Облава на волков
Роман (болг.)
К тому времени, к которому относится начало моего рассказа, процесс так называемой промышленной миграции успешно завершился, и в моем селе остались доживать свой век лишь старики да пожилые. Самым молодым перевалило за пятьдесят, так что и процесс деторождения тоже можно было считать успешно себя исчерпавшим. За семь лет в селе родился один ребенок, у тракториста, да и сам тракторист был пришлый, не из нашего села. Осенью мальчик пошел в школу, на центральную усадьбу, куда его подвозил автобус тамошнего ТКЗХ 1, забиравший по утрам детей еще из двух соседних сел. Однако с тех пор как ударили морозы, автобус за мальчиком больше не заходил, потому что шоссе к центральной усадьбе еще не проложили, а проселочная дорога, заметенная снегом и прихваченная гололедом, была непригодна для транспорта. По этой самой причине и я вот уже десять дней не мог выбраться из села.
О положении, в которое попал сынишка тракториста, судило и рядило все село, и когда в воскресенье утром я пошел в «оремаг» (наверное, вы помните, что в свое время в наших селах учредили такие многообещающие богоугодные заведения — гибрид о-теля, ре-сторана и магазина,— которые как были, так и остались обыкновенными корчмами), мужики продолжали его обсуждать. Мне рассказывали о мальчике уже бог знает сколько раз, но и теперь мне пришлось выслушать всю историю с начала до конца и, разумеется, вынести свое суждение. Я сказал то, что все говорили уже целый месяц, а именно, что школьное начальство на центральной усадьбе, с одной стороны, виновато в том, что не посылает автобуса, а с другой стороны, не виновато, потому что автобус при таких раскатах ходить не может.
1 ТКЗХ — трудовое кооперативное земледельческое хозяйство (здесь и далее примечания переводчика).
— Я понимаю, не так все просто,— запальчиво говорил тракторист,— но от этого не легче. Мальчик должен учиться, я хочу его в люди вывести, и весь сказ!
А в корчме в это время началось «причащение» — опробование домашних вин, на которое я, собственно, и был приглашен. К концу декабря вина отстаиваются, и наши мужички имели обыкновение приносить в корчму по бутылке, чтоб услышать мнение других о своем «домашнем производстве». Трендо Мангыр проворно расставил стаканы и с профессиональной сноровкой разлил всем поровну первую бутылку. Сколько я его помнил, он был корчмарем и корчмарем оставался, несмотря на все превратности истории. В годы организации кооперативных хозяйств началась было борьба за трезвость, корчмы стали закрывать и попытались приспособить Трендо к другой работе, но он как-то открутился и на несколько лет исчез из села. Перебрался в другое село, потом в город и открыл там корчму напротив городской бойни. Забойщики, все до одного горлопаны и горькие пьяницы, были, по его словам, лучшими и самыми постоянными его клиентами. Было их семеро, и приходили они спозаранку, еще затемно. Опрокидывали, не присаживаясь, по одному-два шкалика и исторгали рык: «Э-эх, черт подери, так душу и обжигает!» Мангыр с вечера наливал в шкалики воду, чтоб отбить запах, а утром наполнял их ракией и ставил рядком на стойку, экономя время клиентов. Однажды утром он подзадержался в подсобке, а когда вернулся, смотрит — забойщики у стойки опрокидывают шкалики с чистой водицей, мотают головой и нахваливают ракию: «Ну и забористую ты сегодня налил!» С тех пор, по утверждению Мангыра, он ни разу не наливал им ракии, и они за целый год ни разу не расчухали, что пьют воду.
Рассказывая об этом случае из своей корчмарской практики, Трендо Мангыр между тем первым отпил вина и провозгласил:
— Ай да Калчо, вино у тебя первый класс — экстра!
1 Р а к и я — плодовая водка, изготовляется чаще всего из винограда или слив.
Остальные встретили эту оценку равнодушно, поскольку знали, что многолетнее употребление алкоголя давно отбило у корчмаря вкус к напиткам, так же, как у забойщиков, о которых он только что рассказывал. Все повернулись к Стояну Кралеву Кралешвили, слывшему среди них лучшим дегустатором. Он поднес стакан ко рту, сделал большой глоток и остановил взгляд на лозунге, сочиненном, вероятно, корчмарем и выписанном каллиграфическим почерком Ивана Шибилева Мастака: «Социализм и алкоголь грызутся как кошка с собакой, но живут под одной крышей». Остальные уставились на Стояна и молча смотрели, как он прищурился и застыл, словно свершая священнодействие. Квадратик его коротко подстриженных седых усов дрогнул* и зашевелился, дрогнул и кадык, показывая, что вино уже омыло нёбо. Он открыл глаза, причмокнул и наконец произнес приговор:
— Пей на здоровье, гляди телевизор! Три сорта чую — местный, мускат и малость памида. Словно три пряди в веревке ссучены...
— Верно угадал!— отозвался польщенный Калчо.— И памид учуял.
Другие тоже отпили вина — кто жадно, кто с приличествующим случаю достолепием — и единодушно подтвердили авторитетную оценку Стояна Кралева. Потом опробовали вина Николина Миялкова Рогача и Киро Джелебова Матьтвоюзаногу, и они тоже удостоились высокой оценки. Тем временем вы, вероятно, заметили, что у всех наших героев есть прозвища, к тому же не слишком лестные, но не будем спешить — о том, почему и при каких обстоятельствах кто получил прозвище, будет рассказано в свое время. Пока отмечу лишь, что в селе было несколько острословов, чье призвание придумывать прозвища передавалось по наследству от отца к сыну, так что без прозвища у нас не осталось ни одного человека, а кое у кого прозвищ было и по два и по три, так сказать, на все случаи жизни. Клички хозяев переходили и на животных, так что если слышался лай собаки или мычание коровы, все говорили: «Петко Башковитый лает» или «Добри Косой мычит». Самих острословов отнюдь не связывала коллегиальная солидарность — наоборот, терзаемые творческой ревностью, они были так беспощадны один к другому, что некоторые из их прозвищ можно было пускать в ход только в тесном кругу, а те, что предназначались для широкого употребления и произносились без стеснения звучали так: Янко Убойник, Ганчо Писуха, Георгий Пукало, Иван Сопля и пр.
Так вот, в селе нашем лишь человек двадцать держали виноградники, поэтому ни для кого не было тайной, у кого какая лоза, кто сколько собрал и какой составил букет, но в публичном снятии проб крылось неотразимое обаяние взаимного великодушия. Каждому было приятно ополоснуть нёбо глотком чужого вина, произнести благословение и получить его от других. После торжественного обряда дегустации всем предстояло пить уже дома — «глядеть телевизор», как сказал Стоян Кралев, но это значило не сидеть у телевизора, а пить из миски или плоской чашки. Телевизор — правда, один — в селе уже был, все мужики успели с этой штукой познакомиться и обратили, между прочим, внимание на то, что в мисках с вином, когда их подносят ко рту, физиономии отражаются так же, как проступают лица на экране телевизора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149