Бомбы на этот раз рвались вдалеке от окопов, над головами солдат с воем и лязгом проносились осколки. Аргам и Каро прижались друг к другу, из взгляды встретились.
— Не ожидал, что ты побежишь за тем хулиганом,— сказал Каро.
Аргам молчад, опустил голову.
— Где твоя винтовка? — спросил Каро и, встав во весь рост, пошел по окопу. Он сделал несколько шагов и столкнулся с Бено, посмотрел ему прямо в глаза. Шароян был бледен, лицо его дергалось, он стал даже меньше ростом.
Кто-то громко крикнул:
— Идут, идут, смотрите...
Вдалеке сомкнутым строем шли немцы, можно было различить их серо-зеленые шинели. Они шли, держа автоматы у живота. Издали доносился звук духового оркестра. Что это? Неужели так по-парадному они воюют? Вытащив из ниши ручной пулемет, Каро хотел поспешно вернуться к Аргаму и Савину, но кто-то схватил его за руку. Это был Тоноян.
— Прихвати винтовку Аргама, чего это он ее оставил тут? — сказал Тоноян.
Видимо, Тоноян не заметил бегства Аргама.
— Идут, идут! — возбужденно крикнул Савин. Аргам, как зачарованный, смотрел на мерно движущиеся немецкие цепи.
— На, бери! — крикнул Каро и протянул ему винтовку.— Смотри, фашисты! Вот по ту сторону дальнего кустарника. Вошли в лощину, вот выходят!
Теперь враг был ясно виден.
— Как это они без танков?
— Тем лучше. Савин сказал:
— Наверное, это и есть психическая атака; думают, испугаемся.
Савин проговорил эти слова спокойно, но губы его дрожали.
Тщедушный солдат в непомерно большой, спускающейся ниже ушей каске бежал ходом сообщения и кричал:
— Не стрелять! Ни одного выстрела до сигнала командира батальона! Сигнал — две короткие очереди из тяжелого пулемета. Ни одного выстрела до сигнала!
Это был Ираклий Микаберидзе.
— Не стрелять! Ни одного выстрела до сигнала! Солдаты ждали, затаив дыхание. Напряжение
нарастало с каждой секундой, становилось невыносимым.
Вот наконец бойцы увидели до этой поры безликого врага. Теперь фигуры немецких солдат не казались призрачными. Сейчас уже можно было различить их лица. Немцы двигались одинаковым, механическим шагом, шли, связанные друг с другом невидимыми нитями.
— Подлюги, нас, значит, ни во что не ставят... Аргам увидел, как задергалась щека Каро. «Значит,
и он?» — подумал Аргам, и эта мысль почему-то немного утешила его.
Раздался выстрел, за ним второй, видно было, как немецкий солдат споткнулся, упал. Но ряды немцев продолжали свое мерное движение. Из окопов ясно был виден идущий впереди офицер, он, очевидно, намеренно, показывая свое спокойствие, курил трубку.
— Так вот они какие,— прошептал Савин. Раздался вновь одиночный выстрел, и офицер
с трубкой упал.
Немцы уже дошли до передних, ложных позиций. Зачастил станковый пулемет, замолк, потом снова дал очередь.
Это был сигнал. Одновременно открыли огонь пулеметы, полуавтоматические ружья и автоматы. Дым повис над окопами желтоватой полупрозрачной пеленой.
Ряды наступавших смешались. Но вот немцы, крича, побежали вперед. Их встретил дружный огонь, который становился все плотней. Наступавшие останавливались, отходили назад, некоторые падали.
— Бей прицельным огнем, не спеши,— сказал Каро Аргаму,— целься!
Но руки Аргама дрожали, он стрелял не целясь. Немцы уже почти подошли к ложным окопам, когда с флангов внезапно открыли огонь замаскированные пулеметы.
— Наши устроили засаду,— сказал Савин,— вот это работа!
Лицо Савина горело от возбуждения.
— Бегут, бегут! — заорал он.
Немецкие солдаты кинулись врассыпную. Неослабевающий огонь преследовал их. Атака захлебнулась, немцы бежали!
— Посмотрите, сколько их осталось на поле,— лихорадочно говорил Аргам.— Посмотри, Каро, больше сотни, вон, у первых позиций, в зеленых шинелях... Как они бежали, как бежали!
— Еще придут. Только бы без танков,— проговорил Савин.
— И пусть приходят.
Тоноян горстью доставал из кармана махорку и сыпал ее в широкие ладони Бурденко.
— Больше нет, вся.
Савин торопил Каро вернуться на командира полка. А Каро в это время негромко говорил Аргаму:
— Помни, Аргам, если еще раз это случится, от тебя все отрекутся, плюнут тебе в глаза.
Аргам закрыл лицо руками и вдруг разрыдался.
— Ты что? — спросил Тоноян. Савин подмигнул Каро.
— Ничего, нервы не выдержали. Сейчас он будет в порядке.
Бурденко закурил самокрутку и с наслаждением затянулся.
— Ни. Без махорки воевать не можна,— убежденно сказал он.
Не успели Савин и Хачикян выйти из окопа, как вражеская артиллерия снова открыла огонь, еще сильнее, еще яростнее, чем до атаки.
XI
Увидев идущую в атаку немецкую пехоту, Дементьев сказал стоявшему рядом Аршакяну:
— Идиоты, думают, что Россия — это парк для увеселительных прогулок.
Тигран жадно смотрел в бинокль. Ему страстно хотелось увидеть все, что происходит, вобрать в себя всю грозную картину атаки, не упустить ни малейшей подробности. Вот они, печальные осенние украинские поля, краски осени, блеклая, умирающая зелень,— такая знакомая, близкая сердцу картина, и тут же немцы, чуждые, враждебные всему знакомому и привычному.
Атака немцев была отбита, но не успел Дементьев выслушать боевые донесения* командиров батальонов, не успел порадоваться успеху, как его известили, что противник двинул на соседа танки.
Тигран впервые увидел Дементьева взволнованным. Майор прикрыл рукой трубку и тихо сказал:
— Три танка прорвались в окопы полка Сергиенко, нашего левого соседа. Смяты два орудия полковой батареи. Танки движутся к КП Сергиенко.
Дементьев дунул в трубку. Аршакян посмотрел в ту сторону, где был расположен полк Сергиенко. Немецких танков не было видно, лишь слышался неясный треск ружейно-пулеметной стрельбы. Тревога Дементьева передалась Аршакяну, впервые в течение этого боевого дня он испытал страх. Очевидно, невидимая опасность страшней всего.
Дементьев не отнимал трубку от уха.
Вдруг лицо его заулыбалось.
— Подбили два танка. Один увяз в болоте. Пока еще стреляет, но скоро заткнется. Ох, вот это красиво... Ей-богу, красиво!
Красноармейцы внесли в блиндаж девушку-санитарку. Это была Аник.
— Что с ней случилось? — спросил майор.
— Она вела раненого, рядом разорвался снаряд,— сказал боец,— их обоих засыпало землей, видать, контузия.
Девушку уложили на грязные, затоптанные сапогами ветки. Широко раскрыв глаза, она не мигая смотрела на осеннее серое небо.
— Это наша беспокойная барышня,— сказал Дементьев.— Закаляется, стало быть. Ей бы стихи читать про любовь. А вот в солдаты пошла.— И ласково добавил: — Ничего, девушка, отдышитесь. Зато будете умнее своих подруг, оставшихся в тылу.
Стрельба продолжалась, но врага больше не было видно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210
— Не ожидал, что ты побежишь за тем хулиганом,— сказал Каро.
Аргам молчад, опустил голову.
— Где твоя винтовка? — спросил Каро и, встав во весь рост, пошел по окопу. Он сделал несколько шагов и столкнулся с Бено, посмотрел ему прямо в глаза. Шароян был бледен, лицо его дергалось, он стал даже меньше ростом.
Кто-то громко крикнул:
— Идут, идут, смотрите...
Вдалеке сомкнутым строем шли немцы, можно было различить их серо-зеленые шинели. Они шли, держа автоматы у живота. Издали доносился звук духового оркестра. Что это? Неужели так по-парадному они воюют? Вытащив из ниши ручной пулемет, Каро хотел поспешно вернуться к Аргаму и Савину, но кто-то схватил его за руку. Это был Тоноян.
— Прихвати винтовку Аргама, чего это он ее оставил тут? — сказал Тоноян.
Видимо, Тоноян не заметил бегства Аргама.
— Идут, идут! — возбужденно крикнул Савин. Аргам, как зачарованный, смотрел на мерно движущиеся немецкие цепи.
— На, бери! — крикнул Каро и протянул ему винтовку.— Смотри, фашисты! Вот по ту сторону дальнего кустарника. Вошли в лощину, вот выходят!
Теперь враг был ясно виден.
— Как это они без танков?
— Тем лучше. Савин сказал:
— Наверное, это и есть психическая атака; думают, испугаемся.
Савин проговорил эти слова спокойно, но губы его дрожали.
Тщедушный солдат в непомерно большой, спускающейся ниже ушей каске бежал ходом сообщения и кричал:
— Не стрелять! Ни одного выстрела до сигнала командира батальона! Сигнал — две короткие очереди из тяжелого пулемета. Ни одного выстрела до сигнала!
Это был Ираклий Микаберидзе.
— Не стрелять! Ни одного выстрела до сигнала! Солдаты ждали, затаив дыхание. Напряжение
нарастало с каждой секундой, становилось невыносимым.
Вот наконец бойцы увидели до этой поры безликого врага. Теперь фигуры немецких солдат не казались призрачными. Сейчас уже можно было различить их лица. Немцы двигались одинаковым, механическим шагом, шли, связанные друг с другом невидимыми нитями.
— Подлюги, нас, значит, ни во что не ставят... Аргам увидел, как задергалась щека Каро. «Значит,
и он?» — подумал Аргам, и эта мысль почему-то немного утешила его.
Раздался выстрел, за ним второй, видно было, как немецкий солдат споткнулся, упал. Но ряды немцев продолжали свое мерное движение. Из окопов ясно был виден идущий впереди офицер, он, очевидно, намеренно, показывая свое спокойствие, курил трубку.
— Так вот они какие,— прошептал Савин. Раздался вновь одиночный выстрел, и офицер
с трубкой упал.
Немцы уже дошли до передних, ложных позиций. Зачастил станковый пулемет, замолк, потом снова дал очередь.
Это был сигнал. Одновременно открыли огонь пулеметы, полуавтоматические ружья и автоматы. Дым повис над окопами желтоватой полупрозрачной пеленой.
Ряды наступавших смешались. Но вот немцы, крича, побежали вперед. Их встретил дружный огонь, который становился все плотней. Наступавшие останавливались, отходили назад, некоторые падали.
— Бей прицельным огнем, не спеши,— сказал Каро Аргаму,— целься!
Но руки Аргама дрожали, он стрелял не целясь. Немцы уже почти подошли к ложным окопам, когда с флангов внезапно открыли огонь замаскированные пулеметы.
— Наши устроили засаду,— сказал Савин,— вот это работа!
Лицо Савина горело от возбуждения.
— Бегут, бегут! — заорал он.
Немецкие солдаты кинулись врассыпную. Неослабевающий огонь преследовал их. Атака захлебнулась, немцы бежали!
— Посмотрите, сколько их осталось на поле,— лихорадочно говорил Аргам.— Посмотри, Каро, больше сотни, вон, у первых позиций, в зеленых шинелях... Как они бежали, как бежали!
— Еще придут. Только бы без танков,— проговорил Савин.
— И пусть приходят.
Тоноян горстью доставал из кармана махорку и сыпал ее в широкие ладони Бурденко.
— Больше нет, вся.
Савин торопил Каро вернуться на командира полка. А Каро в это время негромко говорил Аргаму:
— Помни, Аргам, если еще раз это случится, от тебя все отрекутся, плюнут тебе в глаза.
Аргам закрыл лицо руками и вдруг разрыдался.
— Ты что? — спросил Тоноян. Савин подмигнул Каро.
— Ничего, нервы не выдержали. Сейчас он будет в порядке.
Бурденко закурил самокрутку и с наслаждением затянулся.
— Ни. Без махорки воевать не можна,— убежденно сказал он.
Не успели Савин и Хачикян выйти из окопа, как вражеская артиллерия снова открыла огонь, еще сильнее, еще яростнее, чем до атаки.
XI
Увидев идущую в атаку немецкую пехоту, Дементьев сказал стоявшему рядом Аршакяну:
— Идиоты, думают, что Россия — это парк для увеселительных прогулок.
Тигран жадно смотрел в бинокль. Ему страстно хотелось увидеть все, что происходит, вобрать в себя всю грозную картину атаки, не упустить ни малейшей подробности. Вот они, печальные осенние украинские поля, краски осени, блеклая, умирающая зелень,— такая знакомая, близкая сердцу картина, и тут же немцы, чуждые, враждебные всему знакомому и привычному.
Атака немцев была отбита, но не успел Дементьев выслушать боевые донесения* командиров батальонов, не успел порадоваться успеху, как его известили, что противник двинул на соседа танки.
Тигран впервые увидел Дементьева взволнованным. Майор прикрыл рукой трубку и тихо сказал:
— Три танка прорвались в окопы полка Сергиенко, нашего левого соседа. Смяты два орудия полковой батареи. Танки движутся к КП Сергиенко.
Дементьев дунул в трубку. Аршакян посмотрел в ту сторону, где был расположен полк Сергиенко. Немецких танков не было видно, лишь слышался неясный треск ружейно-пулеметной стрельбы. Тревога Дементьева передалась Аршакяну, впервые в течение этого боевого дня он испытал страх. Очевидно, невидимая опасность страшней всего.
Дементьев не отнимал трубку от уха.
Вдруг лицо его заулыбалось.
— Подбили два танка. Один увяз в болоте. Пока еще стреляет, но скоро заткнется. Ох, вот это красиво... Ей-богу, красиво!
Красноармейцы внесли в блиндаж девушку-санитарку. Это была Аник.
— Что с ней случилось? — спросил майор.
— Она вела раненого, рядом разорвался снаряд,— сказал боец,— их обоих засыпало землей, видать, контузия.
Девушку уложили на грязные, затоптанные сапогами ветки. Широко раскрыв глаза, она не мигая смотрела на осеннее серое небо.
— Это наша беспокойная барышня,— сказал Дементьев.— Закаляется, стало быть. Ей бы стихи читать про любовь. А вот в солдаты пошла.— И ласково добавил: — Ничего, девушка, отдышитесь. Зато будете умнее своих подруг, оставшихся в тылу.
Стрельба продолжалась, но врага больше не было видно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210