Они покинули спортзал в девять тридцать, когда стала заходить другая группа. Их повели в корпус трудотерапии. Все женщины принялись за свою работу, а ей преподавательница объяснила, что она может либо выкладывать мозаику, либо вязать, либо делать, что пожелает. Но она вообще не желала ничего делать! Села в уголке. Ах господи, как же случилось такое? Нили посмотрела в окно. Начинала зеленеть трава. Она увидела, как по лужайке пробежал маленький кролик. Он-то, по крайней мере, может сам выбирать, куда ему бежать. Он — свободен. Чувство заточения в четырех стенах — это больше, чем она в состоянии выдержать. Нили посмотрела на преподавательницу, которая терпеливо помогала женщинам. Ясное дело — в пять часов та может идти на все четыре стороны и делать все, что пожелает, А вот ей хочется сигарету. ЕЙ ХОЧЕТСЯ «КУКОЛКУ»! Ах, господи, что угодно за одну «куколку». Она почувствовала, что у нее вспотел затылок. Волосы стали влажными от пота, а спина заныла, на этот раз всерьез. Сейчас у нее потемнеет в глазах, и она вырубится! Нили тихо простонала. Преподавательница метнулась к ней.
— Спина, — пожаловалась Нили.
— Вы ушибли ее в спортзале? — Преподавательница была само внимание.
— Нет, у меня и в истории болезни говорится о болях в области спины. Сейчас они начались снова.
Услышав это, преподавательница сразу же потеряла к ней всякий интерес.
— В два часа дня у вас беседа с вашим психиатром.
Можете сказать ему об этом.
День тянулся медленно. В два часа, когда Нили увидела наконец врача, она готова была кричать.
Доктор Сил оказался худым краснолицым человеком. Когда она говорила, он все записывал. Она выплеснула весь свой гнев — на несправедливость того, что ее тут обманывают, на невыполненное обещание лечить ее сноМу на манеру обращения, когда человека тащат волоком. На время собеседования с психиатром пациентам выдавали неограниченное количество сигарет, и она курила их одну за другой.
— У меня действительно болит спина, — взмолилась она. — Пожалуйста, дайте мне несколько капсул секонала.
Он продолжал писать. Потом сказал:
— Как давно вы принимаете секонал? Ее терпение лопнуло.
— О-о, да полно вам! Не раздувайте из этого историю вселенских масштабов. Если все, кто его принимает, должны быть в психушке, то у вас здесь была бы половина Голливуда, вся Мэдисон-авеню" и весь Бродвей.
— Вы считаете нормальным принимать снотворное днем для того, чтобы облегчить боль?
— Нет, я бы предпочла инъекцию демерола, — ответила Нили. И с удовлетворением отметила, как резко взметнулись вверх его брови. — Да, демерола. — Она улыбнулась. — В Испании мне его вводили постоянно. Два-три раза в день. И все у меня работало отлично. Я даже сыграла главную роль в фильме. Так что вы понимаете: какие-то две паршивые капсулы секонала мне нужны просто так, для затравки. Дайте мне несколько штук. Если я буду принимать по две каждый час, то вполне свыкнусь с тем бардаком, что у вас творится.
— Расскажите мне о вашей матери, мисс О'Хара.
— О черт! Только давайте не будем снова приниматься за всю эту фрейдистскую чепуху. Послушайте, я уже прошла через все это там, в Калифорнии. Потратила пять лет и двадцать тысяч долларов на то, чтобы втолковать ему, что я не помню свою мать. Если мы будем начинать с того же самого, я стану старухой, прежде чем выйду отсюда.
— Я сделаю запрос о ваших данных в Калифорнию, — пообещал он.
— Так долго я здесь не пробуду. Сегодня же напишу письмо подруге.
— Но вы должны пробыть здесь не менее тридцати дней.
— Тридцать дней?!
Он пояснил ей содержание документа, который она подписала. Нили покачала головой.
— Ну и рэкет у вас здесь. Все продумано. Когда поступаешь сюда, разве можешь представить себе, что требуется целое детективное агентство для проверки того, что там напечатано мелким шрифтом! Он встал.
— Увидимся завтра в это же время. Она пожала плечами.
— О'кей, значит, мне предстоит тридцатидневная пауза. Что ж, постараюсь извлечь из нее максимум удовольствия. — Словно спохватившись, она спросила: — Но через тридцать дней я смогу уехать, да?
— Посмотрим, — неопределенно ответил он.
— Что значит «посмотрим»?
— В конце этого срока мы произведем оценку полученных результатов. Если мы сочтем, что вы поправились…
— «Мы»? Что еще за «мы»? Здесь нахожусь я, и я решаю, остаться мне или уезжать. Как кто-то может меня задержать? И зачем?
— Мисс О'Хара, если вы настаиваете на выписке, а мы не считаем, что вы выздоровели, то мы будем говорить с людьми, несущими за вас ответственность, в данном случае — с мисс Уэллс. Мы попросим, чтобы она дала согласие задержать вас здесь еще на три месяца, если вы не согласитесь на это сами. Я думаю, она согласится.
— А если Анна откажется?
— Тогда мы могли бы принять свои меры, чтобы оставить вас здесь. Представили бы ваш случай на рассмотрение беспристрастной комиссии…
Она застыла от страха.
— Хорошенький рэкет вы тут у себя устроили.
— Это не рэкет, мисс О'Хара. Мы стремимся излечивать людей полностью. Если бы мы выписали женщину, прежде чем излечили ее, а несколько месяцев спустя она бы покончила жизнь самоубийством или причинила вред кому-то… это не способствовало бы укреплению нашей репутации. Если бы, например, вам сделали операцию в хирургическом отделении, а вы бы захотели покинуть его, прежде чем шов зарубцуется, врач имел бы право задержать вас. В Хейвен-Мейноре если уж мы выписываем пациента, то он вполне может занять достойное место в обществе.
— Ну, ясное дело — в доме для престарелых. Доктор Сил улыбнулся.
— Уверен, что впереди у вас долгая, насыщенная творческая жизнь. Год или два, проведенные здесь, не будут потрачены напрасно.
— «Год или два»! — Ее начало трясти. — Нет! Послушайте… тридцать дней — О'кей — раз уж я залетела сюда. Но ни минуты больше!
Он опять улыбнулся.
— А сейчас выполните тест Роршаха. Это скажет нам о многом.
Нили схватила его за рукав.
— Послушайте, док, в этих тестах я ничего не смыслю — возможно, эти чернильные кляксы покажут, что я какая-то ненормальная, — но ведь я не похожа на всех остальных, потому я и звезда. Достичь того, чего достигла я, можно только, если быть не такой, как все. Да ведь если бы накинуть мелкую сеть на всех завсегдатаев «Сарди» и «Чейсенс» и дать им выполнить тесты Роршаха, вы бы их вовеки отсюда не выпустили. Неужели вам не понятно, что именно наши маленькие чудачества делают из нас тех, кто мы есть?
— Согласен. И эти чудачества хороши, если они работают на вас. Но когда они оборачиваются своей дурной стороной и начинают работать против вас, на саморазрушение вашей личности, тогда мы вынуждены вмешаться и повернуть этот процесс.
— Нет никакого саморазрушения моей личности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152