— Спасибо.
Мне нечего было ей сказать.
— Мы не вернемся на твою гасиенду?
— Нет, — покачал я головой. — Во всяком случае, не сейчас, когда бандиты рядом.
— Мне никогда не приходило в голову, что такое может быть, — после паузы сказала она.
— А кому такое может прийти в голову? — Я закурил.
— Мой отец говорил...
— Твой отец!.. — грубо остановил ее я. — Что он может знать? Он же не из этих гор, он жил в университетском городке, в мире и покое. Окружающее представлялось ему абстракцией. Что ему известно о том, как пахнет смерть?
Она закуталась в пиджак.
— Ружья, — тихонько, словно бы самой себе, произнесла она, — были предназначены вовсе не для этого.
— Ружья предназначены для того, чтобы убивать, — сурово сказал я. — Он что, думал, они должны украшать стены?
— В таких вещах он ничего не понимал, — упрямо ответила она. — Они обещали ему...
— Они? Кто «они»? Бандиты? Коммунисты? Какие-нибудь почтенные старцы, словам которых привыкли верить целые поколения? Да его провели как последнего простака.
— Во всем виноват президент! — со злостью ответила она. — Это он сломал тот мир, в котором жил отец.
— Твой отец был участником заговора против президента. Но заговор не удался, и твоему отцу пришлось спасать свою жизнь. Теперь же он, сидя в безопасности за границей, шлет сюда оружие, чтобы чужими руками сделать то, что не смог сделать сам. И ему нет никакого дела до того, сколько невинных, вроде Мартинеса, должны будут умереть.
— Демократия, — сказала она. — Мой отец верит в нее.
— Как и все мы. Подобно любви, демократия лежит в основе многих преступлений. Все, в конце концов, почему-то кончается одним. Демократия как Бог — она со всеми сразу.
— Так ты думаешь, что президент прав, говоря, что на коррупцию среди правительственных чиновников можно закрыть глаза?
Я вытащил сигару изо рта.
— Нет, глаза закрывать нельзя. Но ты слишком молода для того, чтобы помнить, как было до него. Президент — это все-таки шаг вперед. Сделать предстоит еще очень и очень многое. Но не таким путем.
Повернувшись, она посмотрела на опустевший дом.
— И ты в это веришь, да?
— Да, — просто ответил я.
— Ты считаешь, что если ружья смолкнут, то все это прекратится?
— Если ружья смолкнут, это станет началом. Я увидел, как распрямились под пиджаком ее плечи. Она испытующе смотрела на меня.
— Я могу тебе доверять?
Я молчал. Ответ ей нужно было найти самой.
— Ты не предашь моего отца? Или меня? Это было уже проще.
— Нет.
Помолчав, она сделала глубокий вдох.
— Завтра утром, в Курату, в порту... С утренним приливом в порт приходит судно...
Это было то самое, что я безуспешно искал на протяжении всех тех месяцев, что прошли после моего возвращения. Мне показалось, что именно здесь я найду выход из той паутины обмана, которую начинал плести вокруг меня каждый, с кем я заговаривал, начиная с самого президента.
Может, мне все же удастся отыскать правду, ускользнувшую много лет назад от моего отца.
2
Беатрис Элизабет Гуайанос. Таково было ее имя. Но когда я впервые увидел ее в аэропорту Майами, я этого еще не знал. Я сидел и ждал, когда объявят посадку на рейс, а она стояла перед билетной кассой.
Я сразу же обратил внимание на гордую посадку ее головы. Для латиноамериканки она была довольно высокого роста, смоляно-черные волосы ее были высоко подобраны. Изящная и все же чуточку округлая фигурка в летнем платье из черного шифона будила в моей голове восхитительные мысли. На вкус американца ее грудь могла показаться великоватой, изгиб бедер слишком уж крутым, а небольшой животик — выпирающим, однако для поколений наших мужчин она являла собой классический образец женской красоты. Но больше всего меня привлекли в ней глаза, пронзительно зеленые, окаймленные длинными густыми ресницами.
Она почувствовала на себе мой взгляд и чуть отвернулась, но с таким сдержанным негодованием, которое на протяжении долгих лет могло быть привито только верной дуэньей. Я улыбнулся в душе. Много же времени прошло с тех пор, когда я в последний раз видел подобное движение.
Она сказала что-то мужчине, стоявшему рядом, и голова его непроизвольно повернулась в мою сторону. Я заметил, как блеснули его глаза, когда он быстро проговорил ей в ответ несколько слов. Похоже, он узнал меня. Теперь наступила ее очередь изучать меня своими прекрасными глазами. Я не переставал улыбаться. Этот женский взгляд был мне знаком, он, казалось, спрашивал: с чего это ты взял, что ты так неотразим? В тебе ни роста, ни особой привлекательности. И все же женщины, говорят, от тебя без ума. Почему, интересно?
В ее глазах я увидел нечто похожее на откровенную насмешку. Я улыбнулся шире и почувствовал, как в висках начинают бешено стучать молоточки пульса. Такого мне не приходилось испытывать прежде ни с одной женщиной. Она бросала мне вызов, и я не мог не принять его. Во взгляде ясно читался вопрос: так ты действительно мужчина?
Вы встречаете женщину. В вас вспыхивает желание. И пока вы не овладеете ею, мир перестает что-либо значить для вас. Вы не можете есть, не можете спать. Жажду плоти можно утолить только одним способом.
Медленным шагом я стал приближаться к ней, наблюдая за тем, как меняется выражение ее глаз. Мне показалось, что в них мелькнул страх, но тут на мое плечо легла чья-то рука, и я обернулся.
У меня за спиной стояли Хойос и Прието.
— Добрый день, сеньоры, — вежливо приветствовал их я.
— Какая удача, сеньор, — ответил Хойос, — я возвращаюсь на родину этим же рейсом.
— Действительно, удача, — отозвался я, впустую растрачивая свой сарказм. Уж на такие-то ухищрения президенту вовсе не стоило пускаться. Я же дал слово, что вернусь. Мне не терпелось подойти к девушке, а они меня задерживали.
Теперь настал черед более молодого Прието.
— А я лечу в Нью-Йорк, чтобы приготовить все к вашему прибытию. Представляю, как там обрадуются вашему приезду после того, как закончатся ваши консультации с президентом.
— Благодарю вас, — ответил я кратко. Непонятно откуда взялись репортер и человек с фотоаппаратом, в глаза мне ударила вспышка.
— Сеньор Ксенос, — обратился ко мне газетчик, — после того, как мисс Дэйли подала на развод, у вас, возможно, появились новые планы в личной жизни?
— Прежде всего я возвращаюсь домой на краткий отдых.
— А потом?
— Потом? — я уныло улыбнулся. — Я как-то об этом не думал. Видимо, займусь работой.
— Как жестока жизнь, — усмехнулся репортер.
— Да, легче она за эти годы не стала, — засмеялся я.
— Вы вернетесь в Майами?
— Надеюсь. Майами очень приятный город.
— Благодарю вас, сеньор Ксенос.
Они удалились, и я повернулся к девушке, но она, оказывается, уже ушла.
Моего локтя коснулся Прието.
— Вы должны извинить меня, сеньор, — торопливо сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211