Последнюю рубашку отдам, но тебя вылечу.
Стоян был взволнован до глубины души, но говорил о моей болезни как о чем-то неподтвердившемся и изо всех сил старался казаться спокойным, как это обычно и делают близкие безнадежных больных. В нашем селе от чахотки умерло несколько человек. Лица их от обильного питания и бездействия сначала приобретали обманчивую свежесть, потом становились желтыми, как перезрелые дыни, а перед смертью — снежно-белыми и прозрачными, как смертные маски. Зимой они спали с открытыми окнами, а летом гуляли по садам и полям или сидели где-нибудь в тени, одинокие и обреченные, в ожидании смерти... Кичка, проходя мимо, украдкой всматривалась в мое лицо, мысленно представляя меня одним из этих живых мертвецов, и не могла этого скрыть.
— Господи, почему же именно сейчас!— воскликнула она, когда мы очередной раз обсуждали, когда и где мне лечиться.
Именно сейчас! Это было самое точное выражение чувств, которые могла испытывать молодая и счастливая жена и мать. Неужели именно сейчас предстояло мне разболеться и умереть, когда в результате стольких трудов и лишений я кончил университет, когда наши сокровенные желания, взлелеянные годами нищеты и опасностей, сомнений и тревог, были наконец близки к осуществлению, когда врата будущего открывались перед нами, обещая новую жизнь, радость и счастье. Врачи в Софии рекомендовали мне горы, калорийную пищу и спокойствие как единственное условие выздоровления, и я должен был отправиться в какой-нибудь легочный санаторий. Желания мои двоились, и я целую неделю откладывал отъезд. «Именно сейчас» назревали великие события, мне хотелось встретить и пережить их среди близких людей, а не среди живых мертвецов в санатории. Надвигавшимся событиям я посвятил всю свою сознательную жизнь, хотя такое заявление и может кому-то показаться нескромным. Однако оставаться в селе я тоже больше не мог. Я не мог больше спать под навесом, питаться отдельно и держать под угрозой заражения всю семью. В конце концов мы решили, что в субботу я поеду в Варну к одному известному врачу и оттуда в тот санаторий, который он мне укажет. Кичка собрала меня в дорогу, а Стоян договорился с человеком, который должен был отвезти меня в Житницу к автобусу.
Так мы решили в пятницу в обед, а к вечеру приехала Нуша. Стоян и Кичка работали, а я сидел у дверей и читал вслух какую-то книгу. Появление Нуши было таким неожиданным, что от смущения я несколько секунд не мог двинуться с места. Потом вскочил, поздоровался с ней и ввел в мастерскую. Стоян и Кичка, верно, приняли ее за видение, такой бесплотно нежной выглядела она в душном, захламленном и убогом помещении. Они смотрели на нее, не шевелясь и не отвечая на ее приветствие. Сердце у меня забилось сильно и болезненно, я почувствовал, что бурное волнение делает меня жалким, но не мог с ним справиться и растерялся до крайности. Наконец я подвинул Нуше стул, представил ее нашим, а потом предложил ей выйти на воздух. Одним словом, я был не в себе. Когда мы вышли на улицу, Нуша сказала, что пришла в контору общины уладить какое-то отцовское дело, а потом решила посмотреть, прошла ли моя дорожная простуда. Повозка, на которой она приехала, стояла у конторы, и возчик ее ждал. Нуша попросила его потихоньку ехать, а мы пошли за ним пешком. Скоро мы дошли до околицы, дальше начинались поля.
И вот ведь что странно. Я не помню, о чем мы говорили с Нушей в течение того часа, что мы шли по полю. Как я ни напрягаю память, этот час моей жизни выпадает из нее. Я не помню даже выражения ее лица, не помню, как она была одета, договаривались ли мы о следующей встрече. Похоже, что я впал в состояние какой-то бесплотности и беспамятства, и я сам и мир перестали для меня существовать. Что же до того, сколько времени я провел с ней, об этом я узнал от брата и снохи.
— Больно скоро ты с девушкой расстался! Какой-нибудь час назад вы ушли. Кто она такая?
В этот миг я словно пробудился ото сна. Стоян и Кичка оставили работу и обратились в слух. Судя по всему, они все это время разговаривали о девушке и не просто ее одобрили, но и испытали гордость за меня. Более того, они были так околдованы ее красотой, что не
9Я7
расслышали и не запомнили ее фамилии. До этого они никогда не проявляли любопытства к моей личной жизни. Брат жил лишь военными событиями и часто говорил, что сейчас не время для личной жизни и что все свои способности мы должны отдавать борьбе. Но теперь борьба идет к концу, и как это будет прекрасно, если победа и мое личное счастье рука об руку войдут в наш дом. Примерно такие мысли я угадывал по выражению их лиц и не сомневался в том, что они были искренни. В другую минуту я, может быть, посчитался бы с обстоятельствами и попытался бы их подготовить, но сейчас я не был на это способен и назвал имя девушки. Лицо брата быстро менялось — и цвет лица, и выражение. Он как-то погас, побледнел, а потом покраснел. Похоже было, что на смену разочарованию пришла тревога, тревогу сменил гнев.
— Дочь Петра Пашова! Ты с ума сошел! Как... как... как!— Он стал заикаться.— Как она посмела переступить порог нашего дома! Это ты ее пригласил или... Нет, сама бы она не решилась.
— Она пришла сама,— сказал я.— Я ее не приглашал.
— Не может быть! Она не пришла бы сама, просто так, сказать нам добрый день. Кто-то подослал ее или вызвал. У тебя язык отнялся, когда ты ее увидел, значит, не зря пришла. А может, и правда сама явилась.— Теперь лицо его выражало желчную иронию.— Такие сами к мужикам бегают, особенно сейчас. Она не только что в дом, в постель к тебе залезет незваная.
Я, должно быть, выглядел таким неуязвимым и глухим к его ругани, что Кичка обиделась за него.
— Он ничего не видит и не слышит,— сказала она.— Втрескался, как мальчишка, эта красавица совсем ему голову вскружила.
— Я и пытаюсь его вразумить, чтоб голова на место встала, пока не поздно.— Стоян дал знак Кичке, чтоб она вышла, и когда мы остались одни, положил руку мне на плечо.— Скажи мне, как брату и мужчине, ты далеко с ней зашел? Ты должен вовремя понять, что это вопрос не только твой, личный, он касается нас всех, и мы должны решить его сообща. Я вижу, что ты можешь оступиться, и ты уже оступился, раз допустил, чтобы дочь Петра Пашова зашла в наш дом. Какие у вас отношения?
— Воздушные.
— Как это воздушные, ты что, смеешься надо мной? Когда вы начали встречаться?
— Час назад.
Я сказал ему чистую правду. Наша встреча с Нушей в автобусе была совершенно случайной, а настоящая встреча произошла за час до разговора со Стояном. Несколько дней я только о ней и думал, был уверен, что и она думает обо мне, мы страстно стремились друг к другу и, наконец, встретились. Стоян знал, что я говорю ему правду, и именно поэтому тревога его нарастала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
Стоян был взволнован до глубины души, но говорил о моей болезни как о чем-то неподтвердившемся и изо всех сил старался казаться спокойным, как это обычно и делают близкие безнадежных больных. В нашем селе от чахотки умерло несколько человек. Лица их от обильного питания и бездействия сначала приобретали обманчивую свежесть, потом становились желтыми, как перезрелые дыни, а перед смертью — снежно-белыми и прозрачными, как смертные маски. Зимой они спали с открытыми окнами, а летом гуляли по садам и полям или сидели где-нибудь в тени, одинокие и обреченные, в ожидании смерти... Кичка, проходя мимо, украдкой всматривалась в мое лицо, мысленно представляя меня одним из этих живых мертвецов, и не могла этого скрыть.
— Господи, почему же именно сейчас!— воскликнула она, когда мы очередной раз обсуждали, когда и где мне лечиться.
Именно сейчас! Это было самое точное выражение чувств, которые могла испытывать молодая и счастливая жена и мать. Неужели именно сейчас предстояло мне разболеться и умереть, когда в результате стольких трудов и лишений я кончил университет, когда наши сокровенные желания, взлелеянные годами нищеты и опасностей, сомнений и тревог, были наконец близки к осуществлению, когда врата будущего открывались перед нами, обещая новую жизнь, радость и счастье. Врачи в Софии рекомендовали мне горы, калорийную пищу и спокойствие как единственное условие выздоровления, и я должен был отправиться в какой-нибудь легочный санаторий. Желания мои двоились, и я целую неделю откладывал отъезд. «Именно сейчас» назревали великие события, мне хотелось встретить и пережить их среди близких людей, а не среди живых мертвецов в санатории. Надвигавшимся событиям я посвятил всю свою сознательную жизнь, хотя такое заявление и может кому-то показаться нескромным. Однако оставаться в селе я тоже больше не мог. Я не мог больше спать под навесом, питаться отдельно и держать под угрозой заражения всю семью. В конце концов мы решили, что в субботу я поеду в Варну к одному известному врачу и оттуда в тот санаторий, который он мне укажет. Кичка собрала меня в дорогу, а Стоян договорился с человеком, который должен был отвезти меня в Житницу к автобусу.
Так мы решили в пятницу в обед, а к вечеру приехала Нуша. Стоян и Кичка работали, а я сидел у дверей и читал вслух какую-то книгу. Появление Нуши было таким неожиданным, что от смущения я несколько секунд не мог двинуться с места. Потом вскочил, поздоровался с ней и ввел в мастерскую. Стоян и Кичка, верно, приняли ее за видение, такой бесплотно нежной выглядела она в душном, захламленном и убогом помещении. Они смотрели на нее, не шевелясь и не отвечая на ее приветствие. Сердце у меня забилось сильно и болезненно, я почувствовал, что бурное волнение делает меня жалким, но не мог с ним справиться и растерялся до крайности. Наконец я подвинул Нуше стул, представил ее нашим, а потом предложил ей выйти на воздух. Одним словом, я был не в себе. Когда мы вышли на улицу, Нуша сказала, что пришла в контору общины уладить какое-то отцовское дело, а потом решила посмотреть, прошла ли моя дорожная простуда. Повозка, на которой она приехала, стояла у конторы, и возчик ее ждал. Нуша попросила его потихоньку ехать, а мы пошли за ним пешком. Скоро мы дошли до околицы, дальше начинались поля.
И вот ведь что странно. Я не помню, о чем мы говорили с Нушей в течение того часа, что мы шли по полю. Как я ни напрягаю память, этот час моей жизни выпадает из нее. Я не помню даже выражения ее лица, не помню, как она была одета, договаривались ли мы о следующей встрече. Похоже, что я впал в состояние какой-то бесплотности и беспамятства, и я сам и мир перестали для меня существовать. Что же до того, сколько времени я провел с ней, об этом я узнал от брата и снохи.
— Больно скоро ты с девушкой расстался! Какой-нибудь час назад вы ушли. Кто она такая?
В этот миг я словно пробудился ото сна. Стоян и Кичка оставили работу и обратились в слух. Судя по всему, они все это время разговаривали о девушке и не просто ее одобрили, но и испытали гордость за меня. Более того, они были так околдованы ее красотой, что не
9Я7
расслышали и не запомнили ее фамилии. До этого они никогда не проявляли любопытства к моей личной жизни. Брат жил лишь военными событиями и часто говорил, что сейчас не время для личной жизни и что все свои способности мы должны отдавать борьбе. Но теперь борьба идет к концу, и как это будет прекрасно, если победа и мое личное счастье рука об руку войдут в наш дом. Примерно такие мысли я угадывал по выражению их лиц и не сомневался в том, что они были искренни. В другую минуту я, может быть, посчитался бы с обстоятельствами и попытался бы их подготовить, но сейчас я не был на это способен и назвал имя девушки. Лицо брата быстро менялось — и цвет лица, и выражение. Он как-то погас, побледнел, а потом покраснел. Похоже было, что на смену разочарованию пришла тревога, тревогу сменил гнев.
— Дочь Петра Пашова! Ты с ума сошел! Как... как... как!— Он стал заикаться.— Как она посмела переступить порог нашего дома! Это ты ее пригласил или... Нет, сама бы она не решилась.
— Она пришла сама,— сказал я.— Я ее не приглашал.
— Не может быть! Она не пришла бы сама, просто так, сказать нам добрый день. Кто-то подослал ее или вызвал. У тебя язык отнялся, когда ты ее увидел, значит, не зря пришла. А может, и правда сама явилась.— Теперь лицо его выражало желчную иронию.— Такие сами к мужикам бегают, особенно сейчас. Она не только что в дом, в постель к тебе залезет незваная.
Я, должно быть, выглядел таким неуязвимым и глухим к его ругани, что Кичка обиделась за него.
— Он ничего не видит и не слышит,— сказала она.— Втрескался, как мальчишка, эта красавица совсем ему голову вскружила.
— Я и пытаюсь его вразумить, чтоб голова на место встала, пока не поздно.— Стоян дал знак Кичке, чтоб она вышла, и когда мы остались одни, положил руку мне на плечо.— Скажи мне, как брату и мужчине, ты далеко с ней зашел? Ты должен вовремя понять, что это вопрос не только твой, личный, он касается нас всех, и мы должны решить его сообща. Я вижу, что ты можешь оступиться, и ты уже оступился, раз допустил, чтобы дочь Петра Пашова зашла в наш дом. Какие у вас отношения?
— Воздушные.
— Как это воздушные, ты что, смеешься надо мной? Когда вы начали встречаться?
— Час назад.
Я сказал ему чистую правду. Наша встреча с Нушей в автобусе была совершенно случайной, а настоящая встреча произошла за час до разговора со Стояном. Несколько дней я только о ней и думал, был уверен, что и она думает обо мне, мы страстно стремились друг к другу и, наконец, встретились. Стоян знал, что я говорю ему правду, и именно поэтому тревога его нарастала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149