Когда, в конце концов, она уронила вазу с цветами, то вслух отчитала себя:
– Я должна уйти отсюда куда-нибудь, я сойду с ума, если останусь здесь!
Она никогда не была такой, но сегодня ее ничто не удивляло. Надев жакет, Майя поспешно спустилась по лестнице. Она хотела просто пройтись, расслабиться, глядя на лица других людей, рассматривая витрины магазинов.
Пройдя до Лексингтон-авеню, она подошла к угловой аптеке и… увидела перед собой огромное изображение одеколона «Филипп» с черно-белым фотопортретом работы Эйвдона. Улыбающееся лицо Ру, смотревшего с огромного, высотой в четыре фута портрета, заставило ее замереть перед окном. Она уставилась на фотографию, узнавая каждый миллиметр этого лба, скул, сияющее выражение этих глаз. Она была уверена, что, прикоснувшись к нему, тоже узнает это свое ощущение, сможет вспомнить нежный запах одеколона, смешанный так соблазнительно с его собственным природным запахом. Она заставила себя оторваться от портрета и продолжить путь. А что, если в этот самый момент он пытается дозвониться до нее? – подумалось ей. И тут же она отвергла эту мысль. Они не виделись свыше двух лет – возможно ли, чтобы он после этого просто поднял трубку и позвонил? Куда? Он может знать ее номер от Уэйленда, ответила она себе. Этот внутренний спор привел ее в раздражение, но она заставила себя пройти еще несколько кварталов, чтобы доказать себе, какой твердой она может быть, и как нелепо предположение, что он пытается связаться с ней. Он делает платья для самых красивых женщин в мире – самых знаменитых, самых богатых и самых могущественных – почему он должен связываться с ней?
Майя медленно вернулась к своему дому, вставила ключ в замок своей квартиры и услышала, как в кухне надрывается настенный телефон. Ее тело затрепетало. Словно волшебник, который когда-то заточил ее душу в бутылку, взял да и освободил ее теперь. Замок не открывался целую вечность. Когда она, наконец, влетела на кухню и схватила трубку, то услышала в ней треск и помехи. Она сразу поняла, что это он, так же, как всегда знала, что в один прекрасный день этот звонок раздастся, что их любовь не прервалась и никогда не прервется…
– Майя? Майя? – Он называл ее имя по ту сторону Атлантики, оно обогнуло половину земного шара.
От сознания, что мужчина, которого она любит, взывает в этот момент к ней из Парижа после того, как она тысячи раз молила и желала, чтобы он думал о ней, у нее закружилась голова. Она не могла ни проглотить комок в горле, ни вымолвить хоть слово…
– Майя? – кричал Филипп. – Майя! Это ты? Наконец она смогла выдавить:
– Да, да!
– Это Филипп! С тобой все в порядке? Ты слышала мои новости? Я свободен!
– Я прочитала сегодня утром. Что произошло?
– О Майя! Произошло то, что я очистил свою совесть. Совершенно! Теперь я понимаю, что никогда не мог удовлетворить ее, никогда не мог сделать счастливой. Вместо этого мы сделали друг друга несчастными. Она знала с первого дня, что я встретил тебя, что я люблю тебя. Даже когда мы предприняли этот фарс с женитьбой, она знала, что я люблю тебя. Но я был обязан Жозефине, моей деревне, нашим друзьям… Я был убежден, что обязан жениться. Теперь и она понимает, что это не так… А я… я всегда понимал это. С той самой ночи, когда мы были вместе. Поэтому… приезжай ко мне, Майя! Приезжай немедленно!
– О Господи, – пробормотала она.
Майя чувствовала себя так, словно очутилась в другом измерении. Ее тело, ее жизнь, ее сознание за считанные минуты претерпели какую-то трансформацию. У нее закружилась голова, и она ухватилась за край стола, чтобы удержаться на ногах. Что надо делать, когда твоя душа парит, тело взывает, а мозг отказывается управлять им, потому что ты в конце концов наяву услышала то, что мечтала услышать всегда?
– Я послал тебе билет на самолет, Майя. Ты можешь прилететь сегодня вечером?
Она прислонилась спиной к такой знакомой, холодной, выложенной изразцами стене кухни, ее глаза ничего не видели сквозь слезы, она должна была взять себя в руки, чтобы не разрыдаться вслух.
– Мы так долго ждали, Майя. Может быть, у тебя есть кто-то другой? Ты еще любишь меня, Майя?
– Нет! Да! – закричала она. – О Филипп! Ты же знаешь, что я могу любить только тебя! Я буду с тобой, как только смогу, дорогой мой! – говорила она, представляя, какой вкус у его губ, его рта, и как это будет – почувствовать себя в его сильных, всеохватывающих руках, на этот раз без ощущения вины и не сдерживая себя. – Я буду с тобой очень скоро…
К шести часам вечера все обитатели Манхэттена, претендующие на принадлежность к обществу или миру моды, заканчивали последние приготовления. Богатые принимали парикмахеров в своих спальнях. Менее богатые совершали паломничество в свои излюбленные салоны. Немногие «бедные» осторожно освобождали свои волосы от бигуди.
Маккензи натянула на свое роскошное тело облегающее черное кашемировое платье, которое сама смоделировала на этой неделе; оно было по-новому длинное – времена мини-юбок прошли. Блестящие граненые под бриллиант пуговицы отражали свет, когда она завершала свой макияж в черной мраморной ванной комнате. Она поворачивалась то одним, то другим боком, рассматривая свое отражение.
– Неплохо, – решила Маккензи.
Не так уж далеко от нее Майя, с учащенным дыханием и сердцебиением, упаковала в маленький чемодан джинсы, свитера, ночную рубашку. Потом облачилась осторожно в новое вечернее платье от Зандры Родес. Ее длинные волосы были высоко зачесаны, сзади на голове покачивались ленты и цветы, подобранные соответственно пастельной вышивке на платье. Майя положила свой паспорт в вечернюю сумочку с золотыми блестками. Потом позвонила в «Пан Америкен», чтобы подтвердить заказ. В холодильнике она заметила бутылку шампанского и стала размышлять, успокоит ли оно ее или еще больше возбудит. Она находилась в каком-то трансе, словно в полусне, когда все выглядит не вполне реально. Но трудное испытание с получением награды перед публикой было ничто в сравнении с тем, что ожидало ее после – полет в Париж и Филипп!
Между тем, Колин явился в квартиру Корал, облаченный в специально скроенный на его небольшой рост токсидо.
– Господи! Какой ты элегантный! – Глаза Корал блестели, когда она открыла ему дверь. Она наклонилась, чтобы поцеловать его. – Ты должен всегда так одеваться, Колин! Это как-то особенно идет тебе!
Он осторожно осмотрел ее – она выглядела почти как Корал былых дней. Она была прекрасно причесана, с превосходным макияжем, в черном с блестками вечернем платье от Баленсиаги, которое великолепно облегало ее фигуру. Он взирал на нее с изумлением: мода, конечно – это волшебство.
– Как ты себя вела? – спросил он, войдя в комнату и принюхиваясь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
– Я должна уйти отсюда куда-нибудь, я сойду с ума, если останусь здесь!
Она никогда не была такой, но сегодня ее ничто не удивляло. Надев жакет, Майя поспешно спустилась по лестнице. Она хотела просто пройтись, расслабиться, глядя на лица других людей, рассматривая витрины магазинов.
Пройдя до Лексингтон-авеню, она подошла к угловой аптеке и… увидела перед собой огромное изображение одеколона «Филипп» с черно-белым фотопортретом работы Эйвдона. Улыбающееся лицо Ру, смотревшего с огромного, высотой в четыре фута портрета, заставило ее замереть перед окном. Она уставилась на фотографию, узнавая каждый миллиметр этого лба, скул, сияющее выражение этих глаз. Она была уверена, что, прикоснувшись к нему, тоже узнает это свое ощущение, сможет вспомнить нежный запах одеколона, смешанный так соблазнительно с его собственным природным запахом. Она заставила себя оторваться от портрета и продолжить путь. А что, если в этот самый момент он пытается дозвониться до нее? – подумалось ей. И тут же она отвергла эту мысль. Они не виделись свыше двух лет – возможно ли, чтобы он после этого просто поднял трубку и позвонил? Куда? Он может знать ее номер от Уэйленда, ответила она себе. Этот внутренний спор привел ее в раздражение, но она заставила себя пройти еще несколько кварталов, чтобы доказать себе, какой твердой она может быть, и как нелепо предположение, что он пытается связаться с ней. Он делает платья для самых красивых женщин в мире – самых знаменитых, самых богатых и самых могущественных – почему он должен связываться с ней?
Майя медленно вернулась к своему дому, вставила ключ в замок своей квартиры и услышала, как в кухне надрывается настенный телефон. Ее тело затрепетало. Словно волшебник, который когда-то заточил ее душу в бутылку, взял да и освободил ее теперь. Замок не открывался целую вечность. Когда она, наконец, влетела на кухню и схватила трубку, то услышала в ней треск и помехи. Она сразу поняла, что это он, так же, как всегда знала, что в один прекрасный день этот звонок раздастся, что их любовь не прервалась и никогда не прервется…
– Майя? Майя? – Он называл ее имя по ту сторону Атлантики, оно обогнуло половину земного шара.
От сознания, что мужчина, которого она любит, взывает в этот момент к ней из Парижа после того, как она тысячи раз молила и желала, чтобы он думал о ней, у нее закружилась голова. Она не могла ни проглотить комок в горле, ни вымолвить хоть слово…
– Майя? – кричал Филипп. – Майя! Это ты? Наконец она смогла выдавить:
– Да, да!
– Это Филипп! С тобой все в порядке? Ты слышала мои новости? Я свободен!
– Я прочитала сегодня утром. Что произошло?
– О Майя! Произошло то, что я очистил свою совесть. Совершенно! Теперь я понимаю, что никогда не мог удовлетворить ее, никогда не мог сделать счастливой. Вместо этого мы сделали друг друга несчастными. Она знала с первого дня, что я встретил тебя, что я люблю тебя. Даже когда мы предприняли этот фарс с женитьбой, она знала, что я люблю тебя. Но я был обязан Жозефине, моей деревне, нашим друзьям… Я был убежден, что обязан жениться. Теперь и она понимает, что это не так… А я… я всегда понимал это. С той самой ночи, когда мы были вместе. Поэтому… приезжай ко мне, Майя! Приезжай немедленно!
– О Господи, – пробормотала она.
Майя чувствовала себя так, словно очутилась в другом измерении. Ее тело, ее жизнь, ее сознание за считанные минуты претерпели какую-то трансформацию. У нее закружилась голова, и она ухватилась за край стола, чтобы удержаться на ногах. Что надо делать, когда твоя душа парит, тело взывает, а мозг отказывается управлять им, потому что ты в конце концов наяву услышала то, что мечтала услышать всегда?
– Я послал тебе билет на самолет, Майя. Ты можешь прилететь сегодня вечером?
Она прислонилась спиной к такой знакомой, холодной, выложенной изразцами стене кухни, ее глаза ничего не видели сквозь слезы, она должна была взять себя в руки, чтобы не разрыдаться вслух.
– Мы так долго ждали, Майя. Может быть, у тебя есть кто-то другой? Ты еще любишь меня, Майя?
– Нет! Да! – закричала она. – О Филипп! Ты же знаешь, что я могу любить только тебя! Я буду с тобой, как только смогу, дорогой мой! – говорила она, представляя, какой вкус у его губ, его рта, и как это будет – почувствовать себя в его сильных, всеохватывающих руках, на этот раз без ощущения вины и не сдерживая себя. – Я буду с тобой очень скоро…
К шести часам вечера все обитатели Манхэттена, претендующие на принадлежность к обществу или миру моды, заканчивали последние приготовления. Богатые принимали парикмахеров в своих спальнях. Менее богатые совершали паломничество в свои излюбленные салоны. Немногие «бедные» осторожно освобождали свои волосы от бигуди.
Маккензи натянула на свое роскошное тело облегающее черное кашемировое платье, которое сама смоделировала на этой неделе; оно было по-новому длинное – времена мини-юбок прошли. Блестящие граненые под бриллиант пуговицы отражали свет, когда она завершала свой макияж в черной мраморной ванной комнате. Она поворачивалась то одним, то другим боком, рассматривая свое отражение.
– Неплохо, – решила Маккензи.
Не так уж далеко от нее Майя, с учащенным дыханием и сердцебиением, упаковала в маленький чемодан джинсы, свитера, ночную рубашку. Потом облачилась осторожно в новое вечернее платье от Зандры Родес. Ее длинные волосы были высоко зачесаны, сзади на голове покачивались ленты и цветы, подобранные соответственно пастельной вышивке на платье. Майя положила свой паспорт в вечернюю сумочку с золотыми блестками. Потом позвонила в «Пан Америкен», чтобы подтвердить заказ. В холодильнике она заметила бутылку шампанского и стала размышлять, успокоит ли оно ее или еще больше возбудит. Она находилась в каком-то трансе, словно в полусне, когда все выглядит не вполне реально. Но трудное испытание с получением награды перед публикой было ничто в сравнении с тем, что ожидало ее после – полет в Париж и Филипп!
Между тем, Колин явился в квартиру Корал, облаченный в специально скроенный на его небольшой рост токсидо.
– Господи! Какой ты элегантный! – Глаза Корал блестели, когда она открыла ему дверь. Она наклонилась, чтобы поцеловать его. – Ты должен всегда так одеваться, Колин! Это как-то особенно идет тебе!
Он осторожно осмотрел ее – она выглядела почти как Корал былых дней. Она была прекрасно причесана, с превосходным макияжем, в черном с блестками вечернем платье от Баленсиаги, которое великолепно облегало ее фигуру. Он взирал на нее с изумлением: мода, конечно – это волшебство.
– Как ты себя вела? – спросил он, войдя в комнату и принюхиваясь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146