Я с неохотой заставил себя прислушаться к его нудному голосу.
— Итак, ты дал обещание, — подвел он итог нашей беседы, — но тебе придется приложить много усилий, чтобы достичь результатов, которыми мог бы гордиться твой отец.
— Я постараюсь, монсеньор. Я буду много заниматься. Он улыбнулся.
— Хорошо. Иди с миром, сын мой.
— Спасибо, монсеньор.
Я вышел из тесной комнатенки, служившей ему кабинетом, и пошел по коридору. Выйдя на улицу, я зажмурился от яркого света, и в это время Котяра, покинув толпу своих обожательниц, подошел ко мне.
— Машина ждет, эксцеленсито.
После Эстанцы Котяра больше не называл меня по имени, а обращался ко мне только «эксцеленсито», что означало «маленькое высочество». Куда бы я ни шел и что бы ни делал, он всегда находился рядом. Однажды он сказал мне, что генерал и мой отец назначили его моим телохранителем. Я рассмеялся, потому что совсем не нуждался в телохранителе, я вполне мог сам постоять за себя, но мое мнение ничего не изменило, и Котяра повсюду сопровождал меня.
Я посмотрел на черный лимузин «гудзон» с шофером в форме и отдал учебники Котяре.
— Не хочу ехать на машине, хочу пройтись пешком.
Я повернулся и направился по склону холма в направлении города. Спустя несколько минут за спиной послышался шум мотора, я оглянулся. Позади меня медленно двигалась машина, а на переднем сидении рядом с шофером сидел Котяра. Я улыбнулся. В чем в чем, а в этом Котяра совсем не изменился — по-прежнему предпочитал ехать, а не идти пешком.
Добравшись до гавани, я уселся в конце пирса и стал наблюдать за разгрузкой судна, прислушиваясь к ругани матросов. Грузчики ругались по-французски, а отвечали им по-испански. Мой учитель французского языка был бы очень поражен моими познаниями во французском, если бы услышал, как я иногда повторяю некоторые из этих выражений.
Я бросил взгляд на красно-бело-синее полотнище флага, развевающегося на мачте. Ветер дул с моря, и флаг гордо трепетал на ветру. Оглядев порт, я обнаружил, что под разгрузкой стоят всего два корабля, один под испанским флагом, другой под греческим.
Мне говорили, что до революции в порту постоянно бывало не менее двадцати кораблей, главным образом из Северной Америки и Англии, а теперь Соединенные Штаты и Англия запретили своим кораблям заходить в наши порты. Отец говорил, что это потому, что у этих стран был договор со старым правительством, а новое они еще не признали. Я не знал, как они будут выходить из положения, особенно когда видел, что бананы гниют на причалах, сахарный тростник сжигается на корню в полях, а кофейные зерна желтеют и портятся в мешках на складах.
Услышав позади шаги, я обернулся. Ко мне подходили двое мальчишек, одетых в лохмотья, считавшиеся обычней одеждой в этой части города. Они остановились передо мной, один из них стянул шляпу и почтительно обратился ко мне:
— Несколько сентаво, ваша честь, мы голодны.
Я смутился, потому что у меня не было денег: мне они были не нужны. Котяра покупал мне все, что я хотел.
— У меня нет денег, — резко бросил я, чтобы скрыть свое смущение.
— Всего одни сентаво, сеньор, ради Бога.
— Сожалею, но у меня нет денег.
Заметив, как они переглянулись, я насторожился. Они были не намного старше меня и вели себя заискивающе, как настоящие попрошайки, но сейчас они стояли прямо передо мной, закрывая мне проход на главный причал.
— Извините, — сказал я.
Липа их помрачнели, и ови не сдвинулись с места.
— Что вам нужно? — спросил; я. — Я же сказал, что у меня нет денег. Они молчали.
— Дайте пройти! — Я начинал злиться. Неужели эти глупцы думают, что если бы у меня было несколько сентаво, я бы не отдал их?
— Он хочет пройти, — насмешливо бросил один из мальчишек. Второй, помладше, ехидно усмехнулся и тем же насмешливым тоном повторил слова старшего.
Дальнейших приглашений мне не требовалось, меня захлестнула ярость. Через секунду младший уже летел в воду, а старший орал от удара ботинком в пах. Он спустился на колени, схватившись руками за низ живота, а я еще раз врезал ему, и он тоже шлепнулся в воду.
Глядя, как они барахтаются в воде, я услышал приближающиеся шаги.
— Что случилось? — спросил Котяра.
— Они мешали мне пройти.
— Крестьяне! — Котяра презрительно сплюнул в воду.
Я продолжил свой путь в сопровождении Котяры, большой черный лимузин ожидал нас в конце причала. Прежде чем сесть в машину, я обратился к Котяре:
— Почему они попрошайничают?
— Кто?
— Они. — Я указал на мальчишек, уже выбравшихся на причал.
Котяра пожал плечами.
— Они всегда попрошайничают.
— Они сказали, что голодны.
— Они всегда голодны.
— Но они не должны голодать, ведь для этого и совершалась революция.
Котяра как-то странно посмотрел на меня.
— Лично я участвовал в трех революциях, и ни одна из них не накормила крестьян. Крестьяне рождены, чтобы голодать.
— Так за что же мы сражались? Котяра улыбнулся.
— Чтобы не быть такими, как они, и не клянчить себе на хлеб.
Я некоторое время смотрел на него, потом убрал ногу с подножки автомобиля.
— У тебя есть мелочь?
Он кивнул.
Я протянул руку.
Котяра вытащил из кармана несколько монет и положил мне на ладонь. Зажав их в кулаке, я вернулся на причал. Мальчишки испуганно смотрели на меня, но старались не подавать вида, что боятся. Младший сплюнул к моим ногам.
— Крестьяне! — Я швырнул монеты и, повернувшись, удалился.
21
Президентский дворец находился в центре города. Он занимал два квартала и был обнесен высокой стеной из кирпича и цемента, надежно отгораживавшей его от близлежащих улиц. На территорию дворца вели два входа: один был обращен на север в горы, другой — на юг в сторону моря. Дворец представлял собой настоящую крепость. Железные ворота всегда охранялись солдатами, а по стенам расхаживали часовые.
По распоряжению одного из бывших президентов, в которого выстрелили из соседнего здания, когда он выходил из резиденции, все дома на протяжении двух кварталов были снесены, и не осталось ни одного окна, из которого был бы виден президентский дворец. Однако эти меры предосторожности не спасли президента от смерти. Он завел себе любовницу, и через несколько месяцев его жена, не выдержав унижения, застрелила его.
Солдаты у южного входа взяли наизготовку, когда наш черный лимузин проезжал через ворота. Я равнодушно смотрел на них со своего заднего сидения. Машина свернула направо и направилась к резиденции — белому каменному зданию. Когда автомобиль остановился у дверей, солдаты не обратили на нас внимания, они уже привыкли к моим еженедельным визитам к Ампаро.
Апартаменты Ампаро располагались в правом крыле дворца, в левом были апартаменты ее отца, а в центре — залы для приемов. Меня провели в большую комнату, служившую гостиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211