- У “Порванной струны”. Ты знаешь, где это...
- Ну и занесло же тебя... - заметил Ким, шаря в ящике стола в поисках пультика от своей “пульчинеллы”.
- Тут, понимаешь, какой-то обколовшийся лопух приставал к людям. Пришлось зайти. А как раз у меня по расписанию...
- Прием пищи. Понял, - констатировал Ким, со вздохом облегчения вытягивая пультик. - Жди. Буду минут через двадцать.
Три минуты у него ушло на поиски плаща и новой записной книжки. Этот архаичный атрибут - черная записная книжка, новая для каждого нового дела, - почерпнутый им в детстве из очередного детективного романа, почему-то казался ему всегда необходимой деталью для проведения толкового расследования. Во всяком случае, без нее он был, как без рук, хотя и заглядывал в свои записи редко - ввиду их, как правило, малого отношения к делу.
На улице его встретил прохладный ветерок - ветерок то ли ранней весны, то ли начала осени - сезона, вечно царившего на просторах Большой Колонии. Ветерок теребил, норовя окончательно сорвать его дешевенький - в три цвета - постер, украшавший рекламный шит на противоположной стороне улицы.
“Объединимся в вере! - аршинными буквами гласил плакат. И буквами помельче ненавязчиво предлагал: “Жертвуйте на Храм Единения”. Призыв сопровождала трогательная картинка - фигуры человека и андроида, дружески обнявшиеся на фоне предполагаемого к сооружению храма. Поскольку человека от андроида отличить почти невозможно, художник за отсутствием реальных анатомических различий постарался таковые создать. В результате изображение “универсального социального рабочего” было украшено горилльими, чуть не до земли руками, косолапыми нижними конечностями и добродушной, плоскогубой и плосконосой физиономией; изображение выглядело карикатурным и, по существу, оскорби-тельным. Поперек андроида шла добавленная кем-то позже и второпях надпись по трафарету: “Нечисть с улиц - вон!” Мог ли Ким раньше хотя бы подумать, что этот плакат будет представлять для него какой-то интерес. Он вздохнул и нажал на прикрепленной к брелку панельке кнопку вызова кара.
“Пульчинелла” живо откликнулась на призыв дистанционного пульта - и резво выкатила из-за угла.
Под “дворником” лобового стекла она волокла целый букет штрафных квитанций.
* * *
Штрафы за просроченную парковку, за отсутствие стандартного радиоотзыва и за невымытый капот Ким, скрепя сердце, готов был признать справедливыми. Но штраф за нарушение “урбанистической эстетики” он счел прямым оскорблением трудолюбивого и послушного механизма. Мелковатый по размеру кар был вполне симпатичен на вид и, припаркованный у старого здания Ратуши, ничуть не портил его вида. Так, по крайней мере, считал Агент на Контракте.
Предаваясь этим горестным размышлениям, Ким чуть не проехал мимо Тамагочи, машущего руками, как крыльями ветряной мельницы. Хотя, видит бог, не заметить мужика двухметрового роста и с добрую сотню килограммов весом, облаченного к тому же в полицейский мундир, было сложно.
- Ты сегодня задумчив, чингисид... - заметил Ник, не без труда втискиваясь в свободное пространство салона “пульчи”, не занятое еще самим Кимом и сумкой с теннисной ракеткой. - Что - подвернулось очередное “убийство в запертой комнате”?
Ким тронул кар с места и тяжело вздохнул. На подколки по поводу своего родства с Темурчином он не обижался. У самого Ника внешность была отмечена - как и у многих русских - всеми признаками ордынского происхождения его далеких предков. Пожалуй, корейские предки Кима оставили даже меньший след на его физиономии.
Ким вытащил из кармана мобильник, перевел его в режим автоответчика - чтоб не мешал - и покосился на приятеля.
- Слушай, Ник, - начал он с постороннего вопроса, чтобы “размочить” разговор. - А почему тебя в городе зовут так странно - Тамагочи? Это что-то японское?
- Угу, - отозвался Ник. - Японское и древнее. По-моему, что-то самурайское. Можно гордиться.
В кармане у него запищали часы. Ник вздохнул:
- Время таблетки пить.
- Желудок? - поинтересовался Ким, покосившись на этикетку на баночке в руках собеседника.
- Профилактика... - вздохнул Тамагочи. - Работа нервная. А у меня - предрасположенность к язве. Итак - зачем тебе дядя Стольников?
- Да пустяки... Тут мне уточнить пару вопросов надо - для клиента, на предмет страховки...
- Скажи мне честно, ученик Шерлока Холмса, - наклонился к нему Ник, - твой клиент не собирается подавать в суд на действия полиции?
- Нет, - уверенно ответил Ким. - Похоже, что с полицией мои клиенты дела иметь не хотят. Ни на этом, ни на том свете.
Он помолчал, глядя в глаза Стольникова, и проникновенным голосом попросил:
- Расскажи мне, Тамагоча, что там у вас в Нижнем городе вышло со Скрипачом такое, что он к врачам загремел, а его сынишка и вовсе исчез куда-то?
Ник смотрел на Кима с тем недоумением, которое возникает у человека, собравшегося выпить стаканчик виски и обнаружившего там настой шиповника.
- Так и ты - про драку эту? На Тик-Таке? Тьфу ты, глупость какая! Меня уже вконец заманали с этой притчей - и полиция, и из новостей... А теперь - и ты еще... Ну, слушай...
* * *
Рассказ Тамагочи о происшедшем был предельно прост. Да и что, в самом деле, можно было поведать интересного про то, как на закате последнего дня месяца Ленивого бога в кофейню “Три шутника” влетел - “с глазами бешеной селедки”, по выражению очевидцев, - Тедди Рубинчик и заорал: “Там опять те!!! Бешеные, как эти!!!... Это ужас, что сейчас будет!!! Ужас, вам говорят!!!”
Выкрикнув свое сообщение, Тедди, сломя голову, нырнул в служебный вход и ретировался через кухонный зал, перевернув по дороге противень с грибной поджаркой.
- Злые языки утверждают, - мрачно заметил Тамагочи, - что при этом Тедди прихватил с собой кус копченого альдебаранского ската и латунную поварешку - историческую реликвию, которой содержатель кофейни старина Санти очень дорожил. Но это - скажу я тебе - просто ложь. Выдумки. Не таков Тедди Рубинчик, чтобы под шумок размениваться на мелочи.
Он неодобрительно вздохнул и добавил сурово:
- Совсем не таков...
Так или иначе, но, сделав свое дело - посеяв в сердцах собравшихся страх и недоумение, - Тедди стремительно покинул место предстоящего действия. Общественность же, тусовавшаяся в “Шутниках”, тут же разделилась на тех, кого охватила паника - они устремились по следам Рубинчика, сея в служебных помещениях - кухне и подсобке - страх и разорение, и тех, кто отважился нестройной толпой вывалиться на улицу, чтобы своими глазами узреть происходящее.
* * *
В зале остались только двое: хозяин кофейни - невозмутимый, как папа римский, Джузеппе Санти, и столь же невозмутимый - только не такой массивный - Скрипач Нолан. Скрипач сидел в дальнем темноватом углу небольшого зала - сухой, похожий на кузнечика старик с резкими, выразительными чертами узкого худого лица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147