«Ты» получилось не оскорбительным, а почти дружеским. Сейчас с ним можно не церемониться — однако только варвары позволяют себе примитивную грубость.
— Иногда.
— Пока ему ни лучше, ни хуже. Но Сущий непостижим — любая радость может обернуться бедой, и напротив.
— Я знаю.
Хисорэ опустился на сиденье, обтянутое синим бархатом. Йири остался стоять — так, словно хотел быть у окна. Не то низший, не то равный. Но не слуга.
Он никогда не рассматривал Йири — незачем было. А на совете тот и вовсе сидел за ажурной, обвитой зеленью перегородкой. Зато голос его хорошо изучил — теплый, по-северному певучий, негромкий. Тих, но отчетлив — шелест ветра в тростнике.
Хисорэ не питал к этому юноше недобрых чувств. Даже удивлялся порой, что тот умеет думать — а как-то и отчаянности его удивился. Не то чтобы он считал своим долгом охранять Йири, пока не станет ясно, каким дальше будет путь Золотого Дома. И выгоды не искал. Однако и поводья отпускать не хотел. Вот перед ним — то ли человек, то ли безупречная кукла. Аккуратно сложены руки — поза отточенная, свободная в меру, собранная, готовая измениться в любой момент. Уж язык тела Хисорэ — военный — знал хорошо. Понимал — такое даже у избранных вряд ли с рождения, этому надо учиться, чтобы и волос не качнулся, выбиваясь из намеченного рисунка жестов, всегда уместного, всегда — лучшего.
И в бешенство может привести такая гармония, когда подсознательно ждешь — вот он ошибется, а ошибки все нет.
Хисорэ глянул ему в глаза. То, что под ресницами прячется, и есть истина. Остальное — мираж.
— Делать что думаешь?
— Ждать.
— И не боишься… дождаться?
— Какой в страхе смысл?
Голос и вправду ровный.
— Ты знаешь — тебе не позволят жить, если умрет он.
— Знаю.
— И не сделаешь ни шага к спасению?
— Это говорите мне вы? Один из тех, для кого я — лишь помеха? И даже меньше того?
— Этого я не говорил. Иначе не пришел бы сюда. Я не из тех, кого забавляет чужая боль.
— Вы только делаете то, что нужно…
— Ты не ответил на мой вопрос.
Тот снова не отозвался. Опустил лицо. Потом тихо, непонятно засмеялся. Хисорэ понял, как ему плохо. Сказал с редкой в его голосе жалостью:
— Стража — моя. У меня пока еще много власти. Я заберу тебя на Голубиную гору — это мое владение на берегу Аянэ. Вряд ли они потребуют выдать тебя — у меня.
— Почему? — голос сорвался в шепот.
— Ни почему, — резко отозвался Хисорэ. — Лично мне ты не нужен. Но останешься жить. А если придется умереть — это будет легко. Здесь я тебе этого не обещаю.
— Благодарю вас, — он поднял голову, и снова тень улыбки коснулась губ. Улыбки смертельно больного человека, жалеющего врача. — Это лишнее.
— Вот как. Может, ты надеешься… Что ж, наверное, и у тебя найдутся заступники. А не обидно отдавать другим солнцем благословленное золото?
Он склонил голову к плечу.
— Этого не будет — по моей воле. Сделаю все, что смогу, чтобы этого не было. Вы неправильно поняли меня, — ни капли укоризны или вины не слышалось в голосе.
— Моя судьба нашла меня в предгорье Эйсен. Я не смог ей противостоять. Если бы я имел право выбора, меня не было бы на Островке. Никогда. А сейчас поздно что-то менять. Есть много иных обязательств. Если мне суждено умереть, я приму это. Но только это.
Сейчас он уже не казался измученным юношей. Статуэтка, вырезанная изо льда. У такого могли быть враги — они у него и были. Теперь Хисорэ не мог испытывать к нему жалости.
Он медленно поднялся — и наклонил голову, почти как перед равным.
— Удачи вам, айги.
* * *
Запрещено выходить. Но вреда ему пока не собираются причинять, так? Он всегда подчинялся, но — более сильному. А кто сильнее человека, лежащего при смерти всего в какой-нибудь сотне шагов? Даже при одном упоминании его имени все остальные теряют свое значение.
Камэты колыхнулись лениво: одна поднялась к подбородку, другая почти коснулась груди. Не угроза даже, намек на предосторожность. С прозрачной улыбкой Йири отвел острия одной рукой. Только в глаза смотрел — казалось, сразу обоим. Стражи в коричневом и золотом, словно выточенные из твердого корня, теряли величественность, глядя на юношу, в котором величия не было тоже — одна легкость. Легкость серебряной паутины в темном сыром лесу.
— Следуйте за мной, — негромко приказал он, и те не посмели ослушаться — и нарушили повеление господина. Одно оправдание в собственных глазах — Йири все же не узником был, а вовсе непонятно кем. Нехотя — подчинились. Глаз не спускали, и он кожей чувствовал — острия камэт близко, и руки темные близко — неверный шаг, и силой вернут на место.
Всего 40 ни. Когда-то он не считал это расстоянием. У темного полога, из-за которого не проходит звук, останавливается. Дальше — нельзя. Внезапно пересыхает горло — он просит позвать Ёши. Тот появляется, смотрит недружелюбно — маска такого же смуглого дерева, как и обличье стражей.
— Тебе туда нельзя.
Давно, в прежней… нет, три жизни назад… Ёши был его другом. Слова падают каплями с паутины:
— Прошу… пропустите меня. Быть может… в последний раз.
Долго и пристально смотрит в глаза — и вдруг отступает. Почудилось — или промелькнуло былое тепло в запавших, обведенных кругами глазах? Стражникам говорит:
— Ждите здесь. Сейчас он вернется.
Отдернутый занавес — запах лекарств и смол.
Йири не пускают дальше порога. Там с чем-то возится Хээлин, он видит спину Аташи. И другие врачи в отдалении. Возле занавеса стоит — и видит лицо. Издалека — толком не разглядеть, есть ли еще в нем жизнь. Его присутствие бесполезно.
— Все. — Ёши дотрагивается до плеча, заставляя уйти.
Снова — всего 40 ни. Стражи осматривают комнату, на всякий — невероятный — случай. И — снова один.
Он с грустной усмешкой смотрел на анару. Узкий короткий клинок почему-то в сумерках кажется золотистым. Да, отличная сталь…
Это не сложно. Бояться он давно уже разучился. А в остальном — спасибо Хиани. Тот первым показал, что следует делать, чтобы наверняка. Только бы не помешали.
Хиани. Его уже нет. Если бы тогда больше власти было у Йири, взял бы его к себе. Хиани сказал, что не спустится ниже… но все же они были не чужими друг другу. Наверное, даже друзьями, несмотря ни на что. И — он хотел жить. Возможно, он согласился бы — Йири знал, что такое гордость. И не задел бы ее… Что теперь толку гадать?
Спрятал анару в широкий рукав, манжет ее хорошо удерживал. И достать — дело одного мига. Вздрогнул, услышав шаги.
Занавески качнулись — вошли трое. Подтянутые, совсем одинаковые. Военные — или стража. Да… Йири увидел эмблемы Хисорэ — серебряная рыба на темно-синем. Не воины Островка на сей раз, а люди из немногочисленной личной охраны.
— Пойдете с нами. Готовьтесь к дороге.
— Нет, — прерывисто выдохнул Йири.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
— Иногда.
— Пока ему ни лучше, ни хуже. Но Сущий непостижим — любая радость может обернуться бедой, и напротив.
— Я знаю.
Хисорэ опустился на сиденье, обтянутое синим бархатом. Йири остался стоять — так, словно хотел быть у окна. Не то низший, не то равный. Но не слуга.
Он никогда не рассматривал Йири — незачем было. А на совете тот и вовсе сидел за ажурной, обвитой зеленью перегородкой. Зато голос его хорошо изучил — теплый, по-северному певучий, негромкий. Тих, но отчетлив — шелест ветра в тростнике.
Хисорэ не питал к этому юноше недобрых чувств. Даже удивлялся порой, что тот умеет думать — а как-то и отчаянности его удивился. Не то чтобы он считал своим долгом охранять Йири, пока не станет ясно, каким дальше будет путь Золотого Дома. И выгоды не искал. Однако и поводья отпускать не хотел. Вот перед ним — то ли человек, то ли безупречная кукла. Аккуратно сложены руки — поза отточенная, свободная в меру, собранная, готовая измениться в любой момент. Уж язык тела Хисорэ — военный — знал хорошо. Понимал — такое даже у избранных вряд ли с рождения, этому надо учиться, чтобы и волос не качнулся, выбиваясь из намеченного рисунка жестов, всегда уместного, всегда — лучшего.
И в бешенство может привести такая гармония, когда подсознательно ждешь — вот он ошибется, а ошибки все нет.
Хисорэ глянул ему в глаза. То, что под ресницами прячется, и есть истина. Остальное — мираж.
— Делать что думаешь?
— Ждать.
— И не боишься… дождаться?
— Какой в страхе смысл?
Голос и вправду ровный.
— Ты знаешь — тебе не позволят жить, если умрет он.
— Знаю.
— И не сделаешь ни шага к спасению?
— Это говорите мне вы? Один из тех, для кого я — лишь помеха? И даже меньше того?
— Этого я не говорил. Иначе не пришел бы сюда. Я не из тех, кого забавляет чужая боль.
— Вы только делаете то, что нужно…
— Ты не ответил на мой вопрос.
Тот снова не отозвался. Опустил лицо. Потом тихо, непонятно засмеялся. Хисорэ понял, как ему плохо. Сказал с редкой в его голосе жалостью:
— Стража — моя. У меня пока еще много власти. Я заберу тебя на Голубиную гору — это мое владение на берегу Аянэ. Вряд ли они потребуют выдать тебя — у меня.
— Почему? — голос сорвался в шепот.
— Ни почему, — резко отозвался Хисорэ. — Лично мне ты не нужен. Но останешься жить. А если придется умереть — это будет легко. Здесь я тебе этого не обещаю.
— Благодарю вас, — он поднял голову, и снова тень улыбки коснулась губ. Улыбки смертельно больного человека, жалеющего врача. — Это лишнее.
— Вот как. Может, ты надеешься… Что ж, наверное, и у тебя найдутся заступники. А не обидно отдавать другим солнцем благословленное золото?
Он склонил голову к плечу.
— Этого не будет — по моей воле. Сделаю все, что смогу, чтобы этого не было. Вы неправильно поняли меня, — ни капли укоризны или вины не слышалось в голосе.
— Моя судьба нашла меня в предгорье Эйсен. Я не смог ей противостоять. Если бы я имел право выбора, меня не было бы на Островке. Никогда. А сейчас поздно что-то менять. Есть много иных обязательств. Если мне суждено умереть, я приму это. Но только это.
Сейчас он уже не казался измученным юношей. Статуэтка, вырезанная изо льда. У такого могли быть враги — они у него и были. Теперь Хисорэ не мог испытывать к нему жалости.
Он медленно поднялся — и наклонил голову, почти как перед равным.
— Удачи вам, айги.
* * *
Запрещено выходить. Но вреда ему пока не собираются причинять, так? Он всегда подчинялся, но — более сильному. А кто сильнее человека, лежащего при смерти всего в какой-нибудь сотне шагов? Даже при одном упоминании его имени все остальные теряют свое значение.
Камэты колыхнулись лениво: одна поднялась к подбородку, другая почти коснулась груди. Не угроза даже, намек на предосторожность. С прозрачной улыбкой Йири отвел острия одной рукой. Только в глаза смотрел — казалось, сразу обоим. Стражи в коричневом и золотом, словно выточенные из твердого корня, теряли величественность, глядя на юношу, в котором величия не было тоже — одна легкость. Легкость серебряной паутины в темном сыром лесу.
— Следуйте за мной, — негромко приказал он, и те не посмели ослушаться — и нарушили повеление господина. Одно оправдание в собственных глазах — Йири все же не узником был, а вовсе непонятно кем. Нехотя — подчинились. Глаз не спускали, и он кожей чувствовал — острия камэт близко, и руки темные близко — неверный шаг, и силой вернут на место.
Всего 40 ни. Когда-то он не считал это расстоянием. У темного полога, из-за которого не проходит звук, останавливается. Дальше — нельзя. Внезапно пересыхает горло — он просит позвать Ёши. Тот появляется, смотрит недружелюбно — маска такого же смуглого дерева, как и обличье стражей.
— Тебе туда нельзя.
Давно, в прежней… нет, три жизни назад… Ёши был его другом. Слова падают каплями с паутины:
— Прошу… пропустите меня. Быть может… в последний раз.
Долго и пристально смотрит в глаза — и вдруг отступает. Почудилось — или промелькнуло былое тепло в запавших, обведенных кругами глазах? Стражникам говорит:
— Ждите здесь. Сейчас он вернется.
Отдернутый занавес — запах лекарств и смол.
Йири не пускают дальше порога. Там с чем-то возится Хээлин, он видит спину Аташи. И другие врачи в отдалении. Возле занавеса стоит — и видит лицо. Издалека — толком не разглядеть, есть ли еще в нем жизнь. Его присутствие бесполезно.
— Все. — Ёши дотрагивается до плеча, заставляя уйти.
Снова — всего 40 ни. Стражи осматривают комнату, на всякий — невероятный — случай. И — снова один.
Он с грустной усмешкой смотрел на анару. Узкий короткий клинок почему-то в сумерках кажется золотистым. Да, отличная сталь…
Это не сложно. Бояться он давно уже разучился. А в остальном — спасибо Хиани. Тот первым показал, что следует делать, чтобы наверняка. Только бы не помешали.
Хиани. Его уже нет. Если бы тогда больше власти было у Йири, взял бы его к себе. Хиани сказал, что не спустится ниже… но все же они были не чужими друг другу. Наверное, даже друзьями, несмотря ни на что. И — он хотел жить. Возможно, он согласился бы — Йири знал, что такое гордость. И не задел бы ее… Что теперь толку гадать?
Спрятал анару в широкий рукав, манжет ее хорошо удерживал. И достать — дело одного мига. Вздрогнул, услышав шаги.
Занавески качнулись — вошли трое. Подтянутые, совсем одинаковые. Военные — или стража. Да… Йири увидел эмблемы Хисорэ — серебряная рыба на темно-синем. Не воины Островка на сей раз, а люди из немногочисленной личной охраны.
— Пойдете с нами. Готовьтесь к дороге.
— Нет, — прерывисто выдохнул Йири.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161