Ты не смотри, что я молод. Я за свою жизнь, почитай, треть Тхай-Эт обошел.
— А я и забыл, что ты у нас старичок, опытом умудренный… или нет, ты — рыжий лис, притворившийся человеком. — Он легонько дергал его за пышный хвост на затылке.
За зиму кожа Йири слегка посветлела и была теперь золотистой. Он немного подрос, однако самоувереннее не стал и в толпе был не заметен — молчаливый, смотрящий вдумчиво, опускающий ресницы.
— В тебе и вправду есть северная кровь. Ты похож на ри-ю, только ты лучше, — говорил Кенну.
— Ты судишь по словам господина Хиранэ?
— Да я и сам их видел, — парень хитро прищурился. — Невысокие, юркие такие, с виду — мелочь, плевком перешибешь. А поди ж ты — как полезут, так хуже мышей напасть.
— Спасибо, — рассмеялся Йири, рисуя углем на камне забавно-свирепую рожицу.
— Я говорю, есть в тебе эта кровь, — пояснил Кенну. — У них кость мелкая, лица острые. Да и глаза зеленые у всех, почитай. И много ее, этой крови, по Тхэннин гуляет…
Йири поплотней запахнул кэссу.
— А ты смотри, осторожнее, — задумчиво продолжал Кенну. — Много вокруг всяких… Ты хороший мальчишка. Только защищаться совсем не умеешь.
— Может, и сумею, Кенну, — усмехнулся подросток. — Там видно будет. Не вся ведь защита — кулаками махать.
— Это смотря где. Ну, да я пока с тобой, — полушутя-полусерьезно заметил Кенну, и голос его был много теплее, чем обычно.
Крепко они сдружились. И чем дальше, тем больше хотелось Йири довериться рыжему караванщику.
— Ты любишь кого-нибудь? — спросил он однажды. Кенну чуть не подавился похлебкой.
— Вопросики у тебя! Себя — кого же еще?
— И все?
— Слушай, мне всего девятнадцать лет. и я не собираюсь лишать себя радостей жизни из-за какого-то одного существа.
— А… — Йири не договорил.
— Понятно. Сколько тебе, братишка?
— Мне? Я родился в самом начале месяца Рыси. Вероятно, уже тринадцать. Хотя я не надевал белую тэй — я же ушел с караваном.
— И уже угораздило? Бедняга.
— Нет. Так… жизнь полнее. Хотя… и у тебя своя правда.
Оба замолчали, слушая пробовавших голоса лесных сверчков.
— Да, не знаешь ты жизни, — неожиданно зло сказал Кенну. — Сердце у тебя еще детское. А по годам ведь почти уже взрослый. Не трать жизнь на эти бредни пьяного пересмешника, ну их… Ты ее себе придумал — кто б она ни была.
— Не знаю…
— Зато я знаю. В монастыре ты был, а в Алом квартале — ни разу. Это неправильно. Там танцы, музыка, смех, красотки. Ведь ты тоже хорош. Пойдем со мной! Скоро будем в городе — идем!
— Да не знаю я, Кенну…
—Ты… просто какая-то зверушка лесная. Чего ты боишься? Жизни?
— Я? Нет.
— Тогда идем. Не бойся, я не брошу тебя в погоне за ашриини.
— Ты хороший, — улыбнулся Йири. — И все же — я пока не решил.
…Он тихо напевал что-то, склонившись над лижущим хворост язычком пламени — новорожденным костром. Голос был — шелест ветра, едва различимый, но верный. Казалось, мелодия не хочет покидать губ, на которых возникла. Кенну прислушался — темные, мягкие звуки; такие песни поют малышам в деревнях, ласковые и печальные песни. В этой было что-то о конях, речном тростнике и ожидании. И Кенну, беспечный, порою развязный, не осмелился подойти ближе.
Менялось что-то вокруг — или менялся он? Теперь караванщики обращались с ним иначе — уважительней, что ли. Старший, Хиранэ, только улыбался краешком рта и чуть качал головой, глядя на Йири. Теперь даже Райху придерживал язык. Как-то раз даже пробовал поговорить по душам. Странно это было. Рассказывал о мытарствах своих — человеком оказался, хоть и с не в меру злым языком.
И все же Кенну не дозвался его в Алый квартал. Йири хотелось взглянуть на танцы и представления, он видел их только во время остановок в селениях — туда забредали циркачи и прочий веселый люд. Остальное же влекло и отталкивало одновременно. Он никак не мог отказаться от того, что чувствовал, вспоминая Лин. Не только не мог — не хотел.
Как-то старый корзинщик рассказывал ему про человека, потерявшего любимую и жившего на поросшей сосновым лесом горе. Тридцать лет он сочинял песни о пропавшей подруге, а на тридцать первом году встретил девушку, похожую на нее, как два гречишных семечка сходны между собой. Он пел ей вечер и ночь, а потом умер. А девушка, по слухам, появляется на склонах той горы во время тумана…
Йири знал, что жить мечтами и ожиданиями — не для него. Он отвечает за тех, кто остался дома. Значит, нужно идти вперед, а не тосковать на горе.
— Ты еще совсем ребенок, — сказал ему Кенну. — Не думай, что пережил встречу всей своей жизни. Плюнь и забудь. Или не забывай, но не сохни.
Йири пристально посмотрел на него.
— И так, и не так. Но считай, что ты меня убедил.
Сорвал травинку, растер в пальцах.
— Ветер дует с разных сторон. Посмотрим, что мне сможешь показать ты.
А на Севере становилось все неспокойней. Северо-восток всегда отличался норовом, но сейчас беспорядки затронули и области северо-запада.
Приходилось принимать жесткие меры. Многие лишились всего. Нищих в Тхай-Эт не терпели — здоровых отправляли на работы, а ни к чему не пригодных принимало Небо и по своим законам судило.
В провинции Хэнэ было довольно тихо, жителям дали даже кое-какие поблажки — слишком уж много бедных деревень насчитывалось там, взять все равно было нечего.
А диких пчел не стоит дразнить…
Йири чинил уздечку, ласково отпихивая морду Сполоха. Тут, на пригорке, было тепло — нежно-зеленая трава, желтые цветы с кудрявыми лепестками. Часть караванщиков толпилась внизу — похоже, не могли о чем-то договориться.
Разговор донесся до Йири, и тот не сумел удержаться — с таким азартом спорили люди. Он подошел, стал неподалеку, не выпуская из рук порванной уздечки.
— Не хочешь отдавать — не бери, — горячился один. Ему возражал Кенну, нарочито лениво, но с искорками смеха в голосе.
— Да брось. Тот сам предложил помощь.
— А такие, как ты, и рады кусок ухватить, только дай!
Йири застыл в нерешительности, не поняв, о чем речь, и хотел уже тихонько вернуться на место.
— А ты что скажешь, совесть нашего каравана? — громко спросил Райху, заметив мальчишку. И тут же хмыкнул, словно сказал смешное.
— Я… не знаю. О чем? — все взгляды обратились к нему, и лицо Йири залила легкая краска.
— Загадка как раз для такого умника, — Райху присел перед ним на корточки, словно показывая, какой Йири взрослый и сколь весомо его слово.
— Если один человек долго жаловался, а другому это надоело, и он помог, должен быть первый благодарен второму?
— Должен.
— А он знать его не хочет. Я не просил, говорит.
Кто-то засмеялся — уж больно забавно это получилось у Райху.
— Так и было? Это правда? — недоверчиво спросил мальчишка.
— Правда, правда, — подтвердил кто-то. — Только речь о деньгах и товаре шла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
— А я и забыл, что ты у нас старичок, опытом умудренный… или нет, ты — рыжий лис, притворившийся человеком. — Он легонько дергал его за пышный хвост на затылке.
За зиму кожа Йири слегка посветлела и была теперь золотистой. Он немного подрос, однако самоувереннее не стал и в толпе был не заметен — молчаливый, смотрящий вдумчиво, опускающий ресницы.
— В тебе и вправду есть северная кровь. Ты похож на ри-ю, только ты лучше, — говорил Кенну.
— Ты судишь по словам господина Хиранэ?
— Да я и сам их видел, — парень хитро прищурился. — Невысокие, юркие такие, с виду — мелочь, плевком перешибешь. А поди ж ты — как полезут, так хуже мышей напасть.
— Спасибо, — рассмеялся Йири, рисуя углем на камне забавно-свирепую рожицу.
— Я говорю, есть в тебе эта кровь, — пояснил Кенну. — У них кость мелкая, лица острые. Да и глаза зеленые у всех, почитай. И много ее, этой крови, по Тхэннин гуляет…
Йири поплотней запахнул кэссу.
— А ты смотри, осторожнее, — задумчиво продолжал Кенну. — Много вокруг всяких… Ты хороший мальчишка. Только защищаться совсем не умеешь.
— Может, и сумею, Кенну, — усмехнулся подросток. — Там видно будет. Не вся ведь защита — кулаками махать.
— Это смотря где. Ну, да я пока с тобой, — полушутя-полусерьезно заметил Кенну, и голос его был много теплее, чем обычно.
Крепко они сдружились. И чем дальше, тем больше хотелось Йири довериться рыжему караванщику.
— Ты любишь кого-нибудь? — спросил он однажды. Кенну чуть не подавился похлебкой.
— Вопросики у тебя! Себя — кого же еще?
— И все?
— Слушай, мне всего девятнадцать лет. и я не собираюсь лишать себя радостей жизни из-за какого-то одного существа.
— А… — Йири не договорил.
— Понятно. Сколько тебе, братишка?
— Мне? Я родился в самом начале месяца Рыси. Вероятно, уже тринадцать. Хотя я не надевал белую тэй — я же ушел с караваном.
— И уже угораздило? Бедняга.
— Нет. Так… жизнь полнее. Хотя… и у тебя своя правда.
Оба замолчали, слушая пробовавших голоса лесных сверчков.
— Да, не знаешь ты жизни, — неожиданно зло сказал Кенну. — Сердце у тебя еще детское. А по годам ведь почти уже взрослый. Не трать жизнь на эти бредни пьяного пересмешника, ну их… Ты ее себе придумал — кто б она ни была.
— Не знаю…
— Зато я знаю. В монастыре ты был, а в Алом квартале — ни разу. Это неправильно. Там танцы, музыка, смех, красотки. Ведь ты тоже хорош. Пойдем со мной! Скоро будем в городе — идем!
— Да не знаю я, Кенну…
—Ты… просто какая-то зверушка лесная. Чего ты боишься? Жизни?
— Я? Нет.
— Тогда идем. Не бойся, я не брошу тебя в погоне за ашриини.
— Ты хороший, — улыбнулся Йири. — И все же — я пока не решил.
…Он тихо напевал что-то, склонившись над лижущим хворост язычком пламени — новорожденным костром. Голос был — шелест ветра, едва различимый, но верный. Казалось, мелодия не хочет покидать губ, на которых возникла. Кенну прислушался — темные, мягкие звуки; такие песни поют малышам в деревнях, ласковые и печальные песни. В этой было что-то о конях, речном тростнике и ожидании. И Кенну, беспечный, порою развязный, не осмелился подойти ближе.
Менялось что-то вокруг — или менялся он? Теперь караванщики обращались с ним иначе — уважительней, что ли. Старший, Хиранэ, только улыбался краешком рта и чуть качал головой, глядя на Йири. Теперь даже Райху придерживал язык. Как-то раз даже пробовал поговорить по душам. Странно это было. Рассказывал о мытарствах своих — человеком оказался, хоть и с не в меру злым языком.
И все же Кенну не дозвался его в Алый квартал. Йири хотелось взглянуть на танцы и представления, он видел их только во время остановок в селениях — туда забредали циркачи и прочий веселый люд. Остальное же влекло и отталкивало одновременно. Он никак не мог отказаться от того, что чувствовал, вспоминая Лин. Не только не мог — не хотел.
Как-то старый корзинщик рассказывал ему про человека, потерявшего любимую и жившего на поросшей сосновым лесом горе. Тридцать лет он сочинял песни о пропавшей подруге, а на тридцать первом году встретил девушку, похожую на нее, как два гречишных семечка сходны между собой. Он пел ей вечер и ночь, а потом умер. А девушка, по слухам, появляется на склонах той горы во время тумана…
Йири знал, что жить мечтами и ожиданиями — не для него. Он отвечает за тех, кто остался дома. Значит, нужно идти вперед, а не тосковать на горе.
— Ты еще совсем ребенок, — сказал ему Кенну. — Не думай, что пережил встречу всей своей жизни. Плюнь и забудь. Или не забывай, но не сохни.
Йири пристально посмотрел на него.
— И так, и не так. Но считай, что ты меня убедил.
Сорвал травинку, растер в пальцах.
— Ветер дует с разных сторон. Посмотрим, что мне сможешь показать ты.
А на Севере становилось все неспокойней. Северо-восток всегда отличался норовом, но сейчас беспорядки затронули и области северо-запада.
Приходилось принимать жесткие меры. Многие лишились всего. Нищих в Тхай-Эт не терпели — здоровых отправляли на работы, а ни к чему не пригодных принимало Небо и по своим законам судило.
В провинции Хэнэ было довольно тихо, жителям дали даже кое-какие поблажки — слишком уж много бедных деревень насчитывалось там, взять все равно было нечего.
А диких пчел не стоит дразнить…
Йири чинил уздечку, ласково отпихивая морду Сполоха. Тут, на пригорке, было тепло — нежно-зеленая трава, желтые цветы с кудрявыми лепестками. Часть караванщиков толпилась внизу — похоже, не могли о чем-то договориться.
Разговор донесся до Йири, и тот не сумел удержаться — с таким азартом спорили люди. Он подошел, стал неподалеку, не выпуская из рук порванной уздечки.
— Не хочешь отдавать — не бери, — горячился один. Ему возражал Кенну, нарочито лениво, но с искорками смеха в голосе.
— Да брось. Тот сам предложил помощь.
— А такие, как ты, и рады кусок ухватить, только дай!
Йири застыл в нерешительности, не поняв, о чем речь, и хотел уже тихонько вернуться на место.
— А ты что скажешь, совесть нашего каравана? — громко спросил Райху, заметив мальчишку. И тут же хмыкнул, словно сказал смешное.
— Я… не знаю. О чем? — все взгляды обратились к нему, и лицо Йири залила легкая краска.
— Загадка как раз для такого умника, — Райху присел перед ним на корточки, словно показывая, какой Йири взрослый и сколь весомо его слово.
— Если один человек долго жаловался, а другому это надоело, и он помог, должен быть первый благодарен второму?
— Должен.
— А он знать его не хочет. Я не просил, говорит.
Кто-то засмеялся — уж больно забавно это получилось у Райху.
— Так и было? Это правда? — недоверчиво спросил мальчишка.
— Правда, правда, — подтвердил кто-то. — Только речь о деньгах и товаре шла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161