Судя по обветренному лицу, по тяжелым, пропитанным мазутом и железной ржавчиной рукам, Гаврилов на самом деле был механизатором.
— Все умирают от тоски,— не стал возражать Гаврило-ВУ Додонов.— Это еще одно из моих тонких наблюдений, если хотите.
— Возможно,— согласился со стариком Кретов.— Но еще есть болезни.
— Правильно! — обрадовался замечанию Кретова Додонов.— Еще есть болезни! Но откуда берутся болезни, позвольте вас спросить? Ну, отвечайте же, отвечайте! Откуда?
— От верблюда,— попробовал отшутиться Кретов, но старик его шутку не принял.
— Это не по правилам,— сказал он сердито.— Для нас разговоры — единственное развлечение среди бесконечного однообразия, а вы увиливаете. Это не по-дружески. Ваня,— обратился Додонов к третьему соседу по палате,— скажите нашему новичку, что это не по-дружески.
— Да,— ответил Ваня,— надо отвечать на вопросы старших.
— Вот! — торжествующе поднял палец Додонов.— Это говорит вам не кто-нибудь, а следователь прокуратуры. Он точно знает, надо или но надо отвечать на вопросы.
— Хорошо, убедили,— сказал Кретов.— Но мои познания в медицине не очень обширны, а потому исчерпывающего ответа я вам дать не смогу. У меня воспаление легких - это от простуды. Другие болезни бывают от травм,
от стрессов, от отравлений, от всякого рода микробов и вирусов... Достаточно?
— Вполне. Именно такого ответа от вас я и ожидал. Банальный ответ. Слово банальный — не от слова баня, а от французского слова баналь, что означает заурядный. Это между прочим, конечно. А теперь по существу разговора. Вот моя точка зрения на происхождение болезней. Я утверждаю, что все болезни — от тоски. Теперь следите за ходом моих рассуждений. Каждый человек — каждый! — подчеркнул Додонов,— в силу различных обстоятельств неоднократно приходит к мысли, что теперь ему лучше было бы умереть. С другом рассорился, с начальством, с женой, обманулся в надеждах, в расчетах, столкнулся с коварным предательством, с черной неблагодарностью, с подлостью, увидел звериную морду вместо дорогого лица — и вот тебе тоскливая мысль: лучше бы умереть. Бывало с вами такое? — спросил Додонов у Кретова.
— Бывало.
— Вот. И со мной бывало. И со Знатным Механизатором Гавриловым, и даже, наверное, с Ваней, хотя он еще очень молод. И каждый раз,— Додонов вышел на середину палаты,— когда вам хотелось умереть, организм подбрасывал вам средство для самоубийства — болезнь. Сигналом, думаю, была в этом случае не сама мысль о желанной смерти, а тоска. Отсюда вывод: все наши болезни от тоски, от нее же и сама смерть...
— И часто вы так веселитесь? — не сразу спросил Кретов.
Додонов, уже успевший лечь в постель, не ответил. Промолчали и другие. Кретов перевернулся со спины на живот, примял локтями подушку, подпер подбородок кулаками — так ему был виден лежащий Додонов, спросил:
— А вы кто?
— Додонов,— не открывая глаз, ответил старик.
— Это я уже знаю. Я хотел спросить, кто вы по профессии.
— Никто! — Додонов сбросил с груди одеяло, сел.— Удивляетесь? Да, да! Н и к т о! Должности у меня были, а профессии никакой. Устраивает вас такой ответ?
— Вполне,— ответил Кретов, уже жалея о том, что заговорил со стариком, и намереваясь снова лечь на спину.
— Нет, нет! Вы погодите,— остановил его Додонов.— Я еще не все сказал. Я должен объяснить,— он придвинулся поближе к коечной спинке, соприкасавшейся со спинкой койки Кретова, и продолжал: — Я просто обязан вам объ-
яснить, как все это со мной в жизни приключилось, потому что это поучительно. У меня, конечно, было образование, в свое время я окончил педагогический институт по курсу истории. Я говорю было, потому что теперь его у меня нет, выветрилось, рассеялось, как сон, как утренний т у м а н... Я и дня не проработал учителем, сразу пошел по общественной линии, как говорят. Преуспевал,— с нескрываемым сарказмом заговорил Додонов,— делал карьеру, получил кличку Адвокат Дьявола, всем был нужен в этом качестве, достиг больших вершин и был низвергнут в бездну — бац! — и я никто! Устаревшая форма без всякого содержания, старый башмак без ноги.
— Извините,— прервал старика Кретов,— но не лучше ли вам лечь и успокоиться? Боюсь, что такая исповедь может повредить вашему здоровью. Я не настаиваю на продолжении этого разговора и еще раз извиняюсь...
— Ах, ах, ах!— всплеснул руками Додонов.— Смотрите, какая вежливость, какая воспитанность, какая забота о ближнем! Нет, уж теперь вы дослушаете меня до конца. Вы открыли кран, вы и пейте.
— Пусть говорит,—сказал Кретову Гаврилов.—- И не возражайте, потому что он на препятствие только сильнее прет. Он сам выговорится и замолчит. Дело проверенное.
— Итак, на чем я остановился,— не придав никакого значения словам Гаврилова, продолжал Додонов,— на каком утверждении? Ага, вспомнил: старый башмак без ноги, никто, форма, лишенная всякого содержания.
— Адвокат дьявола — это, кажется, из судебной практики,— вмешался в разговор следователь Ваня,— я что-то слышал об этом.
— Ха! Он слышал! — возмутился Додонов,— Да ты, Ваня, должен знать об этом, знать! Адвокат дьявола — это злонамеренный обвинитель, хулитель всего и вся и в суде, и в Ватикане, когда обсуждается вопрос при «причислении» кого-либо к лику «святых». Адвокат дьявола порочит все, потому что у пего такая задача.
— Да помню я, конечно, помню,— сказал Ваня.— Но при чем здесь вы? За что вам-то дали прозвище Адвокат Дьявола?
— А вот это другой вопрос, Ваня. Совсем другой вопрос. И тут я должен вам кое в чем признаться. Меня, когда и был в силе и в славе, призывали всякий раз, когда надо было загубить, дискредитировать какое-нибудь дело, идею, теорию. Ради всеобщего покоя, конечно, а не ради чего-то другого. Вот, скажем, существует широкая и хорошо обосно-
ванная программа строительства целлюлозных комбинатов на Байкале. Для блага народа. Но тут появляются всякие идеи, теории о том, что погибнет священный Байкал, ой-ой, ай-ай! Что делать? Надо эту теорию погубить. И тогда я, вооруженный всякого рода силлогизмами, осмеиваю, разношу в пух и прах эту вредную теорию и людей, которые ее придумали. И комбинат строится. Ясно?
— Кажется, ясно,— ответил за всех Гаврилов.— Но хорошо бы еще пару примерчиков, для четкости, так сказать.
— Охотно! — вдохновился Додонов.— Примерчиков сколько угодно, предостаточно.— Вот, скажем, появились среди наших ученых всякие там вейсманисты, морганисты, менделисты — словом, сторонники всяких вредных буржуазных теорий в биологии, или, точнее сказать, лжетеорий. Наши великие академики, конечно, их громят, но и меня призывают, чтоб я сторонников этих лжетеорий превратил во всеобщее посмешище. И я, снова вооружась силлогизмами, превращаю этих апологетов в порошок, от которого все чихают и смеются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
— Все умирают от тоски,— не стал возражать Гаврило-ВУ Додонов.— Это еще одно из моих тонких наблюдений, если хотите.
— Возможно,— согласился со стариком Кретов.— Но еще есть болезни.
— Правильно! — обрадовался замечанию Кретова Додонов.— Еще есть болезни! Но откуда берутся болезни, позвольте вас спросить? Ну, отвечайте же, отвечайте! Откуда?
— От верблюда,— попробовал отшутиться Кретов, но старик его шутку не принял.
— Это не по правилам,— сказал он сердито.— Для нас разговоры — единственное развлечение среди бесконечного однообразия, а вы увиливаете. Это не по-дружески. Ваня,— обратился Додонов к третьему соседу по палате,— скажите нашему новичку, что это не по-дружески.
— Да,— ответил Ваня,— надо отвечать на вопросы старших.
— Вот! — торжествующе поднял палец Додонов.— Это говорит вам не кто-нибудь, а следователь прокуратуры. Он точно знает, надо или но надо отвечать на вопросы.
— Хорошо, убедили,— сказал Кретов.— Но мои познания в медицине не очень обширны, а потому исчерпывающего ответа я вам дать не смогу. У меня воспаление легких - это от простуды. Другие болезни бывают от травм,
от стрессов, от отравлений, от всякого рода микробов и вирусов... Достаточно?
— Вполне. Именно такого ответа от вас я и ожидал. Банальный ответ. Слово банальный — не от слова баня, а от французского слова баналь, что означает заурядный. Это между прочим, конечно. А теперь по существу разговора. Вот моя точка зрения на происхождение болезней. Я утверждаю, что все болезни — от тоски. Теперь следите за ходом моих рассуждений. Каждый человек — каждый! — подчеркнул Додонов,— в силу различных обстоятельств неоднократно приходит к мысли, что теперь ему лучше было бы умереть. С другом рассорился, с начальством, с женой, обманулся в надеждах, в расчетах, столкнулся с коварным предательством, с черной неблагодарностью, с подлостью, увидел звериную морду вместо дорогого лица — и вот тебе тоскливая мысль: лучше бы умереть. Бывало с вами такое? — спросил Додонов у Кретова.
— Бывало.
— Вот. И со мной бывало. И со Знатным Механизатором Гавриловым, и даже, наверное, с Ваней, хотя он еще очень молод. И каждый раз,— Додонов вышел на середину палаты,— когда вам хотелось умереть, организм подбрасывал вам средство для самоубийства — болезнь. Сигналом, думаю, была в этом случае не сама мысль о желанной смерти, а тоска. Отсюда вывод: все наши болезни от тоски, от нее же и сама смерть...
— И часто вы так веселитесь? — не сразу спросил Кретов.
Додонов, уже успевший лечь в постель, не ответил. Промолчали и другие. Кретов перевернулся со спины на живот, примял локтями подушку, подпер подбородок кулаками — так ему был виден лежащий Додонов, спросил:
— А вы кто?
— Додонов,— не открывая глаз, ответил старик.
— Это я уже знаю. Я хотел спросить, кто вы по профессии.
— Никто! — Додонов сбросил с груди одеяло, сел.— Удивляетесь? Да, да! Н и к т о! Должности у меня были, а профессии никакой. Устраивает вас такой ответ?
— Вполне,— ответил Кретов, уже жалея о том, что заговорил со стариком, и намереваясь снова лечь на спину.
— Нет, нет! Вы погодите,— остановил его Додонов.— Я еще не все сказал. Я должен объяснить,— он придвинулся поближе к коечной спинке, соприкасавшейся со спинкой койки Кретова, и продолжал: — Я просто обязан вам объ-
яснить, как все это со мной в жизни приключилось, потому что это поучительно. У меня, конечно, было образование, в свое время я окончил педагогический институт по курсу истории. Я говорю было, потому что теперь его у меня нет, выветрилось, рассеялось, как сон, как утренний т у м а н... Я и дня не проработал учителем, сразу пошел по общественной линии, как говорят. Преуспевал,— с нескрываемым сарказмом заговорил Додонов,— делал карьеру, получил кличку Адвокат Дьявола, всем был нужен в этом качестве, достиг больших вершин и был низвергнут в бездну — бац! — и я никто! Устаревшая форма без всякого содержания, старый башмак без ноги.
— Извините,— прервал старика Кретов,— но не лучше ли вам лечь и успокоиться? Боюсь, что такая исповедь может повредить вашему здоровью. Я не настаиваю на продолжении этого разговора и еще раз извиняюсь...
— Ах, ах, ах!— всплеснул руками Додонов.— Смотрите, какая вежливость, какая воспитанность, какая забота о ближнем! Нет, уж теперь вы дослушаете меня до конца. Вы открыли кран, вы и пейте.
— Пусть говорит,—сказал Кретову Гаврилов.—- И не возражайте, потому что он на препятствие только сильнее прет. Он сам выговорится и замолчит. Дело проверенное.
— Итак, на чем я остановился,— не придав никакого значения словам Гаврилова, продолжал Додонов,— на каком утверждении? Ага, вспомнил: старый башмак без ноги, никто, форма, лишенная всякого содержания.
— Адвокат дьявола — это, кажется, из судебной практики,— вмешался в разговор следователь Ваня,— я что-то слышал об этом.
— Ха! Он слышал! — возмутился Додонов,— Да ты, Ваня, должен знать об этом, знать! Адвокат дьявола — это злонамеренный обвинитель, хулитель всего и вся и в суде, и в Ватикане, когда обсуждается вопрос при «причислении» кого-либо к лику «святых». Адвокат дьявола порочит все, потому что у пего такая задача.
— Да помню я, конечно, помню,— сказал Ваня.— Но при чем здесь вы? За что вам-то дали прозвище Адвокат Дьявола?
— А вот это другой вопрос, Ваня. Совсем другой вопрос. И тут я должен вам кое в чем признаться. Меня, когда и был в силе и в славе, призывали всякий раз, когда надо было загубить, дискредитировать какое-нибудь дело, идею, теорию. Ради всеобщего покоя, конечно, а не ради чего-то другого. Вот, скажем, существует широкая и хорошо обосно-
ванная программа строительства целлюлозных комбинатов на Байкале. Для блага народа. Но тут появляются всякие идеи, теории о том, что погибнет священный Байкал, ой-ой, ай-ай! Что делать? Надо эту теорию погубить. И тогда я, вооруженный всякого рода силлогизмами, осмеиваю, разношу в пух и прах эту вредную теорию и людей, которые ее придумали. И комбинат строится. Ясно?
— Кажется, ясно,— ответил за всех Гаврилов.— Но хорошо бы еще пару примерчиков, для четкости, так сказать.
— Охотно! — вдохновился Додонов.— Примерчиков сколько угодно, предостаточно.— Вот, скажем, появились среди наших ученых всякие там вейсманисты, морганисты, менделисты — словом, сторонники всяких вредных буржуазных теорий в биологии, или, точнее сказать, лжетеорий. Наши великие академики, конечно, их громят, но и меня призывают, чтоб я сторонников этих лжетеорий превратил во всеобщее посмешище. И я, снова вооружась силлогизмами, превращаю этих апологетов в порошок, от которого все чихают и смеются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103