Всю жизнь огорчал, а теперь бы обрадовал... Но не вышло, потому что алкоголиков в бухгалтерию не берут. Только разве ж я теперь алкоголик? Был алкоголиком, а теперь — нет. Доктор, который меня лечил, так и сказал: «Теперь ты, Заплюйсвечкин, нормальный человек. Даже больше, чем нормальный. Потому что нормальный может выпить и с ним ничего не произойдет, а ты не можешь выпить. А если выпьешь — помрешь». Вот я теперь и думаю, какой у меня есть доступный яд. Выпью рюмку — и конец.
— Ну и дурень,— сказал Заплюйсвечкину отец.— Помереть — не штука. Жить и не думать про смерть — вот штука! Ты это попробуй.
Кретов подумал, что ему все-таки придется встретиться с Маховым ради Заплюйсвечкина, хотя очень не хотелось.
— Я поговорю с директором,— сказал он Заплюйсвечкину.— Напишите новое заявление и дайте его мне.
— Правильно,— похвалил Кретова отец.— Это человеческий подход.
Домой Кретов вернулся вместе с отцом. Еще издали услышал Татьянин голос. Татьяна кричала во дворе на мать, на Кудашиху. Увидев Кретова с отцом, замолкла, села, по-тупясь, на скамейку у кухни. Кретов поздоровался с ней, но разговаривать не стал, ушел в дом. Через несколько минут она постучалась к нему в дверь. Отец хотел выйти, но Кретов удержал его, сказав, что разговор с Татьяной, наверное, будет коротким и совсем не секретным.
— Да уж какие тут секреты,— вздохнула Татьяна, садясь на угол дивана.— Наш секрет знает весь свет. За матерью пришла,— сказала она Кретову.
— Я догадался.
— Но она не хочет от вас уходить. Глупости болтает, говорит, что вы ей как сын, что выйдет замуж за вашего отца и станет вам матерью. Совсем на старости лет с ума съехала.
— А что? — оживился отец.— Я еще жених хоть куда!
— Вы бы сказали ей, чтоб она домой шла,'— попросила Кретова Татьяна.— Она вас послушается. Перед людьми ж стыдно!.. Родную мать из дому выгнали. Все ж село про это говорит!
— А зачем выгнали? — спросил Кретов.
— Сама ушла, сама. Не от хорошей жизни, конечно, ушла,— призналась Татьяна.— Так ведь всякое бывает, надо и стерпеть. Я терплю.
— Христос терпел и нам велел,— сказал отец.
— И зря терпел,— возразил ему Кретов,— потому что грехи наши не искупил и человечество не исправил.
— Но хотел?
— Хотел,— согласился с отцом Кретов.— А вы чего хотите? — спросил он Татьяну.— Ваше-то терпение ради чего? Чьи грехи хотите искупить и чьи пороки исправить? Мужнины?
— И свои, и мужнины. Свою дурость, а его дикость.
— Терпением?
— Так ведь если не терпением, то остается только дра-
кой? А многого ли дракой добьешься? От драки — синяки на морде, а от терпения — стыд в душе. Вот и подумаешь, что лучше.
— Все же есть предел терпению,— сказал Кретов.
— У кого есть, а у кого и нет,— ответила Татьяна.— У русской бабы такого предела нет. Вы к Кошелеву ходили? — вдруг спросила она.
— Ходил.
— На мужа моего жаловались?
— Жаловался.
— И зря,— сказала Татьяна.— Он и так вас ненавидит. Как услышит вашу фамилию, так аж дрожит от злости. Прибьет он вас, если узнает, что вы на него Кошелеву жаловались.
— Так ведь и раньше собирался прибить, а не прибил.
— А теперь прибьет. Уезжали б вы поскорей от греха подальше. А что сказал Кошелев? — спросила Татьяна.— Исключать будет Аверьянова из партии?
— Обещал поговорить с ним, пристыдить. Как и вы, Татьяна, стыдом его пронять хочет, словами.
— Словами хорошо,— успокоилась Татьяна.— Потому что слова, если они из души выходят, то в душу и ложатся. А у Кошелева слова идут из души, поэтому его и партийным секретарем избрали. Словами — это правильно. Спасибо вам.
— За что же спасибо? — удивился Кретов.
— А за то, что к Кошелеву ходили. Если б я сама пошла, то разревелась бы там, бог знает чего наговорила бы. А вы — человек разумный, сказали, что надо сказать. Теперь вот и матери скажите, чтоб она домой шла.
— Нет,— отказался Кретов.— Не могу. Если б речь шла только о ваших с ней отношениях, я бы сказал, потому что знаю вас, Татьяна, и верю вам. Но ведь тут дело не в вас, а в Аверьянове. Как же я скажу вашей матери, чтобы она возвращалась в дом к Аверьянову? Пусть он сам скажет ей об этом, пусть попросит прощения, пусть помучается, поплачет — перед матерью не стыдно. Она и вас потому не слушается, что ждет Аверьянова. Скажите ему об этом.
— Да уж, видно, придется сказать,— вздохнула, поднимаясь, Татьяна.— Только он поймет, что это ваш совет, а не я сама сообразила. Как бы не наделал тут глупостей, когда придет.
— У нас тут народу много, справимся, если станет хулиганить,— сказал за Кретова отец.— Так что не переживайте.
Татьяна ушла без матери.
О деньгах — издательском гонораре — Широкое узнало прежде, чем эти деньги оказались в руках у Кретова. Петр Самойлович, муж библиотекарши, встретил Кретова на улице, когда тот направлялся на почту, сказал, почесывая в затылке:
— Если б мне платили такие, как вам, деньги за писанину, я б день и ночь писал. Это ж надо — такие деньги за писанину! Мы вас все за дурачка считали, а вы, оказывается, умеете зарабатывать!
Деньги Кретов получил, конечно, большие, почти три тысячи рублей, но они были заработаны честно нелегким и долгим трудом, о котором Петр Самойлович имел весьма смутное представление. Ему-то наверняка думалось, что написать роман — плевое дело: сиди себе и списывай с кого-нибудь жизнь. Списал с одного человека — один роман, списал с другого — другой роман. Главное — написать складно и без ошибок.
Узнал про гонорар Кретова и Толя Балабанов. Прибежал к Кретову, едва тот успел возвратиться с почты, заявил:
— Теперь, поскольку вы разбогатели, я увеличиваю квартирную плату до сорока рублей в месяц.
— Хорошо,— согласился Кретов.— Я дам вам сорок рублей.
— И зря,— закручинился вдруг Толя.— Зря вы так легко согласились. Это без всяких правил. И не по-хозяйски совсем. Ведь я как думал? Я думал, что скажу вам про сорок рублей, а вы станете возражать, доказывать, что я грабитель, разбойник с большой дороги, кровопийца. Я буду стоять на своем, может, час, а может, и два. А потом мы договоримся на тридцати пяти рублях.
— Значит, вы хотите, чтоб я платил вам тридцать пять рублей?
— Нет, теперь — сорок. Раз уж вы согласились на сорок, так и останется. Теперь уже ничего не сделаешь. Теперь все. Растранжирите вы свои хорошие денежки,— вздохнул Толя.— Ох, растранжирите. Лучше б вы их мне отдали, я б их на долгую спокойную жизнь пустил. Отдайте их мне,— попросил Толя.— Ей богу, отдайте. Но не просто так, не просто так! — захихикал Толя.— Я ж не просто так прошу. Отдайте мне их за дом. То есть купите у меня дом. Есть смысл. Честное слово, есть смысл.
— Какой смысл?
— А такой смысл,— принялся охотно растолковывать Кретову Толя.— Прямой смысл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
— Ну и дурень,— сказал Заплюйсвечкину отец.— Помереть — не штука. Жить и не думать про смерть — вот штука! Ты это попробуй.
Кретов подумал, что ему все-таки придется встретиться с Маховым ради Заплюйсвечкина, хотя очень не хотелось.
— Я поговорю с директором,— сказал он Заплюйсвечкину.— Напишите новое заявление и дайте его мне.
— Правильно,— похвалил Кретова отец.— Это человеческий подход.
Домой Кретов вернулся вместе с отцом. Еще издали услышал Татьянин голос. Татьяна кричала во дворе на мать, на Кудашиху. Увидев Кретова с отцом, замолкла, села, по-тупясь, на скамейку у кухни. Кретов поздоровался с ней, но разговаривать не стал, ушел в дом. Через несколько минут она постучалась к нему в дверь. Отец хотел выйти, но Кретов удержал его, сказав, что разговор с Татьяной, наверное, будет коротким и совсем не секретным.
— Да уж какие тут секреты,— вздохнула Татьяна, садясь на угол дивана.— Наш секрет знает весь свет. За матерью пришла,— сказала она Кретову.
— Я догадался.
— Но она не хочет от вас уходить. Глупости болтает, говорит, что вы ей как сын, что выйдет замуж за вашего отца и станет вам матерью. Совсем на старости лет с ума съехала.
— А что? — оживился отец.— Я еще жених хоть куда!
— Вы бы сказали ей, чтоб она домой шла,'— попросила Кретова Татьяна.— Она вас послушается. Перед людьми ж стыдно!.. Родную мать из дому выгнали. Все ж село про это говорит!
— А зачем выгнали? — спросил Кретов.
— Сама ушла, сама. Не от хорошей жизни, конечно, ушла,— призналась Татьяна.— Так ведь всякое бывает, надо и стерпеть. Я терплю.
— Христос терпел и нам велел,— сказал отец.
— И зря терпел,— возразил ему Кретов,— потому что грехи наши не искупил и человечество не исправил.
— Но хотел?
— Хотел,— согласился с отцом Кретов.— А вы чего хотите? — спросил он Татьяну.— Ваше-то терпение ради чего? Чьи грехи хотите искупить и чьи пороки исправить? Мужнины?
— И свои, и мужнины. Свою дурость, а его дикость.
— Терпением?
— Так ведь если не терпением, то остается только дра-
кой? А многого ли дракой добьешься? От драки — синяки на морде, а от терпения — стыд в душе. Вот и подумаешь, что лучше.
— Все же есть предел терпению,— сказал Кретов.
— У кого есть, а у кого и нет,— ответила Татьяна.— У русской бабы такого предела нет. Вы к Кошелеву ходили? — вдруг спросила она.
— Ходил.
— На мужа моего жаловались?
— Жаловался.
— И зря,— сказала Татьяна.— Он и так вас ненавидит. Как услышит вашу фамилию, так аж дрожит от злости. Прибьет он вас, если узнает, что вы на него Кошелеву жаловались.
— Так ведь и раньше собирался прибить, а не прибил.
— А теперь прибьет. Уезжали б вы поскорей от греха подальше. А что сказал Кошелев? — спросила Татьяна.— Исключать будет Аверьянова из партии?
— Обещал поговорить с ним, пристыдить. Как и вы, Татьяна, стыдом его пронять хочет, словами.
— Словами хорошо,— успокоилась Татьяна.— Потому что слова, если они из души выходят, то в душу и ложатся. А у Кошелева слова идут из души, поэтому его и партийным секретарем избрали. Словами — это правильно. Спасибо вам.
— За что же спасибо? — удивился Кретов.
— А за то, что к Кошелеву ходили. Если б я сама пошла, то разревелась бы там, бог знает чего наговорила бы. А вы — человек разумный, сказали, что надо сказать. Теперь вот и матери скажите, чтоб она домой шла.
— Нет,— отказался Кретов.— Не могу. Если б речь шла только о ваших с ней отношениях, я бы сказал, потому что знаю вас, Татьяна, и верю вам. Но ведь тут дело не в вас, а в Аверьянове. Как же я скажу вашей матери, чтобы она возвращалась в дом к Аверьянову? Пусть он сам скажет ей об этом, пусть попросит прощения, пусть помучается, поплачет — перед матерью не стыдно. Она и вас потому не слушается, что ждет Аверьянова. Скажите ему об этом.
— Да уж, видно, придется сказать,— вздохнула, поднимаясь, Татьяна.— Только он поймет, что это ваш совет, а не я сама сообразила. Как бы не наделал тут глупостей, когда придет.
— У нас тут народу много, справимся, если станет хулиганить,— сказал за Кретова отец.— Так что не переживайте.
Татьяна ушла без матери.
О деньгах — издательском гонораре — Широкое узнало прежде, чем эти деньги оказались в руках у Кретова. Петр Самойлович, муж библиотекарши, встретил Кретова на улице, когда тот направлялся на почту, сказал, почесывая в затылке:
— Если б мне платили такие, как вам, деньги за писанину, я б день и ночь писал. Это ж надо — такие деньги за писанину! Мы вас все за дурачка считали, а вы, оказывается, умеете зарабатывать!
Деньги Кретов получил, конечно, большие, почти три тысячи рублей, но они были заработаны честно нелегким и долгим трудом, о котором Петр Самойлович имел весьма смутное представление. Ему-то наверняка думалось, что написать роман — плевое дело: сиди себе и списывай с кого-нибудь жизнь. Списал с одного человека — один роман, списал с другого — другой роман. Главное — написать складно и без ошибок.
Узнал про гонорар Кретова и Толя Балабанов. Прибежал к Кретову, едва тот успел возвратиться с почты, заявил:
— Теперь, поскольку вы разбогатели, я увеличиваю квартирную плату до сорока рублей в месяц.
— Хорошо,— согласился Кретов.— Я дам вам сорок рублей.
— И зря,— закручинился вдруг Толя.— Зря вы так легко согласились. Это без всяких правил. И не по-хозяйски совсем. Ведь я как думал? Я думал, что скажу вам про сорок рублей, а вы станете возражать, доказывать, что я грабитель, разбойник с большой дороги, кровопийца. Я буду стоять на своем, может, час, а может, и два. А потом мы договоримся на тридцати пяти рублях.
— Значит, вы хотите, чтоб я платил вам тридцать пять рублей?
— Нет, теперь — сорок. Раз уж вы согласились на сорок, так и останется. Теперь уже ничего не сделаешь. Теперь все. Растранжирите вы свои хорошие денежки,— вздохнул Толя.— Ох, растранжирите. Лучше б вы их мне отдали, я б их на долгую спокойную жизнь пустил. Отдайте их мне,— попросил Толя.— Ей богу, отдайте. Но не просто так, не просто так! — захихикал Толя.— Я ж не просто так прошу. Отдайте мне их за дом. То есть купите у меня дом. Есть смысл. Честное слово, есть смысл.
— Какой смысл?
— А такой смысл,— принялся охотно растолковывать Кретову Толя.— Прямой смысл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103