Натянутой до предела. Любимая игрушка. Неизвестно, завидовать ей, жалеть ли — торжество не бывает долгим.
Однажды он сорвался. С утра ушел к зарослям снежноягодника и полдня просидел, в зимней еще сырости, неподвижно, пока его не забрали оттуда. Не заболел. Тело не стало изнеженным за два с половиной года жизни в роскоши — у Отори, у Нэннэ… и здесь.
* * *
— Благословенный оказывает предпочтение одному из своих зверьков — даже в сад выпускает и подолгу с ним разговаривает.
— Не искушай судьбу, брат, — лениво обронил Шену Белый Лис.
— Я сегодня видел его. Он принес цветы и сливовую лээ. Сначала я не взглянул на него — потом по обращению Благословенного понял… Да я бы понял и так.
— Помнится, ты смеялся над книгами о старине? Над теми, кто ставил все на кон ради прихоти?
— Я смеялся над тем, что смешно.
— Послушай… мне нет дела до бредней, Ханари.
— Он — как солнечный блик… так и тянет коснуться, но рука остается пуста. Словно дикая птица — шевельнешься, и она улетит. Жаль, что из Восточного крыла не уходят в другие дома. Я взял бы его.
— Никто не смеет дотронуться до тех, кто был уже отмечен милостью Неба. Все справедливо.
— Мы все же Асано Белые Лисы. Я попытаюсь добиться этого — я этого хочу. Наш дом сейчас в милости. Почему бы и нет?
— Да умолкни ты, наконец. Он не долго будет в милости, если ты начнешь позволять себе столь неуместные выходки. Они достойны дикарей-синну.
Теперь они стояли на одной доске, и эта доска качалась. Хиани наблюдал за ним молча, с улыбкой, но в черных глазах ясно читалось желание столкнуть Йири с места, где раньше был он сам. Но он ничего не предпринимал. Так же заговаривал с подростком-северянином. Даже, кажется, предпочитал его общество всем другим — за исключением той, пепельноволосой, Лани. Так же щедро одаривал всем, чем мог — и получал такой же ответный дар.
И тот и другой понимали — одно неосторожное движение, и упадут оба.
Йири соперничества не хотел. Он вообще ничего не хотел — разве что дружбы. И жил, не гадая о будущем.
К Хиани его тянуло — за небрежную грацию, острый язык, гордость, не предусмотренную каноном. И он чувствовал себя виноватым, не зная в чем.
А время шло.
— Если Белые Лисы будут так же ловить удачу, Шену скоро займет место второго из Тех, кто Справа.
— На это же место метит Каэси из Дома Мийа.
— Зимородки? Боюсь, это безнадежно. Асано сейчас — любимцы Благословенного; хоть и не все их методы чисты, он закрывает на это глаза. А они ненавидят Дом Мийа.
— Зато многие не любят Белых Лис… они имели наглость упасть и подняться.
— Тут не обошлось без помощи нечисти…
— Бросьте. Последний раз самого завалящего маки видели вблизи Сиэ-Рэн лет двадцать назад. А мелочь — что она может? Всё куда проще. Золото — и умение чуять, куда ветер дует. Младшие Лисы весьма в этом преуспевают, не чета дедам. А вот Мийа демонов бы призвали, лишь бы свалить Асано. Только младший, Кими, ко всему безразличен — и вряд ли чего добьется.
В этот момент Лисы вели другой разговор, мало связанный с именем их врагов…
— Если я владею драгоценностью, я не стану выбрасывать ее — никогда. Настроение повелителя меняется быстро… он не ценит свои сокровища!
— Да ты просто помешанный.
— Я не хочу, чтобы его увезли отсюда. Тень демона, это безумие — добровольно избавиться от такого ! Я хочу, чтобы он ни на минуту не оставлял меня. Если его отошлют, я выкраду его с острова.
Старший холодно проговорил:
— И лишишься головы. Превосходно. Ради игрушки ты готов поставить Дом под удар. После столь вопиющей глупости выжившие Лисы навсегда потеряют возможность приблизиться к Эйя. — Помолчал и сказал тяжело:
— Забудь, Ханари. Красивых много. А игрушки Солнечного — не для тебя.
— Красивых — много, — эхом откликнулся Ханари. — Думаешь, он берет красотой? Плохо ты меня знаешь, брат. Если бы только… Он просто другой. Хочется взять — и не отпускать, как раковина — моллюска, и створки сомкнуть, чтобы никуда не смотрел, чтобы случайный луч не коснулся.
Старший, словно в молитве, возвел глаза к небу.
* * *
Благословенный начал часто ловить себя на странной слабости. Порою казалось, что вот-вот поделится мыслями с этим, тихим, похожим на стебелек черного ковыля, как делился с Тооши. Смешно было бы их равнять, но мальчишка думать умел. И говорить не боялся, если позволяли. Многое понимал, хотя не знал ничего: лицемерие видел и от честности отличал, неуверенность, страх ли — все, с чем приходили в покои Благословенного те, кого допускал повелитель. На Йири внимания не обращали — мало ли кто лээ принес или светильник зажег.
…А после — сжимался комочком среди шелковых покрывал или замирал на циновке и отвечал на вопросы, проницательностью порой пугая Солнечного. Уж он-то знал своих подданных… И чаще беседовал с Йири, порою жалея о произнесенных словах.
Но за собственное сожаление платить Йири не заставлял.
— Брат просил передать это лично в руки, — Ханари низко склонился. Зал, где по делам принимали избранных, был светлым — цвета кленовой древесины. Украшений тут было мало — приходили не развлекаться.
А Шену прислал и вовсе не сказку — донос на двух наместников северо-западной области из Окаэры и Нара. В двух провинциях сразу творится беззаконие, взятки гребут — и прикрывают дырявой вуалью.
…Пристально смотрит в глаза: Шену далеко не святой, может, стоит его проверить? Слишком уж много пороков находит он у тех, кто ему неугоден.
Обошлось.
— Подай мне прибор для письма, — требует, словно слуга перед ним или сиини. А впрочем, тут не до мыслей о рангах. А вот рука среднего Лиса дрогнула — опрокинулась тушечница, большая черная капля испачкала серебро.
— Другой, — велел повелитель, и тут только Ханари заметил, что за ажурной решеткой, оплетенной живыми растениями, тот, кому больше пристало выполнять порученное Асано. Тот скрылся за дверью — будто змейка скользнула.
Благословенный глянул на среднего Лиса в упор и усмехнулся краешком губ. Огненный дождь не пролился. И на этот раз сочли Шену достойным доверия.
С поклоном, не скрывающим облегчения, Ханари вышел из комнаты — и через два шага столкнулся с мальчишкой. Тот отпрянул испуганно. В руках его был поднос, на нем новый прибор для письма. Ханари решился — единственная возможность.
— Когда надоешь Солнечному, проси, чтобы он отдал тебя мне. Иначе сильно пожалеешь — да ты, верно, знаешь и сам.
…Он смотрел на молодого придворного, пытаясь вспомнить, как его имя. Он из тех, кто сейчас пользуется милостью повелителя.
— Зачем мне просить об этом?
— У меня тебе будет неплохо… Или думаешь найти себе место получше? Ты очень наивен. На островке едят сырую рыбу — если не хотят умереть. Так расплачиваются за неслыханную милость судьбы — провести юность здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
Однажды он сорвался. С утра ушел к зарослям снежноягодника и полдня просидел, в зимней еще сырости, неподвижно, пока его не забрали оттуда. Не заболел. Тело не стало изнеженным за два с половиной года жизни в роскоши — у Отори, у Нэннэ… и здесь.
* * *
— Благословенный оказывает предпочтение одному из своих зверьков — даже в сад выпускает и подолгу с ним разговаривает.
— Не искушай судьбу, брат, — лениво обронил Шену Белый Лис.
— Я сегодня видел его. Он принес цветы и сливовую лээ. Сначала я не взглянул на него — потом по обращению Благословенного понял… Да я бы понял и так.
— Помнится, ты смеялся над книгами о старине? Над теми, кто ставил все на кон ради прихоти?
— Я смеялся над тем, что смешно.
— Послушай… мне нет дела до бредней, Ханари.
— Он — как солнечный блик… так и тянет коснуться, но рука остается пуста. Словно дикая птица — шевельнешься, и она улетит. Жаль, что из Восточного крыла не уходят в другие дома. Я взял бы его.
— Никто не смеет дотронуться до тех, кто был уже отмечен милостью Неба. Все справедливо.
— Мы все же Асано Белые Лисы. Я попытаюсь добиться этого — я этого хочу. Наш дом сейчас в милости. Почему бы и нет?
— Да умолкни ты, наконец. Он не долго будет в милости, если ты начнешь позволять себе столь неуместные выходки. Они достойны дикарей-синну.
Теперь они стояли на одной доске, и эта доска качалась. Хиани наблюдал за ним молча, с улыбкой, но в черных глазах ясно читалось желание столкнуть Йири с места, где раньше был он сам. Но он ничего не предпринимал. Так же заговаривал с подростком-северянином. Даже, кажется, предпочитал его общество всем другим — за исключением той, пепельноволосой, Лани. Так же щедро одаривал всем, чем мог — и получал такой же ответный дар.
И тот и другой понимали — одно неосторожное движение, и упадут оба.
Йири соперничества не хотел. Он вообще ничего не хотел — разве что дружбы. И жил, не гадая о будущем.
К Хиани его тянуло — за небрежную грацию, острый язык, гордость, не предусмотренную каноном. И он чувствовал себя виноватым, не зная в чем.
А время шло.
— Если Белые Лисы будут так же ловить удачу, Шену скоро займет место второго из Тех, кто Справа.
— На это же место метит Каэси из Дома Мийа.
— Зимородки? Боюсь, это безнадежно. Асано сейчас — любимцы Благословенного; хоть и не все их методы чисты, он закрывает на это глаза. А они ненавидят Дом Мийа.
— Зато многие не любят Белых Лис… они имели наглость упасть и подняться.
— Тут не обошлось без помощи нечисти…
— Бросьте. Последний раз самого завалящего маки видели вблизи Сиэ-Рэн лет двадцать назад. А мелочь — что она может? Всё куда проще. Золото — и умение чуять, куда ветер дует. Младшие Лисы весьма в этом преуспевают, не чета дедам. А вот Мийа демонов бы призвали, лишь бы свалить Асано. Только младший, Кими, ко всему безразличен — и вряд ли чего добьется.
В этот момент Лисы вели другой разговор, мало связанный с именем их врагов…
— Если я владею драгоценностью, я не стану выбрасывать ее — никогда. Настроение повелителя меняется быстро… он не ценит свои сокровища!
— Да ты просто помешанный.
— Я не хочу, чтобы его увезли отсюда. Тень демона, это безумие — добровольно избавиться от такого ! Я хочу, чтобы он ни на минуту не оставлял меня. Если его отошлют, я выкраду его с острова.
Старший холодно проговорил:
— И лишишься головы. Превосходно. Ради игрушки ты готов поставить Дом под удар. После столь вопиющей глупости выжившие Лисы навсегда потеряют возможность приблизиться к Эйя. — Помолчал и сказал тяжело:
— Забудь, Ханари. Красивых много. А игрушки Солнечного — не для тебя.
— Красивых — много, — эхом откликнулся Ханари. — Думаешь, он берет красотой? Плохо ты меня знаешь, брат. Если бы только… Он просто другой. Хочется взять — и не отпускать, как раковина — моллюска, и створки сомкнуть, чтобы никуда не смотрел, чтобы случайный луч не коснулся.
Старший, словно в молитве, возвел глаза к небу.
* * *
Благословенный начал часто ловить себя на странной слабости. Порою казалось, что вот-вот поделится мыслями с этим, тихим, похожим на стебелек черного ковыля, как делился с Тооши. Смешно было бы их равнять, но мальчишка думать умел. И говорить не боялся, если позволяли. Многое понимал, хотя не знал ничего: лицемерие видел и от честности отличал, неуверенность, страх ли — все, с чем приходили в покои Благословенного те, кого допускал повелитель. На Йири внимания не обращали — мало ли кто лээ принес или светильник зажег.
…А после — сжимался комочком среди шелковых покрывал или замирал на циновке и отвечал на вопросы, проницательностью порой пугая Солнечного. Уж он-то знал своих подданных… И чаще беседовал с Йири, порою жалея о произнесенных словах.
Но за собственное сожаление платить Йири не заставлял.
— Брат просил передать это лично в руки, — Ханари низко склонился. Зал, где по делам принимали избранных, был светлым — цвета кленовой древесины. Украшений тут было мало — приходили не развлекаться.
А Шену прислал и вовсе не сказку — донос на двух наместников северо-западной области из Окаэры и Нара. В двух провинциях сразу творится беззаконие, взятки гребут — и прикрывают дырявой вуалью.
…Пристально смотрит в глаза: Шену далеко не святой, может, стоит его проверить? Слишком уж много пороков находит он у тех, кто ему неугоден.
Обошлось.
— Подай мне прибор для письма, — требует, словно слуга перед ним или сиини. А впрочем, тут не до мыслей о рангах. А вот рука среднего Лиса дрогнула — опрокинулась тушечница, большая черная капля испачкала серебро.
— Другой, — велел повелитель, и тут только Ханари заметил, что за ажурной решеткой, оплетенной живыми растениями, тот, кому больше пристало выполнять порученное Асано. Тот скрылся за дверью — будто змейка скользнула.
Благословенный глянул на среднего Лиса в упор и усмехнулся краешком губ. Огненный дождь не пролился. И на этот раз сочли Шену достойным доверия.
С поклоном, не скрывающим облегчения, Ханари вышел из комнаты — и через два шага столкнулся с мальчишкой. Тот отпрянул испуганно. В руках его был поднос, на нем новый прибор для письма. Ханари решился — единственная возможность.
— Когда надоешь Солнечному, проси, чтобы он отдал тебя мне. Иначе сильно пожалеешь — да ты, верно, знаешь и сам.
…Он смотрел на молодого придворного, пытаясь вспомнить, как его имя. Он из тех, кто сейчас пользуется милостью повелителя.
— Зачем мне просить об этом?
— У меня тебе будет неплохо… Или думаешь найти себе место получше? Ты очень наивен. На островке едят сырую рыбу — если не хотят умереть. Так расплачиваются за неслыханную милость судьбы — провести юность здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161