Она успокоила себя, опершись о дверную раму, и сделала глубокий вдох, прежде чем вернуться в комнату и подойти к кровати. Заставив себя действовать хладнокровно, как она делала, ухаживая за больными или ранеными слугами. Мадлен втерла мазь в красную поверхность одного шрама, затем перешла к другому, на груди.
– Как ты получил это? Выглядит таким разодранным.
– Один роялист из Нью-Джерси вознамерился поддеть меня своим штыком. Его мушкет запутался в виноградной лозе как раз вовремя, чтобы я успел отклонить его руку в сторону.
Мадлен содрогнулась.
– За этот год, должно быть, ты сотни раз сталкивался со смертью. – Она промыла рану полынной настойкой и стала втирать мазь.
– Это практически зажило, – сказал он небрежно, отодвигая в сторону сумку с медикаментами.
Он взял ее руку в свою и, пробормотав проклятие, грубо притянул к себе. Прежде чем его губы набросились на ее рот, она обвила его шею руками и крепко прижалась к нему, отчаянно жаждая получить его грубый поцелуй-наказание. Он поднял голову и произнес хриплым голосом:
– Что за чертово колдовство между нами, Мадлен, что ни один из нас не может этому сопротивляться.
– Пожалуйста, Квинт, на сегодня пусть не будет ни войны, ни прошлого, ничего, кроме этого. – Она провела языком вдоль его подбородка, затем коснулась губами уха. Ее пальцы играли на его обнаженной груди, уделяя особое внимание маленьким соскам.
Квинт начал трудиться над шнуровкой ее корсажа. Когда она не поддалась достаточно быстро, он рванул непрочные тесемки из петель и сбросил корсаж, оставив Мадлен лишь в тонкой сорочке. Ее груди, переполненные молоком, напряглись под полупрозрачным батистом. Он обхватил их руками, большими пальцами дразня соски, которые тут же затвердели. Она застонала и крепче прильнула к его массажирующим ладоням. Квинтин потянул за завязку на шее и стащил сорочку с ее плеч.
Несколько секунд он держал Мадлен, окидывая жадным взглядом, тяжело дышащую, неподвижную, пока их глаза не встретились. Затем опустил голову и стал дразнить каждую грудь языком и губами, переходя от одной к другой, чувствуя, как она извивается под его ласками. Он стал на колени и сдернул со своих бедер полотенце. Взгляд Мадлен тут же устремился к его напрягшейся плоти. Он готов был проникнуть в нее, и когда его руки грубо задрали ее юбки и раздвинули ноги, она уже готова была принять его.
В каком-то безумном порыве она разорвала свою сорочку, пытаясь освободить руки, чтобы обхватить его плечи. Она притянула его к себе, чувствуя, как он скользнул внутрь ее влажного, зовущего тела. Накрепко обхватив его ногами, Мадлен упивалась знакомыми острыми ощущениями. Ей казалось, она слышала, как он бормотал ее имя, но в тумане страсти она лишь выкрикивала его.
Каким сладостным, каким удивительным было это единение, все сплошь блаженство и забвение, никакого напоминания о том, как они ранили друг друга, какими резкими словами обменивались. Но после столь длительного воздержания все закончилось слишком быстро. Торопливость и бурность, иссушающий экстаз оставили их обоих слишком обессиленными, чтобы двигаться. Мадлен крепко держала его, и он не отстранялся. Она пробежала пальцами по его влажным волосам, еще спутанным после купания.
Квинтин почувствовал ее ласку, ощутил, как ее мягкое прекрасное тело манит его, и снова начал возбуждаться. Потребность была слишком сильной, чтобы сопротивляться ей, несмотря на всю его решимость. Словно самец, он снова овладел ею. Все эти долгие месяцы без женского тела могли бы объяснить его голод, но когда он замедлил темп и стал наслаждаться законченностью и совершенством их слияния, понял, что причиной тому было нечто большее, чем воздержание.
Он никогда не пользовался услугами лагерных шлюх, которых партизаны встречали время от времени, но несколько раз его посылали в Джорджию и Уильямсберг с секретными заданиями. Женщины были там привлекательными, чистыми и более чем услужливыми, но ни одна из них не утоляла этот тянущий, голод так, как это делала его жена. Это было возвращение домой, боль и наслаждение, сплетенные воедино. Он был не в силах сопротивляться, и это пугало его.
Мадлен почувствовала, как восхитительное блаженство снова нарастало, и она подумала, что вот-вот сойдет с ума от удовольствия. Освобождение пришло медленно, в крещендо вздымающихся, протяжных волн, которые сделали ее совершенно обессиленной и бездыханной. Как в тумане, она почувствовала последние, быстрые и вздрагивающие движения Квинта, когда он присоединился к ней.
Но на этот раз он скатился с нее и с кровати. Схватив то, что приготовил Тоби, он начал одеваться.
Несколько мгновений она наблюдала за ним в ошеломленном молчании, пока не подумала, что, должно быть, выглядит как настоящая проститутка, с задранными кверху юбками, все еще в чулках, в разорванной рубашке. Опустив юбки и прикрывшись остатками своей сорочки, она сказала:
– Вот так для нас будет всегда, Квинт. Бурная страсть, потом молчание, сожаление…
Не встречаясь с ее взглядом, он натягивал сапоги.
– Сожаление? Да, Мадлен. Я кое о чем сожалею. Но уже менять что-либо поздно для меня. – Он устало пожал плечами и направился к двери.
– Ты бы мог все изменить, если бы захотел, если бы избавился от демонов прошлого и поверил во что-то, что только что было между нами…
– То, что только что было между нами – животная похоть, – парировал он, оглядев ее растрепанный вид. – Будь я проклят, если знаю, что есть такого в тебе, о, к черту со всем этим!
Он развернулся на каблуках и вышел из комнаты, не оглянувшись.
Мадлен сидела на кровати, оглушенная болью. Затем, услышав плач Джеймса, она поднялась и прошла в гардеробную, где сняла с крючка халат. Торопливо накинув его, она бросилась в детскую.
Гневно шагая вниз по лестнице, Квинт все еще видел выражение страдания на ее лице.
– Избавиться от демонов прошлого! Как будто они когда-нибудь отпустят меня, – прошептал он, открывая дверь в библиотеку и направляясь к шкафу, где Роберт всегда держал спиртное. Хотя желудок его урчал, он не хотел есть. Он хотел выпить.
Роберт Блэкхорн услышал радостные перешептывания слуг, когда поднялся в свою комнату после обеда. Молодой хозяин вернулся домой, чтобы посмотреть на своего сына. Интересно, верил ли он, что мальчишка его. Проведя прошедший год с Мадлен, Роберт был в достаточной степени уверен, что это ребенок Квинтина. Глупая девчонка была до безумия влюблена в своего мужа. Эта мысль оставляла горький привкус у него во рту. Проклятый предатель!
Он не мог спать, и бокал бренди у его кровати был пуст. Он протянул руку, чтобы позвонить в колокольчик, но остановился. Роберт ощущал какое-то беспокойство, потребность пройтись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
– Как ты получил это? Выглядит таким разодранным.
– Один роялист из Нью-Джерси вознамерился поддеть меня своим штыком. Его мушкет запутался в виноградной лозе как раз вовремя, чтобы я успел отклонить его руку в сторону.
Мадлен содрогнулась.
– За этот год, должно быть, ты сотни раз сталкивался со смертью. – Она промыла рану полынной настойкой и стала втирать мазь.
– Это практически зажило, – сказал он небрежно, отодвигая в сторону сумку с медикаментами.
Он взял ее руку в свою и, пробормотав проклятие, грубо притянул к себе. Прежде чем его губы набросились на ее рот, она обвила его шею руками и крепко прижалась к нему, отчаянно жаждая получить его грубый поцелуй-наказание. Он поднял голову и произнес хриплым голосом:
– Что за чертово колдовство между нами, Мадлен, что ни один из нас не может этому сопротивляться.
– Пожалуйста, Квинт, на сегодня пусть не будет ни войны, ни прошлого, ничего, кроме этого. – Она провела языком вдоль его подбородка, затем коснулась губами уха. Ее пальцы играли на его обнаженной груди, уделяя особое внимание маленьким соскам.
Квинт начал трудиться над шнуровкой ее корсажа. Когда она не поддалась достаточно быстро, он рванул непрочные тесемки из петель и сбросил корсаж, оставив Мадлен лишь в тонкой сорочке. Ее груди, переполненные молоком, напряглись под полупрозрачным батистом. Он обхватил их руками, большими пальцами дразня соски, которые тут же затвердели. Она застонала и крепче прильнула к его массажирующим ладоням. Квинтин потянул за завязку на шее и стащил сорочку с ее плеч.
Несколько секунд он держал Мадлен, окидывая жадным взглядом, тяжело дышащую, неподвижную, пока их глаза не встретились. Затем опустил голову и стал дразнить каждую грудь языком и губами, переходя от одной к другой, чувствуя, как она извивается под его ласками. Он стал на колени и сдернул со своих бедер полотенце. Взгляд Мадлен тут же устремился к его напрягшейся плоти. Он готов был проникнуть в нее, и когда его руки грубо задрали ее юбки и раздвинули ноги, она уже готова была принять его.
В каком-то безумном порыве она разорвала свою сорочку, пытаясь освободить руки, чтобы обхватить его плечи. Она притянула его к себе, чувствуя, как он скользнул внутрь ее влажного, зовущего тела. Накрепко обхватив его ногами, Мадлен упивалась знакомыми острыми ощущениями. Ей казалось, она слышала, как он бормотал ее имя, но в тумане страсти она лишь выкрикивала его.
Каким сладостным, каким удивительным было это единение, все сплошь блаженство и забвение, никакого напоминания о том, как они ранили друг друга, какими резкими словами обменивались. Но после столь длительного воздержания все закончилось слишком быстро. Торопливость и бурность, иссушающий экстаз оставили их обоих слишком обессиленными, чтобы двигаться. Мадлен крепко держала его, и он не отстранялся. Она пробежала пальцами по его влажным волосам, еще спутанным после купания.
Квинтин почувствовал ее ласку, ощутил, как ее мягкое прекрасное тело манит его, и снова начал возбуждаться. Потребность была слишком сильной, чтобы сопротивляться ей, несмотря на всю его решимость. Словно самец, он снова овладел ею. Все эти долгие месяцы без женского тела могли бы объяснить его голод, но когда он замедлил темп и стал наслаждаться законченностью и совершенством их слияния, понял, что причиной тому было нечто большее, чем воздержание.
Он никогда не пользовался услугами лагерных шлюх, которых партизаны встречали время от времени, но несколько раз его посылали в Джорджию и Уильямсберг с секретными заданиями. Женщины были там привлекательными, чистыми и более чем услужливыми, но ни одна из них не утоляла этот тянущий, голод так, как это делала его жена. Это было возвращение домой, боль и наслаждение, сплетенные воедино. Он был не в силах сопротивляться, и это пугало его.
Мадлен почувствовала, как восхитительное блаженство снова нарастало, и она подумала, что вот-вот сойдет с ума от удовольствия. Освобождение пришло медленно, в крещендо вздымающихся, протяжных волн, которые сделали ее совершенно обессиленной и бездыханной. Как в тумане, она почувствовала последние, быстрые и вздрагивающие движения Квинта, когда он присоединился к ней.
Но на этот раз он скатился с нее и с кровати. Схватив то, что приготовил Тоби, он начал одеваться.
Несколько мгновений она наблюдала за ним в ошеломленном молчании, пока не подумала, что, должно быть, выглядит как настоящая проститутка, с задранными кверху юбками, все еще в чулках, в разорванной рубашке. Опустив юбки и прикрывшись остатками своей сорочки, она сказала:
– Вот так для нас будет всегда, Квинт. Бурная страсть, потом молчание, сожаление…
Не встречаясь с ее взглядом, он натягивал сапоги.
– Сожаление? Да, Мадлен. Я кое о чем сожалею. Но уже менять что-либо поздно для меня. – Он устало пожал плечами и направился к двери.
– Ты бы мог все изменить, если бы захотел, если бы избавился от демонов прошлого и поверил во что-то, что только что было между нами…
– То, что только что было между нами – животная похоть, – парировал он, оглядев ее растрепанный вид. – Будь я проклят, если знаю, что есть такого в тебе, о, к черту со всем этим!
Он развернулся на каблуках и вышел из комнаты, не оглянувшись.
Мадлен сидела на кровати, оглушенная болью. Затем, услышав плач Джеймса, она поднялась и прошла в гардеробную, где сняла с крючка халат. Торопливо накинув его, она бросилась в детскую.
Гневно шагая вниз по лестнице, Квинт все еще видел выражение страдания на ее лице.
– Избавиться от демонов прошлого! Как будто они когда-нибудь отпустят меня, – прошептал он, открывая дверь в библиотеку и направляясь к шкафу, где Роберт всегда держал спиртное. Хотя желудок его урчал, он не хотел есть. Он хотел выпить.
Роберт Блэкхорн услышал радостные перешептывания слуг, когда поднялся в свою комнату после обеда. Молодой хозяин вернулся домой, чтобы посмотреть на своего сына. Интересно, верил ли он, что мальчишка его. Проведя прошедший год с Мадлен, Роберт был в достаточной степени уверен, что это ребенок Квинтина. Глупая девчонка была до безумия влюблена в своего мужа. Эта мысль оставляла горький привкус у него во рту. Проклятый предатель!
Он не мог спать, и бокал бренди у его кровати был пуст. Он протянул руку, чтобы позвонить в колокольчик, но остановился. Роберт ощущал какое-то беспокойство, потребность пройтись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109