- Может, проголосуем? - спросил Чубуков.
- Чего ж голосовать, когда людей не вызвали? - сказал Озимов, вставая.
- С мест не вызвали, зато тихановские здесь. - Возвышаев стрельнул косым глазом на Марию, сидевшую рядом с Чарноусом на диване.
- Разбирать, так всех сразу, - сказал Озимов. - Чего поодиночке таскать, как хорек цыплят.
- Да, да, товарищи. Давайте перенесем на конец кампании. Может быть, некоторые поймут, подтянутся, - сказал Поспелов, вставая.
Тяпин подошел к Марии и слегка толкнул ее локтем:
- Ну, Маша, скажи Озимову спасибо. Не то ощипали бы тебя, как курицу.
- Жаль, жаль, что разное отменили, - сказал Ашихмин, подходя к Возвышаеву. - Я хотел насчет учителей степановских поговорить.
- А что там случилось? - поспешно спросил Чарноус, вставая с дивана.
- Отказываются!
- Как? От чего отказываются?
- От хлебозаготовок. От конфискации имущества. Предложил митинг провести на распродаже - отказались. И мутит воду, по-моему, Успенский.
- А-а, этот обиженный! Он когда-то военным столом заведовал в волости, - сказал Возвышаев. - Типично правый элемент.
- Педагог хороший, - сказал Чарноус и, вроде извиняясь, добавил: Инспектор хвалит его.
- В наше время мало быть только хорошим педагогом, - возразил Ашихмин. - Учитель - проводник политики партии на селе. А он по взглядам не то эсер, не то славянофил, и не поймешь.
- Хорошо! Мы разберемся, - заверил его Чарноус.
- И разбираться нечего. Правый уклонист, - сказал Возвышаев.
- Впрочем, в одном деле он меня удивил, - сказал Ашихмин уже у порога. - Приехали в Степанове тихановские представители агитировать его за вступление в колхоз. И он, знаете ли, согласился. Все имущество отдает колхозу: и дом, и амбар, и коров, и лошадь...
- Вовремя сообразил, - усмехнулся Возвышаев. - Мы бы у него и так все отобрали. Добро это попом награблено и принадлежит народу. Просто его кто-то предупредил.
- Ах, вон оно что! Тогда мне все понятно, откуда забил источник благородства, - со значительным выражением поджал губы и покачал головой Ашихмин.
- Мы все выясним, все выясним, - торопливо говорил Чарноус и кланялся у порога, пропуская всех впереди себя.
6
В семье Бородиных обеденное время, а еще перед ужином было не только долгожданным, но и веселым, людным и каким-то отрадным.
До нынешней осени частенько приезжали и приходили гости, а перед тем, как сесть за стол, подолгу беседовали в горнице. Младшие девочки Елька и Саня просились гостям на руки и любили теребить кофты да полушалки, а то расчесывать бороды или усы. Особенно одолевали бабу Грушу - Царицу.
- А почему тебя Царицей зовут?
- Нос у меня царский, дитятко, да голос зычной, как у Ильи Муромца. Вот и зовут, стало быть...
- А почему у тебя бороды нету?
- Нам с дедом одну бороду дали на двоих. Дед Филипп унес ее.
- Куда?
- На тот свет.
- А ты сходи на тот свет и принеси ее...
И хохот на всю горницу. Больше всех приставала с расспросами бойкая шалунья Елька, прозванная отцом ласково Коконей-Маконей.
Сережа, напротив, был молчалив и застенчив, он любил незаметно присесть где-нибудь в уголке и слушать, слушать без конца эти разговоры взрослых о войне да о колхозах, о тяжелых дорогах, о плутании в метель, о встречах с волками, а то еще про нечистую силу. "Иду я, братушки, с мельницы через выгон в самую полночь... Осень, грязь... в двух шагах ничего не видать. Он и летит. Голова вроде вон конфорки, круглая и светится. И хвост лентой вьется, искры от него во все стороны. Стоп - себе думаю... Это же змей..."
Этой осенью гости перевелись, так ребятишки придумали другую забаву как только отец, убравшись со скотиной, приходил к обеду, они с визгом и хохотом бросались на него с печки, с полатей, лезли по ногам с полу, забирались на плечи, на спину и весело приговаривали: "Пилю дуб! Пилю дуб!" Это у них называлось - спилить дуб. Андрей Иванович топтался, как слон по полу, подходил к высоко взбитой, убранной постели и, придерживая детишек, издавал громкий вздох: "Ух ты, спилили!" И валился вместе с ними на кровать.
То-то было визгу и хохоту, барахтанья в подушках ребятишек, пока не разгоняли их сердитые окрики матери:
- Вы опять всю постель скомкали? Вот я вас мутовкой да по мягкому месту... Да по башке родителя вашего, который дурью мучается...
А за обедом сидели чинно, работали ложками вперегонки, особенно когда мясо таскали из чашки по общей команде отца.
- Папань, ты говорил - ноне сниматься пойдем к фотографу, - сказала Елька, отработав ложкой.
- Я тебя сам сниму, - ответил Андрей Иванович, подмигивая Надежде.
- В ботинях? - обрадовалась Елька.
- Ага. Давай, тащи их!
Елька соскользнула со скамьи и побежала в горницу за новыми ботиночками.
- Вот они, вот мои ботини! Снимай!
- Это мы сейчас... Надевай их!
Андрей Иванович принес сапоги, поставил на табуретку Елю и сказал:
- Ну, Коконя-Маконя, покажи, как ты будешь стоять у фотографа?
- Вот как! - Еля вытянула руки по швам и замерла.
Андрей Иванович поднес сапоги к вискам, накрылся черным платком и поглядел, пригнувшись, из-под платка на Елю:
- Ты меня видишь?
- Вижу, - ответила Еля.
- И я тебя вижу. Завтра будет карточка готова.
Маруся, Елька, Саня захлопали от радости в ладоши, а Сережа и мать засмеялись.
Тут и вошел Санька Клюев, снял шапку и, глядя себе под ноги, изрек от порога:
- Андрей Иванович, тятька тебя зовет.
- Что случилось?
- Нам штраф принесли, семьсот рублей. Ежели ф не заплатите, говорят, в двадцать четыре часа, все отберем и распродадим.
- Кто говорит?
- В бумаге написано. Мамка в голос вопит. Не знаем, что и делать.
- За кем еще ходил?
- За Алдониным, за Бандеем.
- Ладно, приду, - сказал Андрей Иванович, провожая парня.
- Доигрались, - сказала Надежда.
За столом Бородиных воцарилась мертвая тишина, даже ребятишки присмирели, толком не понимая - что случилось, отчего так посуровели отец с матерью.
Наконец Андрей Иванович обмыл над лоханью руки, обтер полотенцем усы и двинулся к вешалке.
- Не ходил бы, Андрей, - неуверенно сказала Надежда.
- Еще чего? - отозвался сердито Андрей Иванович от порога.
- А может, всех вас там на заметку возьмут, как эти самые алименты.
- Ты вон со стола убирай. Да скотину напои, - насупившись, отвечал Бородин, натягивая шапку. - А в мои дела не суйся. Я и без тебя разберусь как-нибудь.
- Гляди-ко, твои дела... А это чьи дела? - показала она на детей. Дядины, что ли? Ежели с тобой что случится, куда их девать? Тебе ж на шею не намотают их, а со мной оставят.
- Намотают, намотают, намотают, - засмеялась Елька и замахала ручонками.
- Цыц ты, бесенок! Типун тебе на язык, - шлепнула ее мать.
Та притворно захныкала.
- Ладно тебе каркать, ворона! А то, не ровен час, накаркаешь беду, сказал Андрей Иванович. - Не могу ж я к человеку задом обернуться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221