— Вот часть письма, которое мой муж не успел отправить вам, своей... любовнице... Вот копия. А оригинал давно там, где ему положено быть. Ждала, думала — образумится. Напрасно. Мы почти не живем вместе. Вот уже несколько месяцев, как у нас отдельные спальни, отдельная еда, остается только формально разойтись,— сказала Фима и заплакала.
Юргита пробежала глазами конец письма. Только он, Даниелюс, может написать такие слова...
— Да вы успокойтесь, товарищ Гиринене, поверьте, мы с вашим мужем не зашли так далеко, как вам показалось. Правда, я люблю его, а он — меня, но разве любовь — силки?
— Ах, ах,— причитала Гиринене, обхватив руками стол.— Скажите, пожалуйста, разве он вам пара — такой молодой, такой красивой? Гоните его к черту! Оттолкните его! Не пойму, что женщины в нем находят — он же такой увалень.
Юргита была готова поклясться, что ее с Даниелюсом ничего, кроме дружбы, не связывает и ничего связывать не будет, но последние слова Гиринене подействовали на нее, как пощечина.
— Вы зря обижаете своего мужа, никакой он не увалень! Он прекрасный человек!— воскликнула Юргита.
Гиринене подняла голову и посмотрела на Юргиту влажными, покрасневшими глазами.
— Прекрасный! Чужие мужья всегда хороши. А что касается Даниила, то... Эх, ничего вы в жизни не смыслите. Ничего! Мало с мужчиной переспать, чтобы узнать его; надо пожить с ним под одной крышей. Поживешь и вдруг обнаружишь, что он свинья не меньшая, а может, и большая, чем другие. Пока мы им нужны в постели...
— Извините, но меня не интересуют ваши будуарные дела,— перебила ее Юргита.— Ведь и в вашей жизни, надо думать, было время, когда вы вашего мужа считали самым лучшим на свете?
— Наверное, было, не помню.
— Не помните... Значит, вы его просто не любили. Значит, развенчали своего принца еще до коронации.
— Принц... господи!— простонала Фима.— Ну и лексикон! Я была обыкновенная женщина, хотела выйти замуж, а он был обыкновенный мужчина...
— По-моему, он мог быть обыкновенным мужчиной для других, но только не для вас,— не уступила Юргита.— Для вас он должен был быть единственным, тем, о ком мечтаешь и кого ждешь.
— А вы, вы разве долго ждете? Хватаетесь за чужого мужа, а потом читаете его жене нравоучения.
Юргита побледнела, некоторое время молчала, пытаясь совладать с нахлынувшей злостью.
— Да, другого такого нет и никогда не будет. Никогда! Вы можете, если вам так нравится, называть его подлецом, увальнем, недотепой, деспотом, развратником, лить на него помои, а для меня он все равно останется самым лучшим, единственным.
Фима захохотала:
— Ну и загнули! Артистка! Думаете, я так вам и поверила, что вы к нему... из любви? Такая молодая и неустроенная к такому солидному, с положением... Ой, мамочка, можно помереть со смеху! Ну знаете, ну знаете...
— Вы уж, пожалуйста, не умирайте,— сказала Юргита, подождав, пока Фима успокоится.— С вами нельзя быть искренной, с вами надо говорить только на вашем языке. Поэтому вернусь к началу: чем могу быть полезна?
— Я уже говорила: не посягайте на чужой очаг.
— Что вы, никогда в жизни! Поверьте! Только разрешите спросить: он, ваш муж, и впрямь такой... недотепа, как вы говорили?.. Словом, бремя для вас?..
— О, да! — воскликнула Гиринене — Женщине нужен не такой муж. Бегите от него, товарищ Юргита, как можно" дальше и без оглядки».
— Вы это всерьез?—Юргита присела на подоконник.— ' Но как же я смогу вам помочь, если вы и дальше останетесь со своим недотепой? А не лучше ли сделать так: вы от него бегите, а я его догоню. Этого увальня, этого недотепу, этого деспота. И тем самым спасу вас, товарищ Гиринене, можете не сомневаться.
Фима попятилась вместе со стулом.
— Я никому не позволю над собой издеваться!— закричала она.— Есть кому заступиться за несчастную женщину, не все такие бессердечные. Смотрите, как бы вы не Цожалели. Да, да, как бы не пожалели. Стоит мне зайти к редактору и выложить ему все, как вы тут же вылетите из газеты, как... О, вы еще меня не знаете! Я не позволю, чтобы какая-нибудь потаскуха подрывала устои нашей морали... На моей стороне общественность, закон, авторитеты. И вам несдобровать! Обоим!
— Поступайте, как вам совесть велит.— Юргита усмехнулась.— Что верно, то верно, на вашей стороне стена. Крепка, но, увы, только стена. А на моей стороне — любовь. Каким, скажите, видом оружия вы собираетесь ее одолеть?
— Вы... жестоки...— прошептала Фима, уткнувшись лицом в ладони.
— Я всего лишь женщина. В конце концов я, может, и пожертвовала бы собой, если бы видела смысл в такой жертве.
Фима негромко всхлипывала, обхватив спинку стула, но когда она подняла глаза, они были почти сухими. Юргиту поразил ее взгляд — смиренный, почти заклинающий.
— Смысл такой: почти двадцать лет он мой муж. А я его жена, мать его детей. Может, вы и правы — любовь и все прочее... Состарилась, надоела... Мужчину к себе не привяжешь, не телок. Любовь так любовь. Что ж, любите друг друга, что ж. Мало ли таких семей? У мужчины другая женщина, но ему и на законную супругу не наплевать. Живет, как принято в обществе, выполняет свой супружеский и отцовский долг. Никакого шума, никаких разводов. Так вот я и думаю...
— Думаете?— Юргита соскользнула с подоконника.— Что вы думаете? Что удобнее всего делить мужа. На двоих?— Она широко распахнула двери: — Будьте здоровы.— И, гордо повернувшись, вернулась к окну.
— Ладно, ты еще пожалеешь, нашлась.,, фифа принципиальная!..— прошипела Фима, шагнув к Юргите. Но в последний момент сдержалась и бросилась к дверям,— Еще пожалеешь... ой, пожалеешь!— неслось из коридора под стук каблуков.
Так вот она какая, жена Даниелюса. И столько лет он с такой женщиной...
В самый разгар лета, Юргита взяла отпуск и вместе с подругой пустилась на байдарке по удивительным рекам Дзукии. Они то и дело останавливались, чтобы полюбоваться на редкостный пейзаж и поплескаться в воде, потому что дни выдались жаркие, солнце пекло нещадно. Подруга фотографировала, а Юргита писала этюды. Всю дорогу ее преследовало странное видение: где-то впереди буйствует водопад, течение подхватывает их байдарку, и пенистые волны швыряют ее вниз. Водопад приснился, ей в первый же день их путешествия. Потом ей привиделся во сне обрыв, такой высокий, что росшие на нем сосны снизу казались тонкими спичками. Белая песчаная стежка петляет вверх. Юргита поднимается по ней легко, словно на крыльях, и ей несказанно хорошо. До чего же они удивились с подругой, когда на другой день и вправду увидели точно такой обрыв, как во сне, хотя путешествовали по этим местам впервые. Подруга отправилась с фотоаппаратом по берегу речушки в противоположную сторону, а Юргита вскарабкалась вверх по склону.
Там маячила рассеченная надвое родниковой речушкой деревня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150
Юргита пробежала глазами конец письма. Только он, Даниелюс, может написать такие слова...
— Да вы успокойтесь, товарищ Гиринене, поверьте, мы с вашим мужем не зашли так далеко, как вам показалось. Правда, я люблю его, а он — меня, но разве любовь — силки?
— Ах, ах,— причитала Гиринене, обхватив руками стол.— Скажите, пожалуйста, разве он вам пара — такой молодой, такой красивой? Гоните его к черту! Оттолкните его! Не пойму, что женщины в нем находят — он же такой увалень.
Юргита была готова поклясться, что ее с Даниелюсом ничего, кроме дружбы, не связывает и ничего связывать не будет, но последние слова Гиринене подействовали на нее, как пощечина.
— Вы зря обижаете своего мужа, никакой он не увалень! Он прекрасный человек!— воскликнула Юргита.
Гиринене подняла голову и посмотрела на Юргиту влажными, покрасневшими глазами.
— Прекрасный! Чужие мужья всегда хороши. А что касается Даниила, то... Эх, ничего вы в жизни не смыслите. Ничего! Мало с мужчиной переспать, чтобы узнать его; надо пожить с ним под одной крышей. Поживешь и вдруг обнаружишь, что он свинья не меньшая, а может, и большая, чем другие. Пока мы им нужны в постели...
— Извините, но меня не интересуют ваши будуарные дела,— перебила ее Юргита.— Ведь и в вашей жизни, надо думать, было время, когда вы вашего мужа считали самым лучшим на свете?
— Наверное, было, не помню.
— Не помните... Значит, вы его просто не любили. Значит, развенчали своего принца еще до коронации.
— Принц... господи!— простонала Фима.— Ну и лексикон! Я была обыкновенная женщина, хотела выйти замуж, а он был обыкновенный мужчина...
— По-моему, он мог быть обыкновенным мужчиной для других, но только не для вас,— не уступила Юргита.— Для вас он должен был быть единственным, тем, о ком мечтаешь и кого ждешь.
— А вы, вы разве долго ждете? Хватаетесь за чужого мужа, а потом читаете его жене нравоучения.
Юргита побледнела, некоторое время молчала, пытаясь совладать с нахлынувшей злостью.
— Да, другого такого нет и никогда не будет. Никогда! Вы можете, если вам так нравится, называть его подлецом, увальнем, недотепой, деспотом, развратником, лить на него помои, а для меня он все равно останется самым лучшим, единственным.
Фима захохотала:
— Ну и загнули! Артистка! Думаете, я так вам и поверила, что вы к нему... из любви? Такая молодая и неустроенная к такому солидному, с положением... Ой, мамочка, можно помереть со смеху! Ну знаете, ну знаете...
— Вы уж, пожалуйста, не умирайте,— сказала Юргита, подождав, пока Фима успокоится.— С вами нельзя быть искренной, с вами надо говорить только на вашем языке. Поэтому вернусь к началу: чем могу быть полезна?
— Я уже говорила: не посягайте на чужой очаг.
— Что вы, никогда в жизни! Поверьте! Только разрешите спросить: он, ваш муж, и впрямь такой... недотепа, как вы говорили?.. Словом, бремя для вас?..
— О, да! — воскликнула Гиринене — Женщине нужен не такой муж. Бегите от него, товарищ Юргита, как можно" дальше и без оглядки».
— Вы это всерьез?—Юргита присела на подоконник.— ' Но как же я смогу вам помочь, если вы и дальше останетесь со своим недотепой? А не лучше ли сделать так: вы от него бегите, а я его догоню. Этого увальня, этого недотепу, этого деспота. И тем самым спасу вас, товарищ Гиринене, можете не сомневаться.
Фима попятилась вместе со стулом.
— Я никому не позволю над собой издеваться!— закричала она.— Есть кому заступиться за несчастную женщину, не все такие бессердечные. Смотрите, как бы вы не Цожалели. Да, да, как бы не пожалели. Стоит мне зайти к редактору и выложить ему все, как вы тут же вылетите из газеты, как... О, вы еще меня не знаете! Я не позволю, чтобы какая-нибудь потаскуха подрывала устои нашей морали... На моей стороне общественность, закон, авторитеты. И вам несдобровать! Обоим!
— Поступайте, как вам совесть велит.— Юргита усмехнулась.— Что верно, то верно, на вашей стороне стена. Крепка, но, увы, только стена. А на моей стороне — любовь. Каким, скажите, видом оружия вы собираетесь ее одолеть?
— Вы... жестоки...— прошептала Фима, уткнувшись лицом в ладони.
— Я всего лишь женщина. В конце концов я, может, и пожертвовала бы собой, если бы видела смысл в такой жертве.
Фима негромко всхлипывала, обхватив спинку стула, но когда она подняла глаза, они были почти сухими. Юргиту поразил ее взгляд — смиренный, почти заклинающий.
— Смысл такой: почти двадцать лет он мой муж. А я его жена, мать его детей. Может, вы и правы — любовь и все прочее... Состарилась, надоела... Мужчину к себе не привяжешь, не телок. Любовь так любовь. Что ж, любите друг друга, что ж. Мало ли таких семей? У мужчины другая женщина, но ему и на законную супругу не наплевать. Живет, как принято в обществе, выполняет свой супружеский и отцовский долг. Никакого шума, никаких разводов. Так вот я и думаю...
— Думаете?— Юргита соскользнула с подоконника.— Что вы думаете? Что удобнее всего делить мужа. На двоих?— Она широко распахнула двери: — Будьте здоровы.— И, гордо повернувшись, вернулась к окну.
— Ладно, ты еще пожалеешь, нашлась.,, фифа принципиальная!..— прошипела Фима, шагнув к Юргите. Но в последний момент сдержалась и бросилась к дверям,— Еще пожалеешь... ой, пожалеешь!— неслось из коридора под стук каблуков.
Так вот она какая, жена Даниелюса. И столько лет он с такой женщиной...
В самый разгар лета, Юргита взяла отпуск и вместе с подругой пустилась на байдарке по удивительным рекам Дзукии. Они то и дело останавливались, чтобы полюбоваться на редкостный пейзаж и поплескаться в воде, потому что дни выдались жаркие, солнце пекло нещадно. Подруга фотографировала, а Юргита писала этюды. Всю дорогу ее преследовало странное видение: где-то впереди буйствует водопад, течение подхватывает их байдарку, и пенистые волны швыряют ее вниз. Водопад приснился, ей в первый же день их путешествия. Потом ей привиделся во сне обрыв, такой высокий, что росшие на нем сосны снизу казались тонкими спичками. Белая песчаная стежка петляет вверх. Юргита поднимается по ней легко, словно на крыльях, и ей несказанно хорошо. До чего же они удивились с подругой, когда на другой день и вправду увидели точно такой обрыв, как во сне, хотя путешествовали по этим местам впервые. Подруга отправилась с фотоаппаратом по берегу речушки в противоположную сторону, а Юргита вскарабкалась вверх по склону.
Там маячила рассеченная надвое родниковой речушкой деревня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150