Она пыталась встать на ноги. – Пожалуйста, отведи меня в дамскую комнату…
Поддерживая мать под руки, Маккензи провела ее в дамский туалет, усадила на крышку унитаза и заперла дверь кабины.
– Все нормально… – сказала Эстер. Она выпрямилась и посмотрела на дочь.
– Ты что, сейчас упадешь в обморок? Может, тебе попробовать вырвать?
Маккензи суетилась вокруг матери, приложив ей ко лбу влажную салфетку.
– Я тебе уже сказала, что со мной все в порядке, – спокойно заметила Эстер. – Я просто притворилась, чтобы мы могли уйти куда-то от всех этих людей. Они смотрели на нас и слушали тебя, они наблюдают за тобой.
– Ну и что? – пожала плечами Маккензи. – Боже, как же ты меня перепугала – почему ты не можешь радоваться вместе со мной и за меня? Не заставляй меня чувствовать, что мне есть чего стыдиться…
Она поправила волосы, немного взбив их, и внимательно посмотрела в зеркало на свои глаза. Эстер с нетерпением щелкнула языком.
– Может, ты хочешь, чтобы я устроила прием для наших соседей и знакомых, чтобы отпраздновать появление моего первого внука, который будет наполовину «гоем» и еще вдобавок родится вне брака!
Маккензи застонала.
– Ты что, все время собираешься себя так вести?
– Чего ты ждала? Ты относишься к семье, как к своим рабам. И мы должны радоваться, когда ты нас будешь мазать грязью?
– Какая грязь? Это из-за того, что я все делаю не так, как положено в обычных семьях? Я сама выработала свои принципы. Кроме тебя, всем остальным членам нашей семьи на меня наплевать! Они только доят из меня деньги, вот и все!
– Твой отец и братья любят тебя, – продолжала настаивать Эстер.
– Мама, пожалуйста! Любовь? Они даже ни разу не поблагодарили меня, не поздравили, когда мы добиваемся успеха.
– Почему ты не поговоришь с ними? Ты должна время от времени поболтать со своим отцом. Постарайся помочь нам понять твое поведение.
– Я хотя бы раз дала тебе возможность поверить, что стану выполнять все обычаи еврейской веры? Кроме того, национальность переходит от матери к ребенку, ты всегда можешь считать моего будущего ребенка евреем, если это так важно для тебя. Может, ты тогда будешь счастливее?
Мать устало покачала головой.
– Ничто уже не может сделать меня счастливой. Дитя было зачато вне брака, религия его отца и…
Маккензи взорвалась.
– Прекрасно, тогда мы выходим из этого сраного туалета и заканчиваем наш ленч!
Эстер поперхнулась.
– Как ты можешь так разговаривать со своей матерью? Маккензи пыталась открыть защелку.
– Послушай, мамочка, я пригласила тебя на ленч, чтобы отпраздновать зачатие моего ребенка и сообщить, что через пять месяцев ты станешь бабушкой. Я не собираюсь отмечать праздник, сидя в туалете!
Она в отчаянии заколотила по замку.
– Мисс Голд, с вами все в порядке? – спросил ее официант из-за двери. – Вы сможете открыть дверь или вам помочь?
Маккензи продолжала крутить замок, и вдруг дверь резко распахнулась.
Официант поинтересовался:
– У вас все в порядке?
– Прекрасно! Великолепно! – Маккензи изящно проплыла мимо него, за ней следовала мать с плотно сжатыми губами. – Это же называется комната отдыха, не так ли? Вот мы там и отдыхали!
Они заканчивали ленч в молчании. Эстер почти ничего не ела, Маккензи старалась сдержать неожиданные слезы. Потом дочь усадила мать в такси и всунула ей в руку десятидолларовую купюру, которая тут же возвратилась к ней через открытое окно и приземлилась на тротуар. Маккензи быстро поцеловала мать в щеку, и машина отъехала. Черт побери! Она наклонилась и подобрала деньги. Как раз тогда, когда ей уже казалось, что она наконец-то протащила свою семейку в двадцатый век, ее мамаша устроила ей подобную сцену!
В этот день Элистер собирался наблюдать за съемками нарядов для цветного плаката «Голд!», и еще должны были состояться съемки для каталога. Маккензи взяла такси, чтобы поехать на место съемок. Она собиралась провести вторую половину дня, покупая детские вещи со своей матерью, но ситуация вышла из-под контроля. Теперь она сделает сюрприз Элистеру, и они будут на съемках вместе.
Патрик Маккаллистер, молодой фотограф-хиппи, переделал зал старой церкви в Виллидж в студию с белыми стенами. Оглушающая рок-музыка грохотала на тихой улочке Виллидж, когда такси подъехало к студии. Маккензи не отнимала палец от звонка почти полминуты, прежде чем ее услышали и открыли дверь.
– Я здесь продрогла до самых костей! – заявила она, когда Крисси, помощница Патрика, наконец открыла, и Маккензи, дрожа, вошла в прихожую. – Ваша музыка слышна везде.
– Что-то случилось? – Крисси уставилась на нее, хлопая накрашенными ресницами. На ее лице было удивленное и озабоченное выражение.
– Они все еще работают, да? – спросила ее Маккензи, шагая к дверям, которые отделяли прихожую от студии.
Крисси забежала вперед и загородила ей дорогу.
– Не ходите туда! – сказала она.
– Почему?
– Он… Патрик ненавидит, когда ему мешают… Маккензи высокомерно посмотрела на нее.
– Послушай, дет-точка, я плачу жуткие деньги за эти съемки. И я хочу взглянуть, как это происходит.
Она прошла мимо Крисси и вошла в огромную студию. Все толпились на другом конце комнаты. Музыка вдруг закончилась, и крики, подбадривание и смех заполнили студию. Постоянно действовали вспышки, и сладкий запах «травки» заполнял помещение и висел в воздухе тяжелыми облаками. Кто-то поставил песню «Танцы на улице», ее исполняли Марта и Ванделлас. Из колонок вновь оглушающе зазвучала музыка.
– У-ух! – одобрительно воскликнула Маккензи и прищелкнула пальцами. Она сделала несколько танцевальных па по направлению к собравшимся. Ей всегда нравилась атмосфера в студиях фотографов – творческая и с сумасшедшинкой! Несколько стилистов и косметичек, увидев ее, подбежали, чтобы поцеловаться. Они держали ее за руки, как бы стараясь не пустить вперед, к оживленной группе. Оттуда опять раздались возгласы подбадривания. Стилистка от Сассуна, рыжеволосая девица, схватила Маккензи и начала вопить:
– Какие прекрасные серьги! Где ты их взяла?
Она попыталась увести Маккензи на другой конец студии, подальше от вспышек Патрика. Маккензи с трудом вырвалась.
– Где Патрик? Что вы все стараетесь спрятать от меня?
Оттолкнув стилистку, она пошла к шумной группе, протолкалась сквозь нее и посмотрела на пол. Маккензи увидела сразу перед собой розовый пульсирующий мужской зад. Это был зад Элистера – только он мог двигаться с такой скоростью перед самым оргазмом. Он как раз демонстрировал перед зрителями свой знаменитый ускоренный финал! Под ним лежала, задрав ноги и скрестив их у него за спиной, Джанис Аллен, девица, которую она сама и Элистер выбрали представлять новые модели «Голд!» на следующую осень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
Поддерживая мать под руки, Маккензи провела ее в дамский туалет, усадила на крышку унитаза и заперла дверь кабины.
– Все нормально… – сказала Эстер. Она выпрямилась и посмотрела на дочь.
– Ты что, сейчас упадешь в обморок? Может, тебе попробовать вырвать?
Маккензи суетилась вокруг матери, приложив ей ко лбу влажную салфетку.
– Я тебе уже сказала, что со мной все в порядке, – спокойно заметила Эстер. – Я просто притворилась, чтобы мы могли уйти куда-то от всех этих людей. Они смотрели на нас и слушали тебя, они наблюдают за тобой.
– Ну и что? – пожала плечами Маккензи. – Боже, как же ты меня перепугала – почему ты не можешь радоваться вместе со мной и за меня? Не заставляй меня чувствовать, что мне есть чего стыдиться…
Она поправила волосы, немного взбив их, и внимательно посмотрела в зеркало на свои глаза. Эстер с нетерпением щелкнула языком.
– Может, ты хочешь, чтобы я устроила прием для наших соседей и знакомых, чтобы отпраздновать появление моего первого внука, который будет наполовину «гоем» и еще вдобавок родится вне брака!
Маккензи застонала.
– Ты что, все время собираешься себя так вести?
– Чего ты ждала? Ты относишься к семье, как к своим рабам. И мы должны радоваться, когда ты нас будешь мазать грязью?
– Какая грязь? Это из-за того, что я все делаю не так, как положено в обычных семьях? Я сама выработала свои принципы. Кроме тебя, всем остальным членам нашей семьи на меня наплевать! Они только доят из меня деньги, вот и все!
– Твой отец и братья любят тебя, – продолжала настаивать Эстер.
– Мама, пожалуйста! Любовь? Они даже ни разу не поблагодарили меня, не поздравили, когда мы добиваемся успеха.
– Почему ты не поговоришь с ними? Ты должна время от времени поболтать со своим отцом. Постарайся помочь нам понять твое поведение.
– Я хотя бы раз дала тебе возможность поверить, что стану выполнять все обычаи еврейской веры? Кроме того, национальность переходит от матери к ребенку, ты всегда можешь считать моего будущего ребенка евреем, если это так важно для тебя. Может, ты тогда будешь счастливее?
Мать устало покачала головой.
– Ничто уже не может сделать меня счастливой. Дитя было зачато вне брака, религия его отца и…
Маккензи взорвалась.
– Прекрасно, тогда мы выходим из этого сраного туалета и заканчиваем наш ленч!
Эстер поперхнулась.
– Как ты можешь так разговаривать со своей матерью? Маккензи пыталась открыть защелку.
– Послушай, мамочка, я пригласила тебя на ленч, чтобы отпраздновать зачатие моего ребенка и сообщить, что через пять месяцев ты станешь бабушкой. Я не собираюсь отмечать праздник, сидя в туалете!
Она в отчаянии заколотила по замку.
– Мисс Голд, с вами все в порядке? – спросил ее официант из-за двери. – Вы сможете открыть дверь или вам помочь?
Маккензи продолжала крутить замок, и вдруг дверь резко распахнулась.
Официант поинтересовался:
– У вас все в порядке?
– Прекрасно! Великолепно! – Маккензи изящно проплыла мимо него, за ней следовала мать с плотно сжатыми губами. – Это же называется комната отдыха, не так ли? Вот мы там и отдыхали!
Они заканчивали ленч в молчании. Эстер почти ничего не ела, Маккензи старалась сдержать неожиданные слезы. Потом дочь усадила мать в такси и всунула ей в руку десятидолларовую купюру, которая тут же возвратилась к ней через открытое окно и приземлилась на тротуар. Маккензи быстро поцеловала мать в щеку, и машина отъехала. Черт побери! Она наклонилась и подобрала деньги. Как раз тогда, когда ей уже казалось, что она наконец-то протащила свою семейку в двадцатый век, ее мамаша устроила ей подобную сцену!
В этот день Элистер собирался наблюдать за съемками нарядов для цветного плаката «Голд!», и еще должны были состояться съемки для каталога. Маккензи взяла такси, чтобы поехать на место съемок. Она собиралась провести вторую половину дня, покупая детские вещи со своей матерью, но ситуация вышла из-под контроля. Теперь она сделает сюрприз Элистеру, и они будут на съемках вместе.
Патрик Маккаллистер, молодой фотограф-хиппи, переделал зал старой церкви в Виллидж в студию с белыми стенами. Оглушающая рок-музыка грохотала на тихой улочке Виллидж, когда такси подъехало к студии. Маккензи не отнимала палец от звонка почти полминуты, прежде чем ее услышали и открыли дверь.
– Я здесь продрогла до самых костей! – заявила она, когда Крисси, помощница Патрика, наконец открыла, и Маккензи, дрожа, вошла в прихожую. – Ваша музыка слышна везде.
– Что-то случилось? – Крисси уставилась на нее, хлопая накрашенными ресницами. На ее лице было удивленное и озабоченное выражение.
– Они все еще работают, да? – спросила ее Маккензи, шагая к дверям, которые отделяли прихожую от студии.
Крисси забежала вперед и загородила ей дорогу.
– Не ходите туда! – сказала она.
– Почему?
– Он… Патрик ненавидит, когда ему мешают… Маккензи высокомерно посмотрела на нее.
– Послушай, дет-точка, я плачу жуткие деньги за эти съемки. И я хочу взглянуть, как это происходит.
Она прошла мимо Крисси и вошла в огромную студию. Все толпились на другом конце комнаты. Музыка вдруг закончилась, и крики, подбадривание и смех заполнили студию. Постоянно действовали вспышки, и сладкий запах «травки» заполнял помещение и висел в воздухе тяжелыми облаками. Кто-то поставил песню «Танцы на улице», ее исполняли Марта и Ванделлас. Из колонок вновь оглушающе зазвучала музыка.
– У-ух! – одобрительно воскликнула Маккензи и прищелкнула пальцами. Она сделала несколько танцевальных па по направлению к собравшимся. Ей всегда нравилась атмосфера в студиях фотографов – творческая и с сумасшедшинкой! Несколько стилистов и косметичек, увидев ее, подбежали, чтобы поцеловаться. Они держали ее за руки, как бы стараясь не пустить вперед, к оживленной группе. Оттуда опять раздались возгласы подбадривания. Стилистка от Сассуна, рыжеволосая девица, схватила Маккензи и начала вопить:
– Какие прекрасные серьги! Где ты их взяла?
Она попыталась увести Маккензи на другой конец студии, подальше от вспышек Патрика. Маккензи с трудом вырвалась.
– Где Патрик? Что вы все стараетесь спрятать от меня?
Оттолкнув стилистку, она пошла к шумной группе, протолкалась сквозь нее и посмотрела на пол. Маккензи увидела сразу перед собой розовый пульсирующий мужской зад. Это был зад Элистера – только он мог двигаться с такой скоростью перед самым оргазмом. Он как раз демонстрировал перед зрителями свой знаменитый ускоренный финал! Под ним лежала, задрав ноги и скрестив их у него за спиной, Джанис Аллен, девица, которую она сама и Элистер выбрали представлять новые модели «Голд!» на следующую осень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146