В половине одиннадцатого утра окна ее комнаты были плотно занавешены, некоторые гости спали на полу. Маккензи глянула в дверной глазок и увидела своего братца, который состроил ей рожицу. Она приоткрыла дверь на два дюйма, чтобы скрыть беспорядок в комнате.
– Что ты хочешь? – спросила она шепотом. – С мамой все в порядке?
– Я бы не мог войти? – сказал Реджи и нажал на дверь.
– А потом разболтаешь всем, что я живу в лачуге? – Она с гримасой вытолкнула его обратно. – Подожди меня внизу в кафе. Я приду через пять минут.
Она захлопнула за ним дверь и по пути в ванную перешагнула через чье-то храпящее тело. Маккензи быстренько подвела глаза под кинозвезду-«вамп» и ярко намазала губы. Потом, накинув пальто прямо поверх ночной рубашки, в черных открытых тапочках прошла квартал. Она нашла Реджи потягивающим кофе за столиком в кабинке.
– Привет! – Она плюхнулась рядом с ним. – Полагаю, что ты жутко там соскучился без меня?
– Конечно, в доме без тебя очень тихо. А когда приходишь, то даже не слишком сильно воюешь с отцом.
– Ты должен быть счастлив. А теперь, что тебе надо на самом деле?
– Может быть, закажешь себе что-нибудь на завтрак? Я угощаю.
Маккензи старательно изучала меню, пока официантка ходила за яичницей для Реджи. Когда ей принесли ее мясной, поджаристый рулет, она густо намазала сверху толстый слой плавленого сыра, потом добавила еще клубничного варенья и жадно откусила большой кусок.
– Послушай, – сказал Реджи, – отец действительно от всего сердца хочет, чтобы мы все вошли в бизнес…
Маккензи простонала.
– А ты можешь меня там представить? Да я скорее умру!
– Ты можешь помочь отцу изменить имидж.
– Это очень просто: надо все сжечь дотла и заново открыть магазин под другим названием на Мэдисон-авеню.
– Ну, а если не таким сумасшедшим способом? – сказал Реджи, и она едва не подавилась шоколадом. – А что, если он откроет для нас где-нибудь наш собственный магазин? Что-нибудь классное? Понимаешь, вроде батика?
– Это слово произносится «бутик», Реджи. Оно французское. А что отец считает классным местом – Куинс?
– Слушай меня. Мы можем использовать возможности отца: его «ноу-хау», его склады, его швей. Макс и я будем заниматься деловой стороной, а ты дизайном. Отец понимает, что за этой твоей ерундой будущее, хотя и ненавидит самую мысль об этом. Но он более заинтересован в том, чтобы делать деньги, чем в моде, в любом случае…
– И что? – Она съела все с такой быстротой, что ее стало подташнивать.
– Он готов поддержать нас, Мак. Ты сумасшедшая, если упустишь эту возможность.
– Я стану сумасшедшей, если буду хоть как-то иметь с этим дело, – сказала она. – Он все время будет шнырять вокруг, выглядывать, критиковать… Ты не знаешь, какой он. И в любом случае, я-то вам зачем? Мы никогда ничего вместе не делали.
Реджи вытянул руки и пожал плечами.
– А что нам остается делать? Пойти и нанять кого-нибудь чужого? Это должно быть целиком семейным делом.
– Ха! – фыркнула она. – Как в семье, где все великолепно, да? А разве в семье не могут тебя расцарапать еще хуже, чем какой-нибудь чужак?
– Но ты подумай об этом, – настаивал Реджи. – Я тебе говорю, дело может иметь успех. Отец действительно гордится тобой, ты это знаешь. Он повсюду ходит с этой вырезкой из журнала мод, где написано, что ты выиграла конкурс. Он показывает ее всем покупателям.
– Ну-да, он всем говорит, как гордится мною, кроме меня.
Они вышли из кафе и, когда направились к метро, она взяла его за руку.
– Если у меня когда-нибудь будет собственный бизнес, я назову его «Голд!», – сказала она, – и фамилию свою тоже поменяю на Голд.
– Ты бунтарка, Мак, и всегда останешься такой. Они подошли к входу в метро, она поцеловала его и склонилась над перилами, глядя, как он спускается по ступеням.
– Скажи маме, что я приду завтра! И спасибо за завтрак!
Она медленно шла к дому по солнечным улицам. Разве все ребята в «Макмилланз» не отдадут правую руку за шанс получить свой собственный бутик, конструировать свою собственную одежду? Она вообразила ряды с узкими, маленькими платьями, которые она создаст, рубашки с длинными воротничками и узкими рукавами, которые стягиваются у кисти. Достаточно длинные, чтобы прикрыть бедра поверх рейтуз ярких цветов: розовых, лавандовых, оранжевых, алых, которые сочетаются или создают контраст. В ее голове роились идеи, когда она взбегала по ступенькам.
Ее изнурительная смена официантки заканчивалась в два часа ночи. Потом она проходила несколько кварталов до квартиры Элистера. Она встречалась с ним часто. Та «дикая связь», которой она похвасталась перед Майей, похоже, вот-вот могла начаться и в самом деле.
Элистер все время чем-то поражал ее, а сейчас занимался ее внешностью. Он словно видел сквозь одежду, купленную в дешевых магазинах, и волочащиеся по полу шали, какой Маккензи была под ней: девушкой, которая самоуверенна во всем, кроме того, что касается ее внешнего вида.
– Если бы ты только могла сбросить тридцать фунтов, Маккензи, – так он начинал большинство их дискуссий.
И она знала, что он прав. Она также знала, что очаровывает его и приводит в веселое настроение. Он тоже очаровывал ее своим потоком проектов, начиная от их совместной работы на заброшенном золотом прииске Сан-Франциско и до устройства гостиницы в Шотландии, где подавали бы завтрак в постель. Несмотря на некоторое безумие, которым они оба отличались («Мы – эксцентричные натуры!» – уверял он ее), Маккензи представляла, что он совершеннейший англичанин, с его небрежно причесанными белокурыми волосами и бледно-голубыми глазами. В нем было все, чем не обладала она: худоба, умение разговаривать, бледность и аристократизм. Ей доставляло удовольствие быть с ним. Его постоянные попытки соблазнить ее вызывали даже симпатию.
Она рассказала о визите Реджи, пока он готовил малокалорийный салат к обеду.
– Я могла бы придумать одежду, которая расхватывалась бы мгновенно, – говорила она ему, лежа на тахте. – Я знаю, какие цвета нравятся девушкам, какие формы, какие детали, все! Я ищу только понимание и никак не могу найти!
– Надо постараться! – сказал Элистер.
– Но они обязательно найдут способ надуть меня, – сказала Маккензи, – они всегда так делали. Мне никогда не доставалась моя доля конфет на Халлоуин или моя треть гелт на Хануку.
– Я не могу представлять твои интересы, если ты боишься своих братьев.
– Боюсь этих двух тупиц? – вскричала она. – Я просто не хочу потратить остаток своей жизни на войну с ними!
Элистер включил радио. «Супримс» причитали: «Вернись в мои объятия». Она расслабилась на кушетке, хрустнув пальцами. Она навела порядок в хаосе его студии, собрала в одно место все старые журналы «Биллборд» и «Вэрайети», сложила как надо груды пластинок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
– Что ты хочешь? – спросила она шепотом. – С мамой все в порядке?
– Я бы не мог войти? – сказал Реджи и нажал на дверь.
– А потом разболтаешь всем, что я живу в лачуге? – Она с гримасой вытолкнула его обратно. – Подожди меня внизу в кафе. Я приду через пять минут.
Она захлопнула за ним дверь и по пути в ванную перешагнула через чье-то храпящее тело. Маккензи быстренько подвела глаза под кинозвезду-«вамп» и ярко намазала губы. Потом, накинув пальто прямо поверх ночной рубашки, в черных открытых тапочках прошла квартал. Она нашла Реджи потягивающим кофе за столиком в кабинке.
– Привет! – Она плюхнулась рядом с ним. – Полагаю, что ты жутко там соскучился без меня?
– Конечно, в доме без тебя очень тихо. А когда приходишь, то даже не слишком сильно воюешь с отцом.
– Ты должен быть счастлив. А теперь, что тебе надо на самом деле?
– Может быть, закажешь себе что-нибудь на завтрак? Я угощаю.
Маккензи старательно изучала меню, пока официантка ходила за яичницей для Реджи. Когда ей принесли ее мясной, поджаристый рулет, она густо намазала сверху толстый слой плавленого сыра, потом добавила еще клубничного варенья и жадно откусила большой кусок.
– Послушай, – сказал Реджи, – отец действительно от всего сердца хочет, чтобы мы все вошли в бизнес…
Маккензи простонала.
– А ты можешь меня там представить? Да я скорее умру!
– Ты можешь помочь отцу изменить имидж.
– Это очень просто: надо все сжечь дотла и заново открыть магазин под другим названием на Мэдисон-авеню.
– Ну, а если не таким сумасшедшим способом? – сказал Реджи, и она едва не подавилась шоколадом. – А что, если он откроет для нас где-нибудь наш собственный магазин? Что-нибудь классное? Понимаешь, вроде батика?
– Это слово произносится «бутик», Реджи. Оно французское. А что отец считает классным местом – Куинс?
– Слушай меня. Мы можем использовать возможности отца: его «ноу-хау», его склады, его швей. Макс и я будем заниматься деловой стороной, а ты дизайном. Отец понимает, что за этой твоей ерундой будущее, хотя и ненавидит самую мысль об этом. Но он более заинтересован в том, чтобы делать деньги, чем в моде, в любом случае…
– И что? – Она съела все с такой быстротой, что ее стало подташнивать.
– Он готов поддержать нас, Мак. Ты сумасшедшая, если упустишь эту возможность.
– Я стану сумасшедшей, если буду хоть как-то иметь с этим дело, – сказала она. – Он все время будет шнырять вокруг, выглядывать, критиковать… Ты не знаешь, какой он. И в любом случае, я-то вам зачем? Мы никогда ничего вместе не делали.
Реджи вытянул руки и пожал плечами.
– А что нам остается делать? Пойти и нанять кого-нибудь чужого? Это должно быть целиком семейным делом.
– Ха! – фыркнула она. – Как в семье, где все великолепно, да? А разве в семье не могут тебя расцарапать еще хуже, чем какой-нибудь чужак?
– Но ты подумай об этом, – настаивал Реджи. – Я тебе говорю, дело может иметь успех. Отец действительно гордится тобой, ты это знаешь. Он повсюду ходит с этой вырезкой из журнала мод, где написано, что ты выиграла конкурс. Он показывает ее всем покупателям.
– Ну-да, он всем говорит, как гордится мною, кроме меня.
Они вышли из кафе и, когда направились к метро, она взяла его за руку.
– Если у меня когда-нибудь будет собственный бизнес, я назову его «Голд!», – сказала она, – и фамилию свою тоже поменяю на Голд.
– Ты бунтарка, Мак, и всегда останешься такой. Они подошли к входу в метро, она поцеловала его и склонилась над перилами, глядя, как он спускается по ступеням.
– Скажи маме, что я приду завтра! И спасибо за завтрак!
Она медленно шла к дому по солнечным улицам. Разве все ребята в «Макмилланз» не отдадут правую руку за шанс получить свой собственный бутик, конструировать свою собственную одежду? Она вообразила ряды с узкими, маленькими платьями, которые она создаст, рубашки с длинными воротничками и узкими рукавами, которые стягиваются у кисти. Достаточно длинные, чтобы прикрыть бедра поверх рейтуз ярких цветов: розовых, лавандовых, оранжевых, алых, которые сочетаются или создают контраст. В ее голове роились идеи, когда она взбегала по ступенькам.
Ее изнурительная смена официантки заканчивалась в два часа ночи. Потом она проходила несколько кварталов до квартиры Элистера. Она встречалась с ним часто. Та «дикая связь», которой она похвасталась перед Майей, похоже, вот-вот могла начаться и в самом деле.
Элистер все время чем-то поражал ее, а сейчас занимался ее внешностью. Он словно видел сквозь одежду, купленную в дешевых магазинах, и волочащиеся по полу шали, какой Маккензи была под ней: девушкой, которая самоуверенна во всем, кроме того, что касается ее внешнего вида.
– Если бы ты только могла сбросить тридцать фунтов, Маккензи, – так он начинал большинство их дискуссий.
И она знала, что он прав. Она также знала, что очаровывает его и приводит в веселое настроение. Он тоже очаровывал ее своим потоком проектов, начиная от их совместной работы на заброшенном золотом прииске Сан-Франциско и до устройства гостиницы в Шотландии, где подавали бы завтрак в постель. Несмотря на некоторое безумие, которым они оба отличались («Мы – эксцентричные натуры!» – уверял он ее), Маккензи представляла, что он совершеннейший англичанин, с его небрежно причесанными белокурыми волосами и бледно-голубыми глазами. В нем было все, чем не обладала она: худоба, умение разговаривать, бледность и аристократизм. Ей доставляло удовольствие быть с ним. Его постоянные попытки соблазнить ее вызывали даже симпатию.
Она рассказала о визите Реджи, пока он готовил малокалорийный салат к обеду.
– Я могла бы придумать одежду, которая расхватывалась бы мгновенно, – говорила она ему, лежа на тахте. – Я знаю, какие цвета нравятся девушкам, какие формы, какие детали, все! Я ищу только понимание и никак не могу найти!
– Надо постараться! – сказал Элистер.
– Но они обязательно найдут способ надуть меня, – сказала Маккензи, – они всегда так делали. Мне никогда не доставалась моя доля конфет на Халлоуин или моя треть гелт на Хануку.
– Я не могу представлять твои интересы, если ты боишься своих братьев.
– Боюсь этих двух тупиц? – вскричала она. – Я просто не хочу потратить остаток своей жизни на войну с ними!
Элистер включил радио. «Супримс» причитали: «Вернись в мои объятия». Она расслабилась на кушетке, хрустнув пальцами. Она навела порядок в хаосе его студии, собрала в одно место все старые журналы «Биллборд» и «Вэрайети», сложила как надо груды пластинок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146