Он поднял голову, когда она вошла, и почти виновато сказал:
– Это интересно, Майя. – Потом передал ей альбом и добавил: – Я привык отталкиваться от эскизов, сделанных другими людьми. Иногда я даже вижу в них то, чего вы и не собирались сказать. – Он мягко дотронулся до ее руки: – Может быть, вы сможете помочь нам в студии, когда мы начнем более интенсивно работать над коллекцией?
О, вырваться из мастерской с ее надоевшим шитьем и бессмысленной болтовней девушек! Она постаралась, чтобы в ее глазах отразился энтузиазм. Дома она не делала ничего, кроме того, что набрасывала и перерисовывала свои модели.
Через неделю она взяла стопу рисунков, чтобы показать ему. Во вторник он вызвал ее из мастерской, и все девушки глядели ей вслед и судачили, когда она выходила. Он привел ее в маленькую кладовку в конце коридора. Комната была освобождена от полок и шкафов, а вместо них поставлены стол и стул.
– Это будет ваша собственная комната. Здесь вы будете рисовать, – торжественно сказал Филипп. – Но вы должны все время держать дверь закрытой, чтобы клиенты, приходящие на примерку, не могли вас видеть.
Она оглядела крохотное пространство, тесное, словно встроенный платяной шкаф, и на мгновение ощутила панику от мысли, что ее могут здесь запереть. Он будто уловил ее мысль и быстро пообещал:
– Большую часть времени вы будете проводить вместе с нами в студии.
Теперь она приобрела право пользоваться парадной лестницей и по утрам получать отрывистое «Бонжур!» от мадемуазель Жозефины. Это ее приветствие звучало почти как «Пошла к черту!»
Каждый раз, приходя в студию, прежде чем тихо занять место в своем закутке, Майя окидывала взглядом доску с объявлениями, на которую Филипп приколол кнопками некоторые ее рисунки. Случалось, что он прикреплял к ним кусочки тканей. Однажды она заметила, что он вырвал из блокнота для набросков, который она ему показывала, несколько рисунков, не спросив ее. Означало ли это, что он в самом деле собирался пустить их в ход? Спросить об этом она не осмелилась. Когда Филипп работал, атмосфера в студии была благоговейной, царила тишина.
В другой день, когда она принесла в студию несколько моделей, сердце ее едва не выскочило из груди. Филипп подгонял холщовый прообраз будущего платья на живой модели. Это было созданное по ее дизайну платье для коктейля, с прихваченными полосами ткани, спускающимися с каждого плеча, одной – свободной висящей, другой – закинутой назад.
– Видите этот шов? – Филипп указал на линию талии. – На вашем рисунке он располагался слишком высоко. Женщины предпочитают удлиненный торс. Я опустил его… смягчил… – Он осторожно подобрал двойную нить, пронизывающую талию, так что платье свободно опустилось мягкой, летящей линией. Майя наблюдала за ним, едва дыша. Лучший дизайнер Парижа – а может быть, и всего мира – превращал ее дизайн в платье! В зеркале Майя улыбнулась Элизабет, модели. Она не была красоткой, манекенщица «второго ряда», на которой подгоняли одежду, но которую никогда не выпускали на демонстрацию.
Прямо на их глазах Филипп зашпиливал и собирал холст, лепил его как скульптор пальцами, словно в его руках была глина. Потом он попросил Элизабет выбраться из заколотой со всех сторон одежды и перенес это сложное сооружение на свой рабочий стол. Он разметил мелком ткань, ловко перешпилил несколько швов и снова примерил на модели. Теперь линия талии приспустилась, легла спереди изогнутой линией, делая торс манекенщицы стройнее и длиннее. Майя видела, как работает великий мастер моды – волшебство, благодаря которому так высок спрос на его одежду. Это лесть фигуре, это подчеркивание женственности и делало платья Филиппа особенными. Он восхищался женским телом, и это проявлялось в его платьях. Вот что делало их уникальными, такими привлекательными и желанными.
Он тронул Майю за руку.
– Хотите попробовать подогнать спину?
Она никогда не обучалась в «Макмилланз» подгонять спину. Она сделала попытку пришпилить большой край холста к плечевому шву, но, как всегда, он был слишком жестким, слишком неподатливым, чтобы ниспадать как шелк, из которого должно было быть сшито это платье. Тогда она попыталась сообщить его массе изящную плавность, но он коробился неуклюже и жестко. Когда наконец край был кое-как закреплен и Майя отступила на шаг, руки ее вспотели от напряжения, она чувствовала, что провалилась.
– Quelle atrocite! – вскричала она, и все засмеялись. В это мгновение вошла мадемуазель Жозефина и взглянула на сцену со сдержанной улыбкой.
– Развлекаетесь? – спросила она.
– Майя драпирует модель, – объяснил Филипп.
– Но она позирует с девяти часов, Филипп, – забрюзжала Жозефина. Филипп потянулся к платью и аннулировал всю работу Майи, а затем несколькими булавками быстро закрепил все так, что платье приобрело вид легкого, свободно ниспадающего.
– Меня никогда не учили работать таким способом, – со вздохом сказала Майя.
– Потребуется большая практика, пока вы овладеете этим, – утешил ее Филипп.
Жозефина помогла Элизабет высвободиться из платья, внимательно разглядывая его, потом отнесла на рабочий стол.
– Может быть, работать с этими деталями было бы легче, если бы они были en bias? – спросила она Майю, глядя горящими глазами.
Майя нахмурилась.
– Что вы имеете в виду?
– En bias! Разрезанные по диагонали! Вы, конечно, знаете, что это такое? – Жозефина показала жестом, что имеет в виду.
Майя покачала головой, озадаченная неожиданным вопросом.
– Конечно, я знаю – но я всего лишь пыталась использовать тот кусок ткани, что мне дал Филипп…
– Но вы должны были разрезать его по косой линии! – вскричала Жозефина. – Это все должны знать!
Майя почувствовала, как от этой неожиданной атаки у нее начали наворачиваться слезы. Не в силах говорить, она взглянула на Филиппа.
– Это была вполне естественная ошибка, – спокойно сказал он Жозефине.
– Но, Филипп, – взорвалась Жозефина, уперев руки в бока. – Как можешь ты нанимать кого-то, кто не понимает значения кроя по косой линии?
Майя вылетела из студии, хлопнув дверью, промчалась по коридору в свою крохотную комнатушку и захлопнула эту дверь тоже. Потом, всхлипывая, опустилась на стул. Жозефина была права – от этой мысли ей стало еще хуже.
Послышался негромкий стук в дверь, и она выкрикнула:
– Attendez!
– Это я, Филипп, – донесся голос.
Она открыла дверь. Филипп вошел, добродушно улыбаясь. Потом аккуратно затворил за собой дверь. Его глаза светились. Майя отвернулась и кончиками пальцев смахнула слезы.
– Нет решительно никаких причин, чтобы плакать, – сказал Филипп. Он сунул руку в карман и вручил ей белоснежный платок. Не глядя на него, она вытерла свои горящие щеки. – Я знаю, она бесцеремонна, – пробормотал он, – но такая уж она есть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
– Это интересно, Майя. – Потом передал ей альбом и добавил: – Я привык отталкиваться от эскизов, сделанных другими людьми. Иногда я даже вижу в них то, чего вы и не собирались сказать. – Он мягко дотронулся до ее руки: – Может быть, вы сможете помочь нам в студии, когда мы начнем более интенсивно работать над коллекцией?
О, вырваться из мастерской с ее надоевшим шитьем и бессмысленной болтовней девушек! Она постаралась, чтобы в ее глазах отразился энтузиазм. Дома она не делала ничего, кроме того, что набрасывала и перерисовывала свои модели.
Через неделю она взяла стопу рисунков, чтобы показать ему. Во вторник он вызвал ее из мастерской, и все девушки глядели ей вслед и судачили, когда она выходила. Он привел ее в маленькую кладовку в конце коридора. Комната была освобождена от полок и шкафов, а вместо них поставлены стол и стул.
– Это будет ваша собственная комната. Здесь вы будете рисовать, – торжественно сказал Филипп. – Но вы должны все время держать дверь закрытой, чтобы клиенты, приходящие на примерку, не могли вас видеть.
Она оглядела крохотное пространство, тесное, словно встроенный платяной шкаф, и на мгновение ощутила панику от мысли, что ее могут здесь запереть. Он будто уловил ее мысль и быстро пообещал:
– Большую часть времени вы будете проводить вместе с нами в студии.
Теперь она приобрела право пользоваться парадной лестницей и по утрам получать отрывистое «Бонжур!» от мадемуазель Жозефины. Это ее приветствие звучало почти как «Пошла к черту!»
Каждый раз, приходя в студию, прежде чем тихо занять место в своем закутке, Майя окидывала взглядом доску с объявлениями, на которую Филипп приколол кнопками некоторые ее рисунки. Случалось, что он прикреплял к ним кусочки тканей. Однажды она заметила, что он вырвал из блокнота для набросков, который она ему показывала, несколько рисунков, не спросив ее. Означало ли это, что он в самом деле собирался пустить их в ход? Спросить об этом она не осмелилась. Когда Филипп работал, атмосфера в студии была благоговейной, царила тишина.
В другой день, когда она принесла в студию несколько моделей, сердце ее едва не выскочило из груди. Филипп подгонял холщовый прообраз будущего платья на живой модели. Это было созданное по ее дизайну платье для коктейля, с прихваченными полосами ткани, спускающимися с каждого плеча, одной – свободной висящей, другой – закинутой назад.
– Видите этот шов? – Филипп указал на линию талии. – На вашем рисунке он располагался слишком высоко. Женщины предпочитают удлиненный торс. Я опустил его… смягчил… – Он осторожно подобрал двойную нить, пронизывающую талию, так что платье свободно опустилось мягкой, летящей линией. Майя наблюдала за ним, едва дыша. Лучший дизайнер Парижа – а может быть, и всего мира – превращал ее дизайн в платье! В зеркале Майя улыбнулась Элизабет, модели. Она не была красоткой, манекенщица «второго ряда», на которой подгоняли одежду, но которую никогда не выпускали на демонстрацию.
Прямо на их глазах Филипп зашпиливал и собирал холст, лепил его как скульптор пальцами, словно в его руках была глина. Потом он попросил Элизабет выбраться из заколотой со всех сторон одежды и перенес это сложное сооружение на свой рабочий стол. Он разметил мелком ткань, ловко перешпилил несколько швов и снова примерил на модели. Теперь линия талии приспустилась, легла спереди изогнутой линией, делая торс манекенщицы стройнее и длиннее. Майя видела, как работает великий мастер моды – волшебство, благодаря которому так высок спрос на его одежду. Это лесть фигуре, это подчеркивание женственности и делало платья Филиппа особенными. Он восхищался женским телом, и это проявлялось в его платьях. Вот что делало их уникальными, такими привлекательными и желанными.
Он тронул Майю за руку.
– Хотите попробовать подогнать спину?
Она никогда не обучалась в «Макмилланз» подгонять спину. Она сделала попытку пришпилить большой край холста к плечевому шву, но, как всегда, он был слишком жестким, слишком неподатливым, чтобы ниспадать как шелк, из которого должно было быть сшито это платье. Тогда она попыталась сообщить его массе изящную плавность, но он коробился неуклюже и жестко. Когда наконец край был кое-как закреплен и Майя отступила на шаг, руки ее вспотели от напряжения, она чувствовала, что провалилась.
– Quelle atrocite! – вскричала она, и все засмеялись. В это мгновение вошла мадемуазель Жозефина и взглянула на сцену со сдержанной улыбкой.
– Развлекаетесь? – спросила она.
– Майя драпирует модель, – объяснил Филипп.
– Но она позирует с девяти часов, Филипп, – забрюзжала Жозефина. Филипп потянулся к платью и аннулировал всю работу Майи, а затем несколькими булавками быстро закрепил все так, что платье приобрело вид легкого, свободно ниспадающего.
– Меня никогда не учили работать таким способом, – со вздохом сказала Майя.
– Потребуется большая практика, пока вы овладеете этим, – утешил ее Филипп.
Жозефина помогла Элизабет высвободиться из платья, внимательно разглядывая его, потом отнесла на рабочий стол.
– Может быть, работать с этими деталями было бы легче, если бы они были en bias? – спросила она Майю, глядя горящими глазами.
Майя нахмурилась.
– Что вы имеете в виду?
– En bias! Разрезанные по диагонали! Вы, конечно, знаете, что это такое? – Жозефина показала жестом, что имеет в виду.
Майя покачала головой, озадаченная неожиданным вопросом.
– Конечно, я знаю – но я всего лишь пыталась использовать тот кусок ткани, что мне дал Филипп…
– Но вы должны были разрезать его по косой линии! – вскричала Жозефина. – Это все должны знать!
Майя почувствовала, как от этой неожиданной атаки у нее начали наворачиваться слезы. Не в силах говорить, она взглянула на Филиппа.
– Это была вполне естественная ошибка, – спокойно сказал он Жозефине.
– Но, Филипп, – взорвалась Жозефина, уперев руки в бока. – Как можешь ты нанимать кого-то, кто не понимает значения кроя по косой линии?
Майя вылетела из студии, хлопнув дверью, промчалась по коридору в свою крохотную комнатушку и захлопнула эту дверь тоже. Потом, всхлипывая, опустилась на стул. Жозефина была права – от этой мысли ей стало еще хуже.
Послышался негромкий стук в дверь, и она выкрикнула:
– Attendez!
– Это я, Филипп, – донесся голос.
Она открыла дверь. Филипп вошел, добродушно улыбаясь. Потом аккуратно затворил за собой дверь. Его глаза светились. Майя отвернулась и кончиками пальцев смахнула слезы.
– Нет решительно никаких причин, чтобы плакать, – сказал Филипп. Он сунул руку в карман и вручил ей белоснежный платок. Не глядя на него, она вытерла свои горящие щеки. – Я знаю, она бесцеремонна, – пробормотал он, – но такая уж она есть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146