— А северные песни знаешь?
— Нет, господин.
— Выучи.
Она растерялась:
— Как скоро, господин?
— Скоро… Не бойся, невозможного не потребую — но скоро. Жизнь может в любой миг оборваться — не стоит тянуть.
Заметил, что она испугалась. Да… теперь каждое его слово может быть истолковано так.
— Спой еще. Все равно что.
Она снова взялась за ахи — и поначалу пальцы дрожали, но скоро девушка успокоилась.
Лунная роща — птицы запели,
С веток слетая,
Крыльями плещут в ручье —
Месяц на убыль идет…
Голос посветлел, когда она запела следующую песню:
Пусть одинока тропа —
Слива цветет, как будто я дома,
Солнце прищурило глаз —
Облачко мимо прошло…
…В тот вечер он больше всего хотел, чтобы его не тревожили. Но слуга, непонятно почему, все вертелся в комнате. В довершение он с таким звоном поставил серебряный кувшин на столик, что Йири вздрогнул.
— Да что с тобой?
— Почему тебе повезло, а мне — нет? — голос казался ломким от злой обиды. — Я тоже надеялся на лучшее… а кончилось вот этим! — он с вызовом снова поднял кувшин и еще раз припечатал его об стол. Йири невольно сжал висок — звон отдавался болью. — Если бы я стал хоть старшим слугой… если бы я попал хоть в Западное крыло Дворца Лепестков, когда был моложе! Чем ты лучше меня?! Таких, как ты, в любом Квартале… ах, тебе твердят, что ты лучший! Неужели сам в это веришь?!
— Считаешь, мне повезло? — Йири говорил медленно и с места не двинулся. Хотя то, что происходило, было неслыханно.
— Ты — мой ровесник, такой же, как я, но я обязан стелиться перед тобой, а меня могут убить по одному твоему слову! Ну, так скажи его!
— Зачем?
Голос звенел слезами:
— Чтобы никто не посмел говорить с тобой так, сказать тебе то же, что и я!
— А что ты такого сказал? Ты прав.
Тот недоверчиво замер. Йири смотрел на него, опираясь на локоть. Потом отвернулся, погладил узор на подушке — голубые и белые длиннохвостые птицы. Слуга переминался с ноги на ногу — боевой пыл его покинул.
— Да, мне повезло. Но поверь — не надо тебе такого. Завидовать просто. Трудно тебе здесь — уезжай. Я разрешаю. Попробуй быть счастлив, и… не приходи ко мне больше, если останешься.
Он жил, как жил, не позволяя интригам касаться тени своей. Тех, кто к нему приходил со словами дружбы, выслушивал холодно. Понимал: к мальчишке, не имевшему даже права на будущее, никто бы не подошел — и то было правильно. Однако сейчас — могли. Но хотели лишь пользы для себя. Окажись он снова внизу — кто вспомнил бы его имя? Разве что те, кто боялся бы, что Йири утянет их за собой.
Он по-прежнему рисовал, и все дальше отходил от принятых стилей — словно в противовес тому, что в остальном не мог и не хотел отойти от канона. Однажды на рисунке возникло лицо. Впервые — полностью. Обычно если он и рисовал людей, то со спины или крошечные фигурки, прикрытые ветвями или затерянные в горах. Это лицо возникало из сплетения линий — зеленых и голубых, и принадлежало скорее оборотню, нежели человеку. Холодный взгляд глубоких и темных глаз не отрывался от глаз смотрящего на рисунок.
— Отвратительно, — сказал художник Весенний Ливень. — Искусство живописи должно пробуждать в душах свет.
Один из придворных пожелал взять рисунок себе — Йири не возражал. Он вообще не дорожил тем, что вышло из-под его кисти. Странное лицо видели многие — после этого любители живописи заговорили об Йири всерьез. Кто-то пошутил, что скоро он сможет обзавестись собственными учениками.
Ответ показался неоправданно ледяным:
— Чему же мне их учить? И как? Я знаю только один путь.
* * *
Ханари направлялся в Ай-Ташина проведать брата и передать приказы и письма начальнику воинской школы. Поехать захотел сам — воздух Островка не давал дышать, лица придворных и слуг вызывали досаду и раздражение. Впрочем, досаду сейчас вызывало все, даже сама жизнь.
Ночная стоянка ничем не отличалась от множества подобных. Костер, стены шатра, негромкие разговоры и крики ночных птиц — особенно пронзительные, когда хочется отдохнуть. Но утро отличалось от прочих. Для Ханари оно началось с встревоженного шепота за стеной шатра, с чьего-то отдаленного сердитого голоса. Еще сонный и поэтому сердитый, он вышел наружу. Розоватое небо — погода будет ясной.
— Господин… — перед ним согнулись, чуть не земли головами касаясь.
— В чем дело?
Страшного не случилось — скорее, досадное. Двух коней увели — гнедого иноходца, йатта, и вороного, любимого коня Ханари. Воры, похоже, отряд поджидали — а в лошадях хорошо разбирались, взяли самых ценных, и ни один конь не заржал.
— Отлично! — вырвалось у Ханари, наполовину гневное, наполовину восхищенное. Все же не мог он не оценить мастерство, хоть и воровское. А потом повернулся к виновному, которого уже приволокли — или сам пришел, думая хоть этим господина умилостивить? Парнишка, за конями следивший, просто заснул. Воры этим немедля воспользовались. Провинившийся и слова толком сказать не мог — знал, что виноват. Жалкими оправдания выходили. Надеялся, что простят — вина, конечно, немалая, но и не самая страшная. Заснул по-дурацки — так ведь не воин на посту. Не воин. Тем паче нет в нем крови Высоких домов — та и в младенце скажется, не позволит забыть о достоинстве. А этот… Съежился на земле, словно меньше букашки хотел стать, в траве затеряться.
Ханари толком его и не видел раньше — мало ли слуг. А теперь осознал — похож. Сложением, чертами — насколько вообще на того может походить кто-то. Сама мысль о подобном сходстве — оскорбление Неба, создавшего — совершенство.
И этот… ничтожное, жалкое существо. Трясется, а сам на прощенье надеется.
Тот бы не стал никого просить.
Сдвинулись брови. Нож оказался в руке — вылетел из пальцев, в землю воткнулся с силой. Слов не понадобится — ясен приказ.
Повернулся и ушел — короткий крик слышал, а вот лэ бесшумно взлетела.
Не надо кривых отражений.
* * *
Столица
Йири знал — он удостоился внимания еще одного человека. Светлая госпожа Аину призадумалась, все чаще слыша северное имя — а ныне оно звучало нередко. Замужество несколько отстранило Хали от двора, но она оставалась высокой особой.
До этого дня они не встречались. Он не появлялся там, где бывала она, на ее территорию ему не было хода. И, кажется, бессознательно избегал возможности столкнуться где-то случайно. Однако в этот раз она шла к отцу и прошла мимо него, отступившего в тень галереи. Похоже, Аину обратила на него внимания не больше, чем на спящую осу на стене. Зато Кору смерила его внимательным взглядом и улыбнулась тепло. Он же по-настоящему приветствовал только пролетевшую мимо Хали, остальным досталось только порция обязательной и ледяной вежливости.
* * *
Игрушка — искусственный сад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161