну — провокация, фашистский вымысел. Не верю, хоть убей, не верю! И тебя прошу не верить. Вот так. Не могу больше писать. Скоро разрешат вернуться в часть. Здесь уже иссякает терпение...»
Тигран надписал конверт, вышел во двор.
Ковалев смотрел ему вслед. «Что-то очень плохое с ним случилось,— подумал он,— так бледнеют люди, когда получают известие о смерти родных».
Во дворе Аник, Мария и Ираклий разговаривали с ранеными. Заметив Аршакяна, Вовк весело спросила:
— Готово письмо, товарищ батальонный комиссар? Нам пора отправляться.
— Да, да, пойдемте, я вас немного провожу.
— Что с вами случилось, товарищ батальонный комиссар? — вдруг спросила Вовк.
— Ничего, Маруся, ничего.
— Неправда.
— Давно не получаешь из дому писем? — резко меняя разговор, спросил Аршакян у Аник.
— Два месяца.
— Об Аргаме в Ереван писала?
— Нет.
— И не надо. Пока не пиши. О Меликяне тоже пока не надо. Скоро, скоро вернусь, буду с вами. Передай привет Каро, он хороший парень. Желаю удачи. Шалве мой сердечный привет, Ираклий. И доктору Ляшко, Мария.
Вовк ответила:
— Обязательно передам. Будем ждать вас, товарищ
батальонный комиссар!
Аршакян улыбнулся.
— А ты, Аник, держи голову выше, не унывай, будь веселой.
— А вы разве веселы, товарищ Аршакян? — спросила она.
Вернувшись в палату, Тигран в изнеможении лег на кровать. Искаженное лицо Минаса, его сжатый кулак и безумные глаза стояли перед Аршакяном.
В палату вошла молодая женщина — дежурный врач,— молча села возле Тиграна, слегка коснулась ладонью его лба. В комнате никого не было.
— Плохо себя чувствуете? Тигран покачал головой.
— Что-то случилось?
— Нет, нет, ничего.
Тигран улыбнулся... Ему хотелось сказать что-нибудь приятное этой милой молодой женщине.
В палату вошли Ковалев, пожилой, коренастый майор и юный лейтенант, известный в госпитале своей влюбчивостью,— он каждую неделю влюблялся то в одну, то в другую сестру.
Майор обратился к врачу:
— Рады приветствовать вас от лица Вооруженных Сил, Нина Андреевна!
— Я тоже приветствую вас.
Капитан Ковалев протянул Аршакяну конверт:
— Из Еревана.
Тигран распечатал конверт. Все напряженно следили за его лицом. Кажется, внимательнее всех следила за лицом Аршакяна Нина Андреевна.
— Хорошее письмо, Тигран Иванович? — спросила она.
— Как сказать... Жена моя решила пойти на фронт, уже готовится, выезжает. Она ведь врач. Пишет, что больше не может сидеть в тылу, когда здесь так нужны врачи.
— Дети у вас есть? — спросил майор.
— Есть, сынок.
— С кем же она его оставит?
— С моей матерью. Да и у жены есть мать.
— Тогда, что ж, можно.
Капитан Ковалев покачал головой.
— Напрасно приезжает, совершенно напрасно.
И там есть госпитали.
Нина Андреевна поднялась, сказала, что должна навестить других больных.
Лейтенант тихо насвистывал, капитан Ковалев раскрыл книжку, коренастый майор лег на кровать.
Тигран вышел из палаты и вдруг заметил, как тепло, ясно светит осеннее солнце.
III
Транспортное судно, шедшее из Баку в Красно-водск, сильно качало на тяжелых свинцовых волнах Каспия. День был туманный, облака опустились совсем низко, и казалось, вот-вот они коснутся мачты судна. Холодный ветер дул порывисто, едва не сбивал с ног людей, стоявших на палубе.
Волнение усиливалось. Темно-серые волны шли навстречу судну, ударялись о него, окатывая миллионами холодных брызг палубных пассажиров. Временами казалось, что пароход не движется вперед, а отступает под напором тяжелой каспийской волны.
Люсик впервые ехала по морю. Все, что она видела, было для нее необычным. Минутами замирало сердце, и ей казалось, что море поглотит пароход, захлестнет людей. На ящиках, на чемоданах, на мешках сидели пассажиры, почти все военные. Женщин было очень мало.
Шум моря и вой ветра заглушали голоса, мешали людям разговаривать.
Уже пятый день как Люсик выехала из Еревана. Три дня дожидалась она в Баку парохода. С утра до
400
вечера сидела она на пристани — никто не знал, когда отойдет пароход. Ожидание угнетало ее, все казалось, что на фронте ее ждут, не могут понять, почему же не едет молодой доктор. И сейчас, уже находясь на пароходе, она все волновалась, все боялась, что штормовая погода помешает ей вовремя добраться до Красноводска... Она закрывала глаза, вспоминала последний день в Ереване, улыбку маленького Овика, его ручонки, печальные лица отца и матери, последние наставления свекрови.
Никто дома не одобрял ее поступка. Мать все время плакала, отец сидел мрачный и не отвечал на вопросы дочери, свекровь убеждала Люсик отказаться от поездки на фронт. «Не обижайся, Люсик,— говорила свекровь,— но мне кажется, что в твоем решении есть что-то показное, посмотрите, мол, молодой врач, воодушевленный патриотическим долгом, едет на фронт, вот она я, берите с меня пример! Ты забываешь, что ты мать и не имеешь права оставлять маленького ребенка. Надеюсь, ты не думаешь, что у меня мало патриотизма?»
— Нет, не думаю,— отвечала Люсик.
— То-то. Но я заранее знаю, что ты каждую минуту будешь вспоминать Овика, материнская совесть начнет тебя мучить, и все будет валиться у тебя из рук, ты не сможешь работать во фронтовом госпитале как следует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210