Война для него закончилась. Когда он вышел из госпиталя, его перевели в распоряжение Генерального штаба, и он на это не жаловался. С него хватит, подумал он. А Джим все продолжал летать на тяжелых бомбардировщиках до самой победы и закончил войну полным полковником.
Через два дня, согласно договоренности, браться встретились на этой вилле в Антибе. Вилла уже много лет принадлежала их отцу, здесь они детьми провели немало солнечных и радостных лет.
Он вспомнил, как навстречу им с приветствием вышел старый Франсуа вместе со своей женой — они следили за домом.
— Знаете, мсье, — сказал старик с гордостью, — а все-таки мы прогнали этих проклятых бошей.
Братья согласно закивали головами, бормоча что-то в знак одобрения. Уж им-то хорошо было известно, что немцы почему-то не были заинтересованы в захвате этого района. И все же было что-то очень печальное в том, как выглядел газон, в заколоченных ставнях на окнах, в укрытой чехлами мебели.
Оставшись наедине, братья обменялись понимающими взглядами. Джим был всего на четыре года старше, но в волосах его уже засветилась седина, глубокие морщины пролегли через все лицо. Напряжение, не покидавшее его на протяжении более чем тысячи налетанных боевых часов, оставило на его облике свои следы. В отличие от него Джереми почти не изменился, война, казалось, не коснулась его. Скорее всего, это можно было объяснить его длительным пребыванием в госпитале, нежели относительно спокойной службой при штабе.
— Как твоя рана? — спросил Джим.
— Царапина. Чепуха. Как ты?
Джим выбросил руки в стороны, изображая самолет.
— Они так и не достали меня. — Но в голосе его не было слышно и намека на юмор.
— Они еще как достали тебя. Мне просто повезло. Ты же не так легко отделался.
— Тебе действительно повезло, — с горечью проговорил Джим. — Во всяком случае, ты сражался всего лишь против солдат. Они пытались убить тебя, ты пытался убить их. Это делало вас равными. Когда же я ронял свои большие «игрушки», то никогда не знал, на чью голову они свалятся. Видел бы ты Кельн после того, как мы прошлись над ним. Или Берлин. И с каждым разом становилось все легче. В конце концов, даже смотреть вниз стало не обязательно — определить свое местоположение можно было по дыму от горевших домов — он поднимался мили на три в воздух.
— Подожди, Джим, подожди. Уж не жалко ли тебе немцев?
— Ты чертовски прав. — Джим посмотрел брату прямо в глаза. — Жалко. Не все же они были солдатами, нацистами. Сколько, по-твоему, под моими бомбами погибло женщин и детей? Солдаты на фронте были в меньшей безопасности.
— Не мы писали правила этой войны, а они. А Голландия, Польша, Франция, Англия? Вряд ли фашисты думали о том, куда попадают их бомбы и кто под ними гибнет. Им было на это плевать, потому что они знали: о тех, кто выживет под бомбежкой, позаботятся в Дахау и Освенциме.
— Поэтому мы могли делать то же, что и они?
— Нет. Войну ничем нельзя оправдать. Но когда она приходит, у тебя не остается выбора. Или ты даешь отпор, или тебя убивают. В наше время правила войн пишутся теми, кто их развязывает. — Джереми закурил. — Когда тебя охватывают подобные сомнения, самое лучшее прогуляться в окрестностях Ковентри (Город в Великобритании, почти полностью разрушенный по время второй мировой войны немецкими бомбардировщиками).
Джим смотрел на младшего брата со все возраставшим уважением.
— Может, ты и прав. Я просто устал. Меня тоже достали.
— Нас всех достали, но теперь война кончилась. По крайней мере, для нас.
— Надеюсь, — с утомлением отозвался Джим.
Тут в дверь просунул голову Франсуа и сказал, что ужин подан. Франсуа был в тщательно отутюженной форменной куртке буфетчика. Братья молча последовали за ним в столовую.
В центре стола красовалась ваза с цветами, которые Франсуа невесть где раздобыл, в подсвечниках горели свечи. Начищенное серебро поблескивало на белоснежной крахмальной скатерти. У двери в кухню стояла жена Франсуа, глаза ее за стеклами очков сверкали.
— Добро пожаловать домой, мсье.
Джереми рассмеялся, обошел вокруг стола, чтобы расцеловать старушку.
— Мерси.
Смутившись, та скрылась в кухне, и братья уселись. Не успел Франсуа разлить по бокалам вино, как до их слуха донесся звук подъезжающего автомобиля. Братья переглянулись — они никого не ждали. Затем оба как по команде встали и направились к входной двери.
Распахнув ее, они увидели, как из старенького «ситроена» — такси вылезает их отец. Они едва верили своим глазам, глядя, как отец поворачивается к ним, поднимает приветственно руку.
— Я знал, где вас найти! — радостно прокричал он.
И вот они уже говорят что-то все разом, осыпают друг друга бесчисленными вопросами. На протяжении всего ужина жадно разглядывают друг друга и фотографии остальных членов семьи, которые отец привез с собой. И вот вскоре приходит чувство, что разлуки словно и не бывало.
Впервые после начала войны вилла ожила. Чтобы привести ее в порядок, много времени не потребовалось. А затем жизнь начала брать свое: через месяц по возвращении домой, в июне сорок пятого, Джим женился, и теперь у него уже росло двое сыновей. Хэдли-старший определил Джима в свой офис и мало-помалу начал приучать его к мысли о том, что скоро ему придется взять на себя нелегкое дело управления разветвленным семейным бизнесом.
Джим был уже почти полностью готов к этому поприщу, когда Джереми получил, наконец, диплом Гарвардского университета. Он отучился в его стенах год — ровно столько, сколько отняла у него война, но поскольку он растерял своих бывших товарищей по учебе, то уверенности в будущем не чувствовал. И опять, как обычно, наставил его на путь истинный отец.
Приняв предложение войти в состав комиссии по репарациям, он взял Джереми с собой в качестве помощника, и через два года в Европе не осталось ни одного значительного государственного учреждения, где бы не появился его сын. Привлекательная внешность и светские манеры Джереми сослужили ему хорошую службу — он был желанным гостем повсюду. Никого не задевал тот факт, что он американец и к тому же очень богатый.
Джереми в полную меру наслаждался тем, что ему могла предоставить работа и общение с окружающими. Он обнаружил, что европейские женщины гораздо изобретательнее в своих взаимоотношениях с мужчинами, нежели американские. Но как только намечалась малейшая тенденция к тому, чтобы обыкновенное знакомство переросло в нечто более серьезное, служебные обязанности брали верх. Джереми редко оставался на одном месте столь долго, чтобы могли возникнуть какие-либо проблемы.
Когда комиссия в Европе близилась к завершению, он отправился в Штаты, где просидел почти год над докладом по итогам работы комиссии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211