«Но главное во всем этом деле – одежда», – не уставала напоминать себе Маккензи. Она очень осторожно отбирала свои модели и подготовила целую коллекцию платьев, блузок, юбок и брючек. Она предполагала специализироваться на определенном направлении моделей, изготавливаемых в трех размерах из разных тканей и разных расцветок. Каждый предмет будет стоить не дороже двадцати долларов, так что девочки смогут подбирать вещи и комбинировать по своему вкусу. Эйб Голдштайн привозил образцы из мастерских «Голдштайн моудз» в Манхэттен и отвозил их обратно. Маккензи требовала высокого качества, целые дни она проводила в Бронксе с портнихами, выбирая, изменяя, перешивая, пока каждый предмет не достигал того совершенства, которое только возможно при массовом производстве.
– Если бы Майя была здесь и помогла связаться со своей матерью! – сказала Маккензи Элистеру, сидя на его кровати и начиняя рекламными листовками, придуманными ею же, сотни конвертов. – Я десятки раз звонила в «Дивайн», прося их сообщить о нашем открытии. В конце концов, это же они благословили меня! Но они прислали лишь младшего редактора.
Журналистка явилась, сделала всего несколько записей в своем блокноте и посоветовала обратиться в «Мадемуазель» или «Семнадцать».
– Да пошли они…! – вспыхнула Маккензи и выдворила ее.
Она позвонила в «УУД», оттуда пришел редактор отдела бутиков и сделал несколько снимков к заметке под названием «Голд!» Новый персонаж на все расширяющейся сцене бутиков.
Вечером того дня, когда наконец доставили рулон с этикетками, Маккензи носилась по магазинам, как сумасшедшая, то и дело восклицая от возбуждения. Они работали всю ночь, пришивая этикетки к изнанке каждого предмета. «Маккензи Голд» для «Голд!» было напечатано на них. Теперь она была дизайнером с именем!
На презентацию она пригласила всех, кого только знала, начиная от своих приятелей из Виллидж и кончая преподавателями «Макмилланз».
Она очень тщательно накладывала косметику в ванной и выкрикивала оттуда последние новости Элистеру.
– «Вог» окажет мне большую честь и пришлет кого-нибудь… Знаешь, сегодня я уже продала кое-что, благодаря витрине. Несколько девушек увидели наши юбки и прямо-таки прилипли к стеклу, пока я не позволила им войти! Я начинаю любить этот бизнес. Это все равно что играть в магазин! Мне хотелось смеяться, когда я получала от них деньги – это, оказывается, так легко! Я знала, что девушкам понравятся мои фасоны! Я знала это!
На Элистере был новый темно-синий костюм без воротника, в котором он выглядел как один из битлов, только белокурый.
– Давай выпьем за твою интуицию! – сказал он, доставая бутылку шампанского. – Я припрятал ее на этот день.
– Дорогой! – Она обняла его. – Я говорила тебе, как я благодарна за поддержку и помощь!
Он выстрелил пробкой, и она вскрикнула, когда пробка рикошетом отлетела от потолка. Она достала бокалы, а он критическим взглядом окинул ее.
– Ты собираешься быть в этом? Она повертелась перед ним.
– Это самая сумасшедшая вещь, какую я только смогла найти…
На Маккензи был шутовской комбинезон с огромными черными помпонами спереди. Снизу он завершался тугими черными каемками вокруг икр. Она соответственно ярко накрасила лицо и зачесала на лоб волосы.
Элистер захлопал.
– Ты выглядишь фантастично! – Он налил в оба бокала и чокнулся с ней. – За Золото! Первое в общенациональной сети!
Она проглотила пенящееся вино и обессиленно опустилась в кресло. Элистер сел у ее ног и начал скручивать джойнт.
– Стоит ли сегодня? – нахмурилась Маккензи. – Разве ты не собираешься поработать? Там будет масса людей из прессы, с ними нужно поболтать. Тебе следует быть настороже…
– Я хочу получить удовольствие, – ответил он. – Мне не каждый вечер приходится встречаться с новыми родственниками.
– Пока они еще тебе не родственники, – поправила она. – И почему ты думаешь, что они там будут?
– Как, ты хочешь сказать, что не пригласила на открытие магазина своих родителей, которые и стоят за всем этим? – Он привычным движением пальцев свернул самокрутку.
– Я тебе говорила, что, может быть, придет кто-то из редакторов «Вог», – ответила она. – А Эйб вполне способен предложить что-то из оптовой продажи «Голдштайн моудз». Он не знает, как надо разговаривать с нормальными, элегантными людьми.
Элистер выпил свое шампанское и скорчил гримасу.
– Не будь таким снобом! Маккензи потянулась к телефону.
– О, пожалуйста! – простонала она. – Ты отделил себя от своей семьи целым Атлантическим океаном. А все, чего я хочу, так это, чтобы Голдштайны остались в Бронксе! Вполне хватит и того, что будут присутствовать мои братья… – Она стала набирать номер.
– Кому ты звонишь?
– Моим родителям. Собираюсь просить их остаться вечером дома.
– Дай сюда? – Он схватил аппарат, повесил трубку и спрятал за спину. – Я не позволю тебе так поступать, Мак. Твой отец вложил в это все, что имел. И нехорошо третировать его таким образом. Кроме всего прочего, это плохая манера.
– Да? – Сверкнув глазами, она попыталась выхватить телефон. – И ты собираешься мне прочитать лекцию о хороших манерах? Ты сам даже не пишешь своему отцу!
– Но он не вкладывает в меня сбережения всей жизни! Если бы он так поступил, я был бы более внимателен.
– Значит, ты просто лицемер! – Она сделала еще несколько попыток схватить телефон, но Элистер был сильнее и проворнее.
– Ладно, черт с тобой! – Она поискала свою шаль; найдя, накинула ее на плечи. – Я могу воспользоваться любым телефоном-автоматом на улице. – Она направилась к двери и уже оттуда крикнула через плечо: – А тебе тоже нет надобности приходить на этот вечер, Элистер! Я ни в ком из вас там не нуждаюсь – я буду душой и сердцем этой трахнутой презентации!
Она хлопнула дверью со всей силы и помчалась вниз по лестнице, сердце ее бешено билось от ярости. На улице ее одолело скверное настроение. Как он мог вести себя с ней так в самый важный вечер ее жизни? Но, поймав такси и стихнув на заднем сиденье, она передумала. Конечно же, он прав. Было бы низко так поступать с родителями. Маккензи взглянула на часы. В любом случае, было уже поздно отговаривать. Вполне вероятно, что они уже находятся в магазине – они всегда являются поразительно рано на любое мероприятие. Эстер скорее всего наденет какое-нибудь парчовое платье, оставшееся от «Осенней распродажи Голдштайна». А у Эйба лицо будет красное и блестящее оттого, что ему придется побриться второй раз за день. Конечно, они будут смущать ее. Она будет испытывать это грызущее, стеснительное чувство, которое сопровождало ее все годы детства, и творить тревожную молитву, чтобы они не сказали чего-то лишнего или не сделали чего-то, что бы вызвало смех ее друзей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146