! Она соскочила с кровати и сбежала вниз по лестнице.
— Тэд! — Свет в бассейне был выключен. Нили распахнула входную дверь, побежала к гаражу, гравий впивался в босые ноги. Машины не было! Может, он должен был отвезти ее домой? Ведь она приехала сюда вместе с ним. Может, у нее нет машины. Но он мог бы вызвать ей такси! Ну и устроит она ему, когда он явится обратно. Нили разрыдалась. А если он не явится? О боже! Что она наделала!
1953
Она не давала ему развода три года. После инцидента в бассейне он перевез из ее дома всю свою одежду. Целую неделю она не появлялась на съемках. На студии были вне себя от ярости. «А, пошли они все к черту, — думала она, глотая барбитурат и впадая в наркотическое забытье. — И Тэда к черту!» Сначала она твердо решила разводиться; нельзя позволять ему так обращаться с собой! Но Шеф был категорически против. Это повредит ее имиджу в глазах почитателей ее таланта. Для них она должна оставаться простой девчонкой, живущей с ними по соседству… Любимицей всей Америки с детишками-близнецами. О ее домашней жизни писались целые статьи, иллюстрированные журналы посвящали многостраничные обзоры ей, Тэду и близнецам, теплой простой домашней обстановке… идеальный брак. Нет. Никаких разводов! Шефу безразлично, как они относятся друг к другу, лишь бы все выглядело благопристойно в глазах публики. Она должна постараться, чтобы все это казалось правдоподобным.
Шеф говорил и с Тэдом. У того был подписан контракт с «Сенчури», поэтому он тоже должен был создавать определенную видимость: сопровождать Нили на премьеры, позировать с нею перед фотокамерами для иллюстрированных журналов — словом, делать все, чтобы сохранить сложившийся семейный имидж.
Эти три года были сплошным нескончаемым кошмаром. Один фильм снимался за другим… диета… «куколки»… сознание того, что Тэд проводит где-то время с этой девицей. А он должен был содержать ее, ведь та нигде не работала. Чтобы хоть как-то успокоить Нили, девицу выгнали с волчьим билетом. О ней пустили грязную сплетню, чтобы ни одна студия не отважилась предложить ей контракт.
Награда Академии Киноискусства принесла ей триумфальный успех! Это был ее звездный час! Даже в самых смелых мечтах она не надеялась удостоиться «Оскара». Когда назвали ее имя, она, ахнув, повернулась к Тэду. Он так тепло улыбнулся ей — он был искренне рад за нее. Она бросилась по проходу на сцену. Потом — фото — и кинокамеры, и рядом — Тэд, держащий ее под руку. Все теперь должно быть хорошо — она получила «Оскара», рядом с нею, улыбаясь, стоит Тэд.
Он оставался с нею до конца, пока не щелкнула последняя камера и не прозвучало последнее поздравление. Затем он отвез ее домой, у самой двери пожелал спокойной ночи и… уехал от нее — от звезды, получившей награду Академии, — в объятия той потаскухи! Это стало последней каплей!
На следующее же утро она позвонила Шефу и потребовала, чтобы тот приехал к ней. Теперь распоряжения отдавала она. И Шеф приехал как миленький! На этот раз условия диктовала она. Она настаивала на немедленном разводе, требовала, чтобы студия разорвала контракт с Тэдом Касабланкой. Шеф покорно согласился на все ее требования. Боже, вот какая сила у «Оскара»!
Благодаря этой награде она поняла, что вовсе не обязана являться на студию каждый день. Она — крупнейшая звезда Голливуда, и «Оскар» — свидетельство тому. Раз она плохо спала, то пошли они все к чертовой матери! Она — Нили О'Хара! И если она поправится на несколько фунтов от черной икры — пошли они туда же! Неделя уйдет на то, чтобы сбросить этот вес — ну и что?! Картины с ее участием приносят целые состояния…
Нили сидела в бунгало киностудии и вся дрожала. За последние пять недель она уже третий раз не выдерживает темпа съемок. Будь проклят этот Джонс Стайке. Он может быть величайшим режиссером в мире, но в этой картине он просто мучает ее. Она сорвала накладные ресницы и резкими движениями стала наносить на лицо крем.
— Миссис О'Хара, не надо! Ведь чтобы наложить грим заново, уйдет целый час, — взмолилась гримерша.
— На сегодня хватит, — мрачно ответила она, удаляя румяна.
— Но мы же выбиваемся из графика…
— «Мы»?-повернулась к ней Нили. — Откуда ты-то взяла это «мы»? Боже! Теперь, похоже, все на свете считают, что занимаются шоу-бизнесом!
В дверь постучали. Вошел Джон Стайке. Его грубоватое обветренное лицо было по-своему красиво.
— Давай, Нили, пошли. — Она заметила его отчаяние при виде ее разгримированного лица.
— Нет, приятель, на сегодня хватит! — злорадно усмехнулась она. Он сел.
— Ладно. Уже три часа. Закончим сегодня пораньше.
— Только учти, с последним дублем я не согласна, — рявкнула она.
— А что там такого?
— Сам прекрасно знаешь, черт возьми. Крупным планом давались одни только наши ноги.
— Нили, но ведь студия платит Чаку Мартину пятьдесят тысяч за один этот танец с тобой. Он великий танцор. Что же нам давать крупным планом? Его уши?
— Нет, черт побери, — меня! Мою фигуру, потому что моим ногам не угнаться за ним. Я танцую не настолько хорошо.
— Не верю ушам своим, — сказал он с иронией. — Хочешь сказать, ты действительно можешь отважиться и признать, что на свете существует кто-то более талантливый, чем ты?
— Послушай, Чак Мартин танцует в бродвейских шоу уже тридцать лет. Но это все, что он умеет — танцевать. Он в отцы мне годится. Мне же всего двадцать пять лет, но я могу и петь, и танцевать, и играть роли. Но лучше всего — петь и играть. Если взять пение, никто со мной не сравнится. Никто! А в танце — да, я не Джинджер Роджерс и не Элеонора Пауэлл. Но единственное, что умеет делать Чак Мартин — это танцевать. Здесь он почти равен самому Астору. Но разве это основание для того, чтобы я рядом с ним выглядела плохо?
— Раз уж ты признаешь, что он настолько хорош, то почему бы нам не дать его ноги крупным планом?
— Потому что эта картина — моя. Это то, чему я научилась в своем первом бродвейском шоу, причем у профессионала. Никто не имеет права вить себе гнездышко на дереве моего таланта. Да и потом, послушай, кому вообще нужен этот Чак Мартин? Во всех моих картинах со мной танцевали просто парни из кордебалета.
— Чака выбрал сам Шеф. — Джон Стайке закурил, Нили тоже взяла сигарету. — С каких это пор ты стала курить?
— С-того самого дня, когда получила развод. Обнаружила, что когда куришь, меньше хочется есть.
— Это вредно для голоса, Нили.
— Я курю всего десять сигарет в день. — Она глубоко затянулась. — Ну что, значит, договорились? Режиссер посмотрел на гримершу.
— Нили, могли бы мы поговорить с глазу на глаз?
— Конечно. — Она знаком показала гримерше, что та может идти. — На сегодня ты свободна, Ширли. Приедешь завтра в семь.
Когда они остались наедине, Джон улыбнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152
— Тэд! — Свет в бассейне был выключен. Нили распахнула входную дверь, побежала к гаражу, гравий впивался в босые ноги. Машины не было! Может, он должен был отвезти ее домой? Ведь она приехала сюда вместе с ним. Может, у нее нет машины. Но он мог бы вызвать ей такси! Ну и устроит она ему, когда он явится обратно. Нили разрыдалась. А если он не явится? О боже! Что она наделала!
1953
Она не давала ему развода три года. После инцидента в бассейне он перевез из ее дома всю свою одежду. Целую неделю она не появлялась на съемках. На студии были вне себя от ярости. «А, пошли они все к черту, — думала она, глотая барбитурат и впадая в наркотическое забытье. — И Тэда к черту!» Сначала она твердо решила разводиться; нельзя позволять ему так обращаться с собой! Но Шеф был категорически против. Это повредит ее имиджу в глазах почитателей ее таланта. Для них она должна оставаться простой девчонкой, живущей с ними по соседству… Любимицей всей Америки с детишками-близнецами. О ее домашней жизни писались целые статьи, иллюстрированные журналы посвящали многостраничные обзоры ей, Тэду и близнецам, теплой простой домашней обстановке… идеальный брак. Нет. Никаких разводов! Шефу безразлично, как они относятся друг к другу, лишь бы все выглядело благопристойно в глазах публики. Она должна постараться, чтобы все это казалось правдоподобным.
Шеф говорил и с Тэдом. У того был подписан контракт с «Сенчури», поэтому он тоже должен был создавать определенную видимость: сопровождать Нили на премьеры, позировать с нею перед фотокамерами для иллюстрированных журналов — словом, делать все, чтобы сохранить сложившийся семейный имидж.
Эти три года были сплошным нескончаемым кошмаром. Один фильм снимался за другим… диета… «куколки»… сознание того, что Тэд проводит где-то время с этой девицей. А он должен был содержать ее, ведь та нигде не работала. Чтобы хоть как-то успокоить Нили, девицу выгнали с волчьим билетом. О ней пустили грязную сплетню, чтобы ни одна студия не отважилась предложить ей контракт.
Награда Академии Киноискусства принесла ей триумфальный успех! Это был ее звездный час! Даже в самых смелых мечтах она не надеялась удостоиться «Оскара». Когда назвали ее имя, она, ахнув, повернулась к Тэду. Он так тепло улыбнулся ей — он был искренне рад за нее. Она бросилась по проходу на сцену. Потом — фото — и кинокамеры, и рядом — Тэд, держащий ее под руку. Все теперь должно быть хорошо — она получила «Оскара», рядом с нею, улыбаясь, стоит Тэд.
Он оставался с нею до конца, пока не щелкнула последняя камера и не прозвучало последнее поздравление. Затем он отвез ее домой, у самой двери пожелал спокойной ночи и… уехал от нее — от звезды, получившей награду Академии, — в объятия той потаскухи! Это стало последней каплей!
На следующее же утро она позвонила Шефу и потребовала, чтобы тот приехал к ней. Теперь распоряжения отдавала она. И Шеф приехал как миленький! На этот раз условия диктовала она. Она настаивала на немедленном разводе, требовала, чтобы студия разорвала контракт с Тэдом Касабланкой. Шеф покорно согласился на все ее требования. Боже, вот какая сила у «Оскара»!
Благодаря этой награде она поняла, что вовсе не обязана являться на студию каждый день. Она — крупнейшая звезда Голливуда, и «Оскар» — свидетельство тому. Раз она плохо спала, то пошли они все к чертовой матери! Она — Нили О'Хара! И если она поправится на несколько фунтов от черной икры — пошли они туда же! Неделя уйдет на то, чтобы сбросить этот вес — ну и что?! Картины с ее участием приносят целые состояния…
Нили сидела в бунгало киностудии и вся дрожала. За последние пять недель она уже третий раз не выдерживает темпа съемок. Будь проклят этот Джонс Стайке. Он может быть величайшим режиссером в мире, но в этой картине он просто мучает ее. Она сорвала накладные ресницы и резкими движениями стала наносить на лицо крем.
— Миссис О'Хара, не надо! Ведь чтобы наложить грим заново, уйдет целый час, — взмолилась гримерша.
— На сегодня хватит, — мрачно ответила она, удаляя румяна.
— Но мы же выбиваемся из графика…
— «Мы»?-повернулась к ней Нили. — Откуда ты-то взяла это «мы»? Боже! Теперь, похоже, все на свете считают, что занимаются шоу-бизнесом!
В дверь постучали. Вошел Джон Стайке. Его грубоватое обветренное лицо было по-своему красиво.
— Давай, Нили, пошли. — Она заметила его отчаяние при виде ее разгримированного лица.
— Нет, приятель, на сегодня хватит! — злорадно усмехнулась она. Он сел.
— Ладно. Уже три часа. Закончим сегодня пораньше.
— Только учти, с последним дублем я не согласна, — рявкнула она.
— А что там такого?
— Сам прекрасно знаешь, черт возьми. Крупным планом давались одни только наши ноги.
— Нили, но ведь студия платит Чаку Мартину пятьдесят тысяч за один этот танец с тобой. Он великий танцор. Что же нам давать крупным планом? Его уши?
— Нет, черт побери, — меня! Мою фигуру, потому что моим ногам не угнаться за ним. Я танцую не настолько хорошо.
— Не верю ушам своим, — сказал он с иронией. — Хочешь сказать, ты действительно можешь отважиться и признать, что на свете существует кто-то более талантливый, чем ты?
— Послушай, Чак Мартин танцует в бродвейских шоу уже тридцать лет. Но это все, что он умеет — танцевать. Он в отцы мне годится. Мне же всего двадцать пять лет, но я могу и петь, и танцевать, и играть роли. Но лучше всего — петь и играть. Если взять пение, никто со мной не сравнится. Никто! А в танце — да, я не Джинджер Роджерс и не Элеонора Пауэлл. Но единственное, что умеет делать Чак Мартин — это танцевать. Здесь он почти равен самому Астору. Но разве это основание для того, чтобы я рядом с ним выглядела плохо?
— Раз уж ты признаешь, что он настолько хорош, то почему бы нам не дать его ноги крупным планом?
— Потому что эта картина — моя. Это то, чему я научилась в своем первом бродвейском шоу, причем у профессионала. Никто не имеет права вить себе гнездышко на дереве моего таланта. Да и потом, послушай, кому вообще нужен этот Чак Мартин? Во всех моих картинах со мной танцевали просто парни из кордебалета.
— Чака выбрал сам Шеф. — Джон Стайке закурил, Нили тоже взяла сигарету. — С каких это пор ты стала курить?
— С-того самого дня, когда получила развод. Обнаружила, что когда куришь, меньше хочется есть.
— Это вредно для голоса, Нили.
— Я курю всего десять сигарет в день. — Она глубоко затянулась. — Ну что, значит, договорились? Режиссер посмотрел на гримершу.
— Нили, могли бы мы поговорить с глазу на глаз?
— Конечно. — Она знаком показала гримерше, что та может идти. — На сегодня ты свободна, Ширли. Приедешь завтра в семь.
Когда они остались наедине, Джон улыбнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152