— Да. Видишь ли, у меня есть один маленький секрет — я очень застенчив.
— А я — дурочка. Мне так хотелось, чтобы ты на мне женился. Но больше я этой ошибки не повторю. В следующий раз обязательно спрошу тебя.
— Откуда ты знаешь, что будет в следующий раз?
— Я знаю тебя и знаю женщин. Два раза я уже почти кончила только потому, что мы сидим рядом и тремся коленями. Если твоя жена позволяет тебе разъезжать по свету одному, пусть даже и по приказу отца, значит, следующий раз будет непременно.
— Ты ошибаешься. — Дакс широко улыбнулся.
— Нет. Я могу подождать. Следующим моим мужем будешь ты. — Лицо Сью-Энн стало вдруг озорным. — Теперь, когда мы уже все выяснили и формально можем считаться помолвленными, нам нужно смыться отсюда куда-нибудь и срочно заняться любовью.
Через голову Марселя Даня видела, как к столику, за которым сидел Дакс, подошла Сью-Энн и уселась рядом. Ее охватило негодование, но вовсе не Даксом она возмущалась. Дакс в общем-то не очень привлекал ее: уж слишком положителен, сексуален и самоуверен с женщинами. Нет. Даню возмущала Сью-Энн.
Блондинка, глаза голубые, кожа светлая. Вульгарная чувственность в соединении с сознанием важности собственной персоны. Таких девочек Даня насмотрелась еще в школе, их и сейчас было немало вокруг нее. Им никогда в жизни и пальцем не приходилось пошевелить ради того, чтобы получить то, на что у Дани уходили годы отчаянной борьбы.
Даня же всегда была довольно смуглой — греческая девочка, высокого роста, говорившая с акцентом, явно не первая красавица да еще с несколько странным цветом лица. А они — богини, золотоволосые феи, те, от которых мальчишки всегда без ума. Но позже, когда ей было около двенадцати, с ней что-то случилось.
У нее начались регулы, а необычно звучащий голос набирал какую-то пугающую глубину и звучность. Он рвался из горла и торжественно покрывал суетный гомон, царивший в классе. Однажды сидевшая на кафедре учительница оборвала пение, уставившись стеклами очков на учеников.
— Кто это?
Испуганная Даня сжалась в комок.
— Кто это? — вновь раздался строгий голос.
Кое-кто из одноклассников обернулся, в упор глядя на Даню, прятаться дальше не имело смысла. Она встала.
Учительница в недоумении уставилась на нескладную девочку — что за чудо с ней приключилось?
— Придешь ко мне после занятий вместе с мамой.
Вот с этого все и началось. Годы борьбы. Занятия и занятия, до полного самоотречения. К семнадцати годам Даня смирилась с мыслью, что никто и никогда не назовет ее красивой. Однако упражнения по вокалу развили ее грудь, а серьезная музыка помогала формировать душу. Мало-помалу ее внутренний мир начал проявляться в манере одеваться, накладывать косметику. Даня научилась акцентировать внимание окружающих на самой выигрышной черте своей внешности — глазах, больших и темных. Чтобы казаться ниже, она опустила челку почти до бровей, умело положенный грим скрадывал излишне высокие и выдающиеся скулы, а бледных тонов губная помада делала более изящными очертания рта.
Поначалу в ее жизни было много мужчин, так как было ясно, что у ее матери не хватит денег, чтобы оплатить полностью музыкальное образование дочери. Но никто из них не тронул ее сердца. Подминая ее под себя, они бились в корчах, выделывали что-то несуразное, но Дане казалось, что это происходит не с ней, а с кем-то другим, далеким. Мужчины оставляли ей деньги и навсегда исчезали из ее жизни. Потом появился один, и то, что он оказался на тридцать лет старше, ровным счетом ничего не значило. В свои пятьдесят пять лет он был достаточно состоятелен для того, чтобы помочь ей завершить образование. И у него были хорошие связи, что еще важнее. Когда они сыграли свадьбу, ей было двадцать.
Даня была с ним по-своему честной. Между ними не было ничего общего, кроме музыки. Ничто не отвлекало ее от карьеры. Ослепленный ее талантом, он безропотно пожертвовал последней, по-видимому, возможностью ощутить себя настоящим мужчиной, и ни разу в течение десяти лет их супружеской жизни они не легли в постель вместе.
У нее были друзья, и ему это было известно. Например, тот тенор, благодаря которому она получила партию Кармен в Ла Скала, тот знаменитый композитор и дирижер, пригласивший ее в Метрополитен-Опера в Нью-Йорке. Теперь, когда Дане было уже тридцать, она не нуждалась ни в ком, в том числе и в своем муже. Но его даже это устраивало. Ему было достаточно того, что она носит его имя, — это позволяло купаться в лучах ее славы.
Однако впоследствии Дане захотелось перемен. Как-то ей показалось, что ее замечательный голос начинает стареть, и ее охватил страх: талант уйдет без остатка, и всю оставшуюся жизнь ей придется грустно сидеть у очага рядом с состарившимся нелюбимым мужем.
Тогда-то они и встретились с Марселем. В Марселе, добившемся положения и богатства собственными руками, Даня увидела как бы саму себя — те же помыслы, те же желания. И неважно, что он был женат и от брака остались дети, — она артистка, она выше этого. Важным было то, что он, как и все, оказался во власти ее таланта: огонь и страсть, которые бушевали в ней на сцене, он по ошибке приписал природным свойствам ее натуры.
Она терпеливо ждала. Как и предполагалось, Марсель получил развод, и тут все пошло наперекосяк. Он так и не попросил Даню развестись с мужем и выйти замуж за него. Похоже было, что ему вполне хватало сложившихся между ними отношений. Поразмыслив, Даня поняла, что Марселю сейчас нелегко, что перед ним множество проблем, которые требуют своего решения, и она настроила себя на бдительную долгую осаду. У нее не было и тени сомнения в том, что рано или поздно они поженятся. В любом случае она ничего не потеряет — ведь в запасе у нее оставался законный муж.
Посматривая через голову Марселя, она видела, как Дакс и Сью-Энн болтают и смеются. Внезапно она почувствовала утомление от однообразных движений своего партнера. Легонько похлопав его по плечу, она сказала:
— Пойдем посидим. Я устала.
— Очень жаль, — извинился Дакс, — но мне уже пора. Рано утром я лечу в Бостон.
— Но ведь сейчас всего три часа, — попытался было протестовать Марсель.
— Знаю, но я договаривался о встрече с Джеймсом Хэдли.
— А я устала, — вдруг подала голос Даня. — У меня сегодня получился такой длинный день. Пойдем и мы, Марсель.
Однако Марселем овладело упрямство.
— Нет, я хочу остаться.
Даня бросила на него короткий взгляд. Ей-то было ясно, что это не что иное, как приступ самоутверждения. Что ж, в этой игре они вполне могли помериться силами.
— Тогда оставайся, — сказала она поднимаясь. — Не рухнет же мир от того, что у тебя бессонница.
— Мне тоже нужно уходить, — произнесла Сью-Энн. Марсель обвел их всех взглядом полуприкрытых затуманенных глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211